Схема была уже включена, надо было ждать установленного времени.
— Вот сейчас, — сказал Ковров, — еще несколько секунд… Вот!
Сработало первое реле: тр-р-р… Еще реле… И вдруг все замерло. Ковров еще медлил секунду, другую… Затем бросился в пирометрическую, крикнул на ходу: «Не сработало!..»
Андронов выскочил из зала вслед за ним. Они ворвались в пирометрическую. Чайка кричал в телефонную трубку, чтобы прекратили подавать воздух.
— Помпаж! — крикнул Чайка, берясь за другой телефон.
Значит, схема сработала наполовину: воздуходувка всей своей мощью гнала воздух в наглухо перекрытый трубопровод. Авария, но поправимая.
Ковров принялся помогать Чайке, взяв на себя часть телефонных распоряжений, ограничивающих потери чугуна, медлить нельзя ни минуты.
Когда все необходимое сделали и печь пошла нормально, Ковров прикинул потери: последствия аварии оперативными распоряжениями удалось нейтрализовать процентов на восемьдесят.
Он стоял рядом с Андроновым и Чайкой, и все трое утирали пот, выступивший на лицах. Только теперь они опять услышали стон, вой ветра и удары его порывов в наружные переборки.
Андронов отправился к шлаковой летке, и Ковров и Чайка остались одни.
— Потери не так уж велики, могло быть хуже, — заговорил Чайка, сведя угольно-черные брови. — Хорошо, что сразу приняли меры. А все равно будет плохо, Черненко тебе не простит, да и мне нагорит.
— Ни при чем ты, — глуховатым, севшим от пережитого голосом возразил Ковров. — Я затеял, мне и отвечать.
— Разрешил-то я, — сказал Чайка и вскинул на Коврова глаза. — Не отопрусь от своего слова. Как было, так и скажу.
Они посидели молча. Чайка не сводил с Коврова пристального взгляда. Ковров потер ладонями лицо.
— Нет! — решительно сказал он. — Вина на мне, нечего тебе встревать.
Опять замолчали, недовольные друг другом. Ковров встрепенулся, пристукнул кулаком по столу.
— Кто-то в схеме намудрил после меня. Не могли реле застопориться, и блокировка не сработала. Я же все привел в порядок и дважды опробовал, ты знаешь. Кто-то копался там и отключил вторую половину устройства или напутал в проводах.
— Может, Виктор? — соглашаясь с догадкой Коврова, предположил Чайка. — Без умысла, из любопытства. Странно только, что мне не сказал, племяш все свои планы и обиды мне выкладывает.
— Он бы не стал от нас таиться, — подтвердил Ковров. — Затыркали мы его, а парень он честный, хоть и озорник. Когда я предложил ему помогать, первое, что спросил, знаешь ли ты. Нет, не он, кто-то другой.
— Вон оно что! — Чайка присвистнул. — Тогда все иначе поворачивается! Надо сказать…
Ковров покачал головой:
— Нет, говорить никому нельзя, мне скажут, что я вину на другого хочу переложить. Проверить надо прежде самому и разобраться. Никого другого впутывать не стану.
— Неугомонный ты, Ковров, — Чайка усмехнулся и оглядел шкалы приборов: все ли в порядке?
Ковров невольно тоже посмотрел на приборы: печь шла ровно.
Порывы ветра за переборками усилились, точно снаружи бушевало море, обрушивая на заводские сооружения удары штормовых волн. В хаотические звуки порывов ветра, к которым они стали привыкать, вплелся все усиливающийся скрежет металла. Через мгновение на них обрушился грохот, твердь бетона под ногами заколебалась, как во время землетрясения.
Ковров выскочил на площадку кауперов и увидел, хотя в первый момент и не поверил глазам, как цилиндрическая стенка брони воздухонагревателя пошатнулась. И тотчас все потонуло в свистящем, ревущем мраке: порвало электропроводку. Грохот ломаемого металла возникал волнами, то затихая, то достигая неестественной силы.
III
К утру положение определилось: бушевавший ночью ураган пошатнул один из кауперов шестой печи, броня его лопнула, часть огнеупорной раскаленной кладки вывалилась на железнодорожные пути. Разрушило трубопроводы, по которым в печь подавался нагретый воздух. Печь была остановлена…
Ураган сгас. Хмурые облака вырывались из-за вороненых печей, заслонявших северную половину неприютного неба, и стлались над заводом. Могучие струи воды из пожарных шлангов разваливали груды пышущего жаром кирпича. С отчаянным шипением и свистом взлетали вверх клубы пара, шпалы были залиты водой. Рельсы железнодорожных путей наспех расчистили от битого кирпича и обломков стальных конструкций, чтобы продолжать подачу металла с действующих печей в мартеновские цехи. Медленно продвигались составы чугуновозных и шлаковозных ковшей, смонтированных на железнодорожных платформах. То и дело слышались свистки виснущих на подножках маневровых тепловозов железнодорожников, скрежет тормозов и сирены предупредительных сигналов.
Ковров сначала помогал в расчистке путей, а затем, не дожидаясь никаких указаний, превозмогая усталость, собрал вязанку подвернувшихся под руку обломков замазанных мазутом досок и полез на самый верх домны, на колошник: выжигать газ, как делалось всегда во время выдувки печи, чтобы избежать взрыва гремучей смеси. Ждать старшего мастера газового хозяйства Черненко нечего, да он и не полезет, старику трудно: шестьдесят пять метров высоты, по открытым стальным лесенкам, ступеньки которых сварены из прутков. Между ними под ногами видно на всю глубину.
