— Звонил… — апатично сказал Ковров. — Все по-прежнему, не хуже и не лучше.
— Будем надеяться, что обойдется…
— Пришел я утром на завод, — вздохнув, заговорил Ковров, — увидел, что они уже здесь, и думаю: «Что тебе, больше всех надо? И без тебя разберутся. Кому ты нужен? Кто тебя просил возиться с автоматикой, вести расчеты холодного дутья вот с вашей помощью, вам мешать отдыхать?..»
Посеревшее, второй день не бритое лицо Коврова было усталым и словно огрубело. Он все никак не мог успокоиться после того, что произошло между ним и Черненко сегодня утром, когда они шли в доменный цех.
Покинув Нелли Петровну, он столкнулся с Черненко у заводских ворот. Они вместе, в потоке рабочих, зашагали по асфальтированным дорожкам заводской территории. Черненко шел молча, уткнув подбородок в поднятый воротник пальто, засунув руки глубоко в карманы. Ковров искоса поглядывал на него и тоже молчал. Когда двигавшиеся рядом с ними рабочие стали расходиться по своим цехам и они в конце концов зашагали одни, стали подходить к близким вороненым громадинам печей, Черненко пробормотал:
— Хотел уйти на пенсию по-человечески, а оно вон как получается…
Ковров сказал то, что уже говорил однажды:
— Мне в ответе быть, а не вам.
— Вон как получается, — словно не слыша его слов, повторил Черненко, — половина схемы не сработала… — Он говорил, не поворачиваясь к спутнику, все так же уткнувшись в воротник пальто и сунув руки в карманы, словно разговаривал с самим собой. — Правду тебе скажу, Алеша… Подожди, сказать я тебе хочу… — Черненко остановился и отошел к обочине дорожки, Коврову тоже пришлось остановиться. — В реле я клинышек подсунул, знал, что ты ни на какие запреты не посмотришь, свое будешь гнуть. Клинышек подсунул, да не туда, ошибся. Хотел в первую половину схемы, а получилось во вторую. Я ведь схему плохо знаю. Вот вторая половина и не сработала…
Ковров в первый момент не понял, о чем говорит Черненко, какой клинышек, в какую схему? Постепенно смысл его слов становился понятным. Ковров стоял и широко открытыми глазами смотрел на Валентина Ивановича. Так вот почему вторая половина не сработала! Так вот почему!.. Смотрел на Черненко во все глаза и не мог ничего сказать. Смотрел и все.
— Ну что?.. Что ты молчишь? — заговорил Черненко и вытащил пачку сигарет. — Ты слышал?
— Слышал… — машинально сказал Ковров.
— Так что ты молчишь? Я тебе правду сказал, всю правду. Себя не жалеешь, так хоть меня пожалей, скажи, что включил по ошибке, что никогда схему не включали, непорядки в ней были, а ты не знал. Последнюю ручку включил по ошибке.
— Как же вы, Валентин Иванович?
— Да вот так, — сказал Черненко, — решил тебя перехитрить. Автоматика была выключена приказом по цеху, это я настоял, чтобы приказ был написан. Вот я и решил тебя перехитрить, обеспечить выполнение приказа. Позавчера будто мне что ударило, пошел и подсунул деревянный клинышек под контакты, чтобы реле не сработало, если ты вздумаешь тайком включать схему… А теперь начнут проверять, найдут этот клинышек… Хотел пойти вытащить, а там Лариса копается, проверяет схему. Помогала она тебе? — спросил Черненко и пристально посмотрел Коврову в лицо.
— Сам разбирался… Несколько недель, — добавил он, чтобы Черненко понял, как трудно ему было, и поверил, что сменный электрик Лариса ни при чем. — Схемы у Ларисы брал, но она не знала. Ключ запасной у слесарей заказал, никто ничего не знал…
— Выручи… — попросил Черненко. — Ты меня слышишь? Не пойму, слушаешь ли? Скажи, что случайно, тогда и клинышек можно объяснить, мало ли: схемы давно были выключены, может, кто во время ремонта подсунул из озорства, а то, может, боялся, чтобы под ток не попасть?
— Выходит, Лариса окажется виноватой? — враждебно глядя на Черненко, без обиняков спросил Ковров.
— До Ларисы еще… Схемы давно выключены. Задолго до того, как она стала работать.
— Вот так мы завод и разваливаем… — жестко сказал Ковров. — Всего боимся, а на поверку выходит — печи на износ, чугун даем за счет сокращения ремонтов, боимся печи остановить, отремонтировать, боимся схему включить… Лишь бы выжать из завода все соки. И сами себя довели, на людей перестали быть похожи. Ну, хорошо, ну, скажу я, что случайно, а с Андроновым как быть?
— И этот с тобой?.. — воскликнул Черненко.
— Со мной, — угрюмо сказал Ковров. — Ладно, это мое дело, как с Андроновым. Договорились, Валентин Иванович. Скажу, что случайно. Только ради вас скажу…
Нелли Петровна сидела перед ним пряменькая, строгая, решительная. Ковров взглянул на нее, слабо усмехнулся.
— Не надо меня утешать… — хмуро сказал он. — Но стою я того… Да я вам просто скажу: надоело. Все надоело. Устал, понимаете? — зло бросил он. — Неужели непонятно?
— Да, Григорьев уже на заводе, — заговорила Нелли Петровна, словно и не слышала последних слов Коврова. — Как бы тяжко вам ни было, вы должны заставить его выслушать себя, показать теплотехнический расчет и добиться, чтобы ваше предложение было хотя бы обсуждено. Я уверена, его примут, оно того заслуживает. Вы действительно единственный человек на заводе, от которого зависит судьба многих людей.
Ковров сгорбился, землистое лицо его оставалось холодным и неподвижным.
— Со мной могут не согласиться, — сказал он после раздумья. — Нигде не было холодного дутья: я знаю, езжу в командировки по другим заводам. Скажут — фантазия, оправдаться хочешь. Спросят, почему ураган разрушил именно шестую печь, а с другими ничего не случилось… Не верю я теперь в холодное дутье.
— Да перестаньте же, Алексей Алексеевич! Не я к вам, а вы ко мне приходили, просили помочь… Вы! Вы! — гневно повторила она. — Где ваше мужество? Куда оно подевалось? Шли напролом, а теперь что? Не хватало еще за валидолом бегать…
— Ну ладно, хватит бесполезных разговоров, — оборвал ее Ковров. — Вы зачем пришли? У вас ко мне дело?
Нелли Петровна вскинула голову, хотела сказать что-нибудь обидное для Коврова, но не нашлась и сухо заметила:
— Да, у меня дело… К сожалению, должна обратиться к вам, больше не к кому.
— Пожалуйста, говорите, — официальным тоном сказал Ковров и, сложив руки на столе, сцепив пальцы, приготовился слушать.
— Вот какая просьба, — деловито сказала Нелли Петровна. — Необходимо выяснить, из какой стали листы брони поврежденного каупера, какой марки сталь. Нужна проба для анализа, а я не нашла подходящего обломка, все большие куски. Дайте, пожалуйста, команду автогенщику отрезать кусок с пол-ладони величиной. Мне не хочется действовать официально, через руководство цеха, могут сказать, что это не мое дело.
Ковров внимательно, наморщив лоб короткой вертикальной складкой, слушал ее. Когда она окончила, поджал губы, молчал, словно просьба Нелли Петровны ставила его в затруднительное положение.
— У вас нет автогенщика? — раздраженно постукивая пальцем по краю стола, спросила Нелли Петровна.
— Есть. Пробу отрежут и принесут вам в лабораторию. Вы решили, что броня из непрочной стали?
— Я ничего не решила. Надо проверить.
— Правильно, — согласился Ковров. — Что-то такое я слышал насчет этой брони. Не помню уж, кто говорил…
Они посидели молча, не глядя друг на друга. Ковров вдруг сказал:
— Хорошо! Я встречусь с Григорьевым и поговорю с ним о холодном дутье.
Нелли Петровна вернулась к себе. Уже сейчас, с утра, она испытывала усталость. Разговор с Ковровым дался ей нелегко. Она вызвала лаборантку и распорядилась провести анализ металла, как только принесут пробу.
Зазвонил телефон, Нелли Петровна, занятая своими мыслями, ответила не сразу. Услышала женский голос:
— Что с телефоном? Почему не отвечаете?
— Телефон в порядке, — сказала Нелли Петровна и упрекнула себя за невнимательность.
— С вами будет говорить директор, не отходите.
Нелли Петровна сразу стряхнула с себя рассеянность, никак не ждала такого звонка. Ей казалось, Логинов после всего того, что он вчера ей наговорил, должен раскаиваться в своей откровенности, вызванной, видимо, нахлынувшим на него безотчетным настроением. И вот…
— Я слушаю, — неторопливо и негромко, хрипловатым голосом произнес Логинов.
— Да, я у телефона, — сказала Нелли Петровна. Он же сам вызвал ее, а говорит так, будто добивалась разговора она, с невольным раздражением подумалось ей. Никак не могла привыкнуть к его манере держаться более чем самоуверенно.
— Нелли Петровна? — удостоверился Логинов. — Прошу вас послать кого-нибудь за Григорьевым, говорят, он где-то там рядом. Скажите, что я прошу позвонить мне. Он проехал прямо в доменный, впрочем, тогда меня на заводе еще не было… — Логинов замолчал, но она слышала его дыхание и не опускала трубки.
— Чем вы там заняты? — спросил он таким тоном, будто они век были знакомы.
— Текущими делами лаборатории, — холодноватым тоном сказала она.
— Ну-у? — удивился Логинов. — Не похоже на вас. Жду, когда вы со всей вашей энергией обрушитесь на меня.
— Я ни на кого не собираюсь обрушиваться, — сказала Нелли Петровна, удивляясь прозорливости Логинова. Нет, все-таки, несмотря на грубоватую бесцеремонную прямоту, чем-то он привлекателен. Но раскаяния за грубость ни на вот столечко…
XX
За Григорьевым пошла она сама, показалось неудобным посылать одну из своих девочек. На мрачном литейном дворе шестой печи в полном одиночестве стоял незнакомый ей крупный человек в шляпе, видавшей виды, и, закинув кулаки за спину и подняв голову, разглядывал холодную печь. Нелли Петровна замедлила шаг, неудобно было мешать ему. Но тут же решительно подошла и спросила:
— Простите, вы — Григорьев?
Он неторопливо оторвался от созерцания печи, обернулся и молча некоторое время разглядывал ее. У него было широкое лицо, взгляд спокоен и пристален. Он едва приметно нагнул голову и сказал:
— Да, Григорьев.
И опять принялся молча ее разглядывать.
Нелли Петровна невольно смешалась. Под пристальным взглядом этого человека ее лицо теплело, она почувствовала себя провинившейся девочкой, в то же время отчетливо сознавая, что никаких провинностей за собой не знает. Григорьев не желал приходить ей на помощь, и все так же молча смотрел на нее и ждал, что она еще скажет.