Подошла наша очередь. Мама подала кассирше расчетную книжку и заявление на выдачу наличных.
— Сынок, разве сегодня учеба не началась? — спросила кассирша. Судя по беджу, ее звали Мюриэл.
— Ему надо к зубному, — пояснила мама. Прозвучало по-идиотски: даже моя мама не записала бы меня к врачу в первый учебный день. — Вот наличность и понадобилась. Хотим пластинки поставить.
— Ничего себе зубной! — воскликнула Мюриэл. — Если еще не определились окончательно, могу порекомендовать ортодонта, который лечит мою дочь. Мы с ним в рассрочку расплачиваемся.
— Тут не только зубной, — отозвалась мама. — Мы еще аппендицит удаляем.
Я глянул на маму. Видно, другие операции ей в голову не пришли, и выбрала она худшую из всех возможных.
— Сейчас, — сказала Мюриэл. — Сумма крупная, я должна проконсультироваться у старшего кассира. Никаких проблем не возникнет. Мы ведь и сына вашего знаем, и вас.
В банк вошла женщина с младенцем в переноске. Я снова бросил взгляд на маму. Порой такие ситуации выбивают ее из колеи, но в кои веки ребенка она даже не заметила.
— Зря столько попросила. Надо было половину.
— Все нормально, — отозвался я. — Тут, наверное, порядок такой.
Мюриэл вернулась, но не одна, а с мужчиной.
— Не беспокойтесь, мэм, — начал он. — Мне нужно лишь удостовериться, что у вас все благополучно. Ситуация не рядовая, такую сумму редко снимают наличными. Как правило, наши клиенты просят банковский чек или вексель.
— Наличными мне удобнее, — возразила мама, не вынимая рук из карманов. — К чекам и векселям всегда нужно удостоверение личности. По-моему, это сплошная трата времени.
— Что же, Мюриэл, не будем заставлять наших друзей ждать, — сказал мужчина и черкнул что-то на листочке, а Мюриэл открыла кассу и принялась отсчитывать купюры. Сотни выдала пачками по десять штук, схваченными резинкой. Пачки она тоже пересчитала, а мама смотрела не отрываясь.
Мюриэл спросила, куда все сложить. Об этом мы не подумали.
— В машине пакет, сейчас принесу, — сказала мама и вернулась с пакетом корма для хомяков, который я накануне вечером сунул в багажник.
Прежде чем положить деньги, мама высыпала остатки корма в мусорное ведро у конторки, где заполняют бланки на внесение и выдачу наличных.
У Мюриэл чуть глаза на лоб не вылезли.
— Могу дать несколько мешочков с зиплоком, хотите? — предложила она.
— Нет, так даже лучше, — успокоила ее мама. — Если нас остановит грабитель, он в жизни не догадается, что в пакете из-под корма такие деньжищи.
— Слава богу, преступники в наших краях редкость, верно, Адель? — спросила Мюриэл.
Мамино имя она подсмотрела в заявлении. Наверное, так в банковской школе учат: при разговоре с клиентом называйте его по имени.
— Ну, кроме того типа, который сбежал на прошлой неделе, — добавила кассирша. — Неужели его до сих пор не поймали? Теперь ищи ветра в поле…
Когда мы вернулись домой, на автоответчике мерцал огонек: пришло сообщение. Фрэнк уже стоял у порога.
— Трубку я не брал, — сказал он, — но сообщение слышал. Отец Генри пронюхал, что ты увозишь мальчика из города. Он едет сюда. Нам лучше поторопиться.
Я побежал на второй этаж. Напоследок хотелось не спеша обойти комнаты, но мы торопились.
— Генри, спускайся немедленно! — позвала мама. — Нам пора.
Я еще раз посмотрел в окно на улицу, на крыши домов. До свидания, дерево! До свидания, двор!
— Генри, скорее, я серьезно!
— Слушайся маму, сынок, нам пора!
Тут завыла сирена. Потом еще одна. По асфальту зашуршали колеса. Это на нашей улице!
Я спустился на первый этаж. Без всякой спешки. Все уже было понятно: мы никуда не едем. Над домом загудел вертолет.
До того дня моя жизнь, за исключением встречи с Элеонор, тянулась невыносимо медленно. Сейчас словно включили ускоренную перемотку, так что за происходящим невозможно уследить. Только мама шевельнуться не могла.
Она застыла посреди опустевшей гостиной с пакетом корма для хомяков в руках. Фрэнк стоял рядом с ней с видом человека, которого вот-вот расстреляют. Он держал маму за руку.
— Адель, не бойся, — проговорил он. — Только не бойся.
— Не понимаю, — пролепетала мама, — откуда они узнали?
У меня сердце рвалось из груди.
— Я только папе написал. Про Фрэнка в письме ни слова. Я не думал, что он так рано его прочтет. Он ведь после обеда почту забирает.
На улице завизжали тормоза. Машина остановилась на нашей лужайке, которую мама хотела превратить в клумбу с дикими цветами, только они не взошли. Неработающие соседи, миссис Джервис и мистер Темпл, вышли посмотреть, в чем дело.
— Фрэнк Чемберс! — закричали в громкоговоритель. — Мы знаем, что ты здесь. Выходи с поднятыми руками, и никто не пострадает.
Фрэнк стоял лицом к двери, абсолютно неподвижно, только желваки вздымались. Точь-в-точь как в день нашей встречи. Он напоминал одного из актеров, которых порой можно встретить в парках: нарядятся и застынут как статуи, а люди бросают им деньги. Вот и Фрэнк превратился в статую, лишь глаза живые.
Мама обняла Фрэнка. Ее пальцы заскользили по шее, груди, волосам и лицу Фрэнка, словно она была скульптором и лепила его. Мамины пальцы то касались его век, то губ.
— Я не отдам тебя, — шептала она. — Не отдам, не могу.
— Адель, сейчас нужно, чтобы ты беспрекословно меня слушалась. Нет времени на разговоры.
На разделочном столе лежала веревка, ее не всю израсходовали, перевязывая коробки с вещами, которые хотели взять с собой в Канаду. А в ящике — нож, им веревку резали.
— Садись на тот стул, — велел Фрэнк, и я едва узнал его голос: так сильно он изменился. — Руки за спину, ноги перед собой. Генри, делай то же самое.
Сперва Фрэнк обмотал веревкой правое мамино запястье, затянул узел, и я заметил, как дрожит ее рука. Мама заплакала, а Фрэнк на нее даже не взглянул. Для него существовал лишь узел. Одно энергичное движение — и Фрэнк затянул его так туго, что веревка врезалась маме в кожу. В другое время, ненароком причинив маме боль, Фрэнк потер бы ушибленное место, но сейчас либо не заметил, либо проигнорировал. Потом привязал к стулу вторую руку, связал ноги. Чтобы как следует обмотать их веревкой, Фрэнк разул маму. У нее так и остался красный педикюр, а вон в то место на лодыжке он однажды ее целовал.
Из-за двери доносились разговоры по рации, низко кружил вертолет.
— У тебя три минуты! — крикнули в громкоговоритель. — Выходи с поднятыми руками.
— Генри, садись! — велел Фрэнк.
Ну и тон! Сейчас никто не поверил бы, что с этим человеком мы играли в мяч. Никто не поверил бы, что Фрэнк сидел со мной на крылечке и раскрывал секрет фокуса с картами. Он обмотал мне грудь веревкой. Из-за нехватки времени отдельные узлы не завязывал, сделал лишь один, после того как затянул петлю вокруг ребер. Туго, аж дыхание перехватило. Подробности всплыли позднее, когда подняли вполне закономерный вопрос: пособничала ли мама Фрэнку?
«Вспомните путы на ее сыне. Смех один, а не путы, — заметил кто-то. — И деньги со счета эти двое снимали без Фрэнка. Так жертвы они или соучастники?»
«Она снимала те деньги добровольно, — напомнили другие журналисты. — Разве это не доказывает, что Адель — соучастница?»
Как бы то ни было, маму Фрэнк связал. Ну и меня — в какой-то мере.
Визжа тормозами, на подъездной дорожке останавливалась одна машина за другой. В громкоговоритель опять закричали: «Чемберс, мы не хотим применять слезоточивый газ!» Теперь времени и впрямь не было. «Чемберс, даем тебе последний шанс мирно выйти из дома!»
Фрэнк уже шел к двери. Шаг за шагом. Он ни разу не обернулся.
Как и велели, Фрэнк поднял руки за голову. Он хромал, но очень уверенно прошел к двери и спустился по ступенькам на лужайку, где его ждали с наручниками.
Что случилось дальше, мы не видели, но вскоре в дом ворвались полицейские и развязали нас. Женщина в форме налила маме воды и сказала, что «скорая» уже ждет. Дескать, у мамы шок, хотя она может этого не осознавать.
— Не бойся, — сказал мне полицейский. — У твоей мамы все хорошо. Того парня мы арестовали, ничего плохого он вам больше не сделает.
Мама так и сидела на стуле без туфель и растирала запястья, словно соскучилась по веревке. Если вдуматься, зачем человеку свобода?
Дождь еще не кончился, хотя стих до мелкой мороси. Миссис Джервис стояла на противоположной стороне улицы и щелкала фотоаппаратом. Мистер Темпл давал интервью. Вертолет приземлился в глубине двора, где Фрэнк учил меня играть в бейсбол и рассказывал про красных род-айландов и где сегодня утром я похоронил хомяка Джо.
— Не зря я переживал, — сообщал полиции мистер Джервис. — На днях принес им персики и почувствовал, что Адель передает мне послание, ну, зашифрованное. Он, наверное, глаз с нее не спускал.
Подъехал бордовый мини-вэн. Папа! Вот он увидел меня и бросился к нам.
— Что за чертовщина творится? — спросил он полицейского. — Я думал, моя бывшая окончательно тронулась, но вас здесь увидеть не ожидал.
— По телефону наводку дали, — ответил тот.
Фрэнка запихнули на заднее сиденье патрульной машины. Руки он держал за спиной и низко опустил голову, наверное прячась от фотокамер. Перед тем как нырнуть в салон, он взглянул на маму.
По-моему, я один заметил, как Фрэнк беззвучно, одними губами, прошептал: «Адель!»
ГЛАВА 21
Фрэнка обвинили в нашем похищении. Говорили, что на сей раз его запрут и выбросят ключ.
Услышав об этом, мама отправилась в столицу штата, к прокурору. А ведь годами никуда не выезжала!
«Прокурор должен понять, — твердила она, — что незаконного удержания и в помине не было». Она по собственной воле пригласила Фрэнка к нам домой. Он прекрасно относился к ее сыну и заботился о ней. Они полюбили друг друга и собирались пожениться в приморских провинциях.
Прокурор оказался поборником жестких мер, недавно избранным на свой пост в поддержку губернатору, который вел войну с преступностью.