Ковров поднимался, крепко схватывая стальные перила одной рукой и придерживая вязанку другой. Он чувствовал, что силы вернулись к нему. Крутые ступени без поворотов вели прямо вверх. На середине подъема посмотрел под ноги. В сизой глубине кто-то стоял, подняв освещенное пасмурным небом лицо, и следил за ним. Черненко!
— Отдохни! — прокричал Черненко.
— Горнового с дровами пошлите, — крикнул Ковров.
Мышцы бедер сжимались от напряжения, но Ковров не останавливался, ритмично переставлял ноги со ступеньки на ступеньку, взбираясь все выше. Прямо перед ним была вороненая стальная цилиндрическая стена печи, к которой постепенно приближалась наклонная лесенка.
Слева и справа все шире открывалась батарея коксовых печей с желтоватыми струйками газа, выбивавшимися из затворов, эстакада с протянувшимися нитями железнодорожных путей и стоявшими на них думпкарами, сизые башни соседних доменных печей. За домнами распластались корпуса мартеновских цехов с рядами высоких труб… Несмотря ни на какой ураган, завод жил неостановимой жизнью, и что бы ни случилось с ним, Ковровым, завод всегда будет жить, и всегда будут вздыхать с металлическим отзвуком доменные печи, и всегда с заводской территории будут уходить в далекие странствия тяжело громыхающие на стрелках составы с синими от окалины бухтами проволоки, грудами проката на платформах, прямыми, как стрелы, рельсами, свернутыми в муфты полосами стального листа… Всегда! И в том, что с каждым мгновением все шире открывалась панорама живущего завода, и в сознании бессмертия завода было что-то необходимое ему, Коврову, придававшее новые силы…
Он поднялся на последнюю ступеньку, ветер кинулся на него, заполняя грудь свежестью. На широкой стальной площадке Ковров присел перед грудой обломков досок, которые притащил снизу, и принялся отрывать тоненькие щепочки, чтобы разжечь костер. Он должен был отламывать совсем хилые лучинки, иначе они не загорятся. Такая пустяковая, неприметная работа по сравнению с тем, что происходило сейчас там, внизу, а как без нее обойдешься? Не разожжешь костер, задует ветер пламя, и взрывом накопившегося в печи газа может снести всю эту «корону» домны, на которой он разместился, весь колошник, или, чего доброго, разрушить шахту…
Лучинки, терпеливо нащипанные и сложенные шалашиком, дружно вспыхнули. Раздуваемые ветром, темно-бурые от мазута, в котором были испачканы доски, вспыхнули языки пламени. Все еще тяжело дыша после подъема, Ковров взглянул на близкие отсюда с высоты мятущиеся космы тяжелых облаков. Они неслись над заводом, над печью, и казалось, будто площадка, на которой он стоял, как мостик корабля, стремительно движется навстречу осеннему небу.
Не раз, забираясь на колошник печи, Ковров испытывал это странное ощущение полета. Больше ничто не заслоняло раскинувшейся во все стороны заводской панорамы с отблескивающими нитями железнодорожных путей, с трубами, возносящимися к самому небу, зданиями цехов, как будто небрежно разбросанными по земле. Но вытянутые коробки цехов на самом деле стояли в строжайшем порядке, определяемом не законами геометрии, а неизбежной взаимосвязанностью звеньев конвейера металлургического производства.
Ковров опять присел у костра и принялся пристраивать доски так, чтобы к пламени было больше доступа воздуха и огонь охватил их со всех сторон.
Костер, раздуваемый ветром, наконец, разгорелся. Надо было действовать! Действовать! Осторожно, чтобы не потушить пламя, Ковров вынул объятое огнем с одного конца полено, добрался до засыпанного устройства и бросил факел в пасть домны. Прошло несколько секунд. Из чрева печи с угрожающе нарастающим звуком «У-у-х» выметнуло клуб дыма. Растянутый во времени взрыв. Значит, первая опасность миновала. Надо сбрасывать в печь горящие поленья, поджигать газ, не давать ему скапливаться в больших количествах.
На площадку вылез, едва дыша после крутого подъема, присланный мастером для подмоги горновой Васька. Видимо, другого, работящего — считалось, что Васька забулдыга — во время аварии сыскать не удалось. Ковров показал своему помощнику, куда бросать горящие обломки досок и, уверенный, что Васька не подведет, не так уж он плох, стал спускаться на литейный двор к Черненко. Конечно, мастер уже знает, что Ковров ночью был в цехе, и догадывается о его возне с автоматикой. Двери-то в зал с реле остались открытыми. И хотя всем известно, что ночью буйствовал ураган, что, очевидно, ветер порвал броню каупера и оборвал воздуховод, но эксперименты Коврова не могут не возбудить подозрений…
Ковров нашил Черненко и попросил направить на колошник еще двух человек с дровами. Мастер — сутулый, в притертой к седеющей голове кепке, сказал: «Жди меня здесь…» Распорядившись о подмоге, вернулся. Он знал то, что еще не было известно Коврову: мастера печи Ивана Чайку ударило обломком кирпича, когда он выбежал наружу во время разрушения каупера. Скорая увезла Чайку в больницу.