Легкий румянец окрасил его лицо, он смущенно заулыбался.
— Я ничем не болен, — ответил Середин, не желая поддерживать этот «светский» разговор и прощать Григорьеву неласковую встречу. — Ты мне лучше скажи, как здоровье Логинова?
Смущенная улыбка сошла с лица Григорьева, на щеках стали проступать буроватые пятна, он оперся локтем о стол, мрачновато сказал:
— Плохо… — И замолчал.
— Можешь ты еще что-нибудь сказать?
Григорьев отрицательно покачал головой.
— И это все?
— Все, — сказал Григорьев и опять молча уставился на Середина.
— Но хотя бы диагноз?..
Григорьев пожал плечами и опять ничего не сказал. Они смотрели друг на друга.
— Значит, очень плохо?
Григорьев с неподвижным лицом медленно наклонил голову.
Они помолчали.
— Ты знаешь, с чем я к тебе приехал? — спросил Середин.
— Судя по тому разговору, который у нас был, догадываюсь, — произнес Григорьев, не проявляя никаких эмоций. — Если, конечно, ты остался при своем мнении.
— Остался! — отчетливо сказал Середин.
— Я слушаю…
— Прошу тебя позвонить директору Гжельского завода об отгрузке фасонного трубного кирпича, — сказал Середин. — Это раз. Кроме того, передам тебе список заводов, которые готовы отгрузить нам металлоконструкции под наш металл. Я договорился с директорами, они ждут распоряжения министерства.
— Вот как! — хмыкнул Григорьев. — А ты задавал себе вопрос, как все это сочетается с централизованным управлением промышленностью?
— Задавал! — воинственно сказал Середин. — Завод начал работать на износ, отстал от современного уровня металлургии на пять лет, сам знаешь. Если мы будем ждать новой пятилетки, мы к тому времени отстанем еще на пять. Ты об этом думал?
Григорьев осел в кресле, приподнял голову и, кажется, с любопытством смотрел на Середина.
— Ты считаешь, что тебя все поймут? — после долгого молчания спросил он.
— Разве это так трудно? — удивился Середин.
— Смотря кому… — произнес Григорьев и, не кончив фразу, замолк.
— Но ты-то меня понимаешь? — живо, подавшись к нему, спросил Середин.
Григорьев насупился, раздумывая над чем-то.
— Понимаю, — сказал он, наконец, взглянув на собеседника.
— Тогда в чем же дело?
Григорьев пожал плечами.
— Не я один решаю такие вопросы.
— Но, по крайней мере, помоги убедить тех, кто решает.
Середин начал терять терпение. Столько препятствий осталось позади, столько сил потрачено на дискуссии, пришлось убеждать, доказывать у себя на заводе. Чего стоило сломить косность производственников, договориться с директорами заводов других ведомств и, вот тебе, пожалуйста, у своих же нельзя найти сочувствия. Середин, едва сдерживаясь, сверлил Григорьева взглядом. А тот привалился к спинке кