Эвелин схватила свои сигареты и принялась собирать вещи Барри.
— Они просто играют, — возразила мама. — Ничего страшного. Генри — мальчик добрый…
Эвелин с Барри уже спешили прочь. С тех пор мы с ними почти не встречаемся. По мне, невелика потеря, но маме плохо без друзей. После Эвелин она ни с кем не сблизилась.
Однажды мой одноклассник Райан пригласил меня к себе с ночевкой. Его семья только переехала в Холтон-Миллс и еще не записала нас с мамой в изгои, вот я и согласился. Когда отец Райана приехал за мной, я уже ждал его со сменой белья и зубной щеткой в пакете из супермаркета.
— Наверное, мне нужно представиться твоим родителям, — сказал отец Райана, когда я собрался сесть в машину, — чтобы не волновались.
— Я с мамой живу, и она знает про ночевку.
— Тогда просто поздороваюсь, — отозвался он.
Не знаю, о чем они говорили, но, вернувшись к машине, отец Райана смотрел на меня с жалостью.
— Приезжай к нам, когда захочешь, — сказал он, но я у Райана больше не был.
В общем, привезти Фрэнка домой было великим событием. По-моему, он стал первым гостем за весь год, а то и за два.
— Заранее извиняюсь за беспорядок, — проговорила мама, когда автомобиль свернул на подъездную дорожку. — Мы были заняты.
Я удивленно на нее взглянул. Заняты? Интересно чем?
Мама открыла дверь. Хомяк Джо носился в своем колесе. На кухонном столе валялась газета с позапозапрошлой недели. Мебель пестрела стикерами, на которых фломастером написали испанские слова: mesa,[2] silla,[3] aqua,[4] basura.[5] То лето мама собиралась посвятить цимбалам и испанскому — нужно же нам чем-то занять свободное время.
Еще в июне она взяла в библиотеке аудиокурс для туристов и начала ставить кассеты. ¿Dónde está el baño? ¿Cuánto cuesta el hotel?[6]
— Нам это зачем? — спросил я.
Хотелось, чтобы мама включала радио, обычную музыку. В испаноязычную страну мы не собирались. Дважды за лето в супермаркет выехать — уже достижение.
— Никто не знает, что случится завтра, — отвечала она.
Видимо, жизнь действительно может совершать самые неожиданные повороты. Необязательно искать приключения. Порой приключения находят тебя сами.
На нашей кухне с веселыми желтыми стенами и единственной работающей лампочкой жил прошлогодний керамический зверек, свинья. Ее травяная щетина давно пожухла.
Фрэнк медленно огляделся по сторонам. Он осматривал кухню так, словно не видел ничего особенного ни в пятидесяти с лишним банках томатного супа «Кэмпбелл», выстроенных у стены, точно на витрине супермаркета в городе-призраке, ни в столь же внушительных запасах рожков, арахисового масла и изюма. На полу еще виднелись трафаретные следы — воспоминание о танцевальном проекте годичной давности, когда за лето мама вздумала научить меня фокстроту и тустепу. Мне надлежало наступать на следы, пока она, в роли моей партнерши, отсчитывала ритм.
— Танцевать — это так здорово, — восторгалась мама. — Весь мир у твоих ног!
— У вас очень хорошо, — проговорил Фрэнк, — уютно. Можно мне сесть… за mesa?
— Кофе вам со сливками? — поинтересовалась мама. — Сахара сколько?
Сама она пила исключительно черный и без сахара. Порой казалось, она лишь на кофе и живет. Суп и лапша покупались в основном для меня.
Фрэнк читал передовицу старой газеты. Все молчали, и я заговорил первым.
— Что с вашей ногой?
Рана на виске меня тоже интересовала, но я решил не торопиться с вопросами.
— Генри, не стану врать, — начал Фрэнк.
«Откуда он знает, как меня зовут?» — с удивлением подумал я.
— Адель, мне кофе сладкий, — сказал Фрэнк маме. — И, пожалуйста, со сливками.
Мама стояла к нам спиной и насыпала кофе. Фрэнк обращался вроде бы ко мне, но смотрел на маму, и я впервые понял, какой ее видят мужчины.
«Твоя мама — вылитая Джинджер». Мне так сказала одна девочка — Рейчел.
Она имела в виду героиню сериала «Остров Гиллигана», который показывали по «Никелодеону». Дело было в пятом классе: мама в кои веки появилась в школе посмотреть спектакль по «Рипу ван Винклю», в котором я играл Рипа. Рейчел как маму увидела, так сразу и заявила, что она и есть исполнительница роли Джинджер, а в нашем городке прячется от фанатов и голливудской нервотрепки.
Меня тогда так и подмывало соврать, что Рейчел права. Появилась бы причина, почему мама никуда не выбирается. Любое, самое нелепое объяснение казалось лучше правды.
Она мама, более того — моя мама, в старой юбке и доисторических лосинах, но я вдруг понял, почему ее считают симпатичной. Даже очень. Прочие матери, которые в три часа забирают детей из школы и привозят забытые тетради с домашкой, давно потеряли форму. Наверное, много рожали. Именно так получилось с Марджори. Хотя, как любит повторять мама, «та женщина» моложе ее.
Мама сохранила фигуру. Я знал это, ведь однажды она по моей просьбе примерила старые танцевальные костюмы, и все были впору. Теперь мама танцевала лишь на кухне, но ножки танцовщицы никуда не делились. На них сейчас и пялился Фрэнк.
— Генри, не стану врать, — снова начал он.
Фрэнк говорил медленно, не сводя с мамы глаз.
Мама наполняла кофеварку водой. Возможно, она чувствовала его взгляд, поэтому не спешила.
Целую минуту казалось, что Фрэнк не у нас на кухне, а далеко-далеко. Он словно смотрел фильм, который показывали на дверце холодильника, хотя там на магнитах висела фотография моего африканского братишки Арака и несколько старых календарей. Взгляд Фрэнка скорее блуждал в открытом космосе, чем по комнате, где я листал новый сборник комиксов, а мама варила кофе.
— Я поранил ногу, — продолжил Фрэнк, — и голову тоже, когда прыгнул со второго этажа. Сбежал из больницы, где мне вырезали аппендицит. Та больница тюремная, вот я и сбежал.
В объяснения люди пускаются, во-первых, когда ответ на вопрос вызывает затруднения и характеризует их не лучшим образом. Например, спрашиваешь о работе. Человек признается, что работает в «Макдоналдсе», но прежде долго рассказывает, что на самом деле он актер или подает документы в медицинскую школу. Во-вторых, когда хотят себя приукрасить. Человек представляется менеджером отдела продаж, а на деле отвечает на телефонные звонки или уговаривает подписаться на газету.
Наш гость оказался совсем не таким.
— Я сидел в Стинчфилде, федеральной тюрьме, — сказал он без обиняков.
Фрэнк поднял рубашку и показал третью рану, о которой мы и не подозревали. Рана осталась на память об удаленном аппендиксе. Судя по ее виду, оперировали совсем недавно.
Мама повернулась к Фрэнку. В одной руке она держала кофейник, в другой кружку. Аккуратно, тоненькой струйкой, налила кофе, поставила на стол сухое молоко и сахар.
— Сливок у нас нет, — проговорила она.
— Ничего страшного, — ответил Фрэнк.
— Так вы сбежали? Вас ищет полиция?
Я был испуган и возбужден одновременно, потому как чувствовал, что в нашей жизни вот-вот что-то случится. Жуткое или прекрасное, не знал, но не сомневался — грядут перемены.
— Да я бы дальше ушел, если б не чертова нога, — продолжал Фрэнк. — Бежать не мог. Кто-то увидел меня и стукнул федералам. Они приближались, я нырнул в магазин и столкнулся с вами. Получается, на стоянке федералы меня потеряли.
Фрэнк насыпал в кофе три полные ложки сахара.
— Очень прошу, позвольте у вас пересидеть! — взмолился он. — Прямо сейчас в Стинчфилд возвращаться не хочется. Приземлился я не слишком удачно и кое-что повредил.
В одном мама с Фрэнком были полностью солидарны: встречаться с внешним миром очень и очень непросто.
— Беспокоить вас не стану, буду во всем помогать, — пообещал Фрэнк. — Я не смутьян, умышленно в жизни никого не обижал.
— Пересидеть у нас можно, если недолго, — ответила мама. — Для меня главное — безопасность Генри.
— Со мной ему ничего не грозит, — заверил Фрэнк.
ГЛАВА 3
Танцевала мама здорово. Даже очень. Она вполне могла бы так танцевать в кино, если бы режиссеры до сих пор снимали кино, где танцуют по-настоящему, но это никому не интересно. В доме были кассеты со старыми фильмами, и некоторые танцы из них мама знала. Например, в «Поющих под дождем» влюбленный парень кружится у фонарных столбов, а рядом прогуливается девушка в плаще. Мама исполнила этот танцевальный номер посреди Бостона в ту пору, когда мы еще не сидели дома безвылазно. Она повела меня в Музей науки, а когда мы вышли, полил дождь. Мама увидела фонарь и начала танцевать. Позже, когда она выкидывала подобное, я стеснялся, а в тот день умирал от гордости.
Она и папу встретила на танцах. Как бы мама ни кляла его, в одном ее мнение не изменилось: мужчина, который умело ведет свою партнершу, — просто находка.
Почти не помню времени, когда родители жили вместе, а вот их танцы в памяти остались. Я, хоть и совсем кроха, понимал: смотрятся они прекрасно.
Как говорила мама, чаще всего мужчины просто держат партнершу за плечи или за поясницу. А ведь мужские руки должны быть опорой, и держать нужно крепко, о чем знают только более опытные и искушенные.
Поддержка в танцах была единственным вопросом, в котором мама оставалась непреклонна. Еще она считала, что микроволновки вызывают рак и бесплодие, поэтому взяла с меня слово, что, когда Марджори станет разогревать еду в печке, я положу на колени толстую поваренную книгу, чтобы прикрыть таким образом «хозяйство». А ведь у нас тоже такая печка имелась.
Однажды маме приснилось, что на Флориду вот-вот обрушится страшное цунами, поэтому мне не следует ехать в Диснейленд с папой и Марджори, хотя Орландо не на побережье. Мама свято верила, что отец нанял Эллен Фарнсуорт, нашу соседку, шпионить за нами, дабы выиграть дело об опеке. Чем еще объяснить то, что отец по телефону потребовал отвезти меня на отбор в Малую лигу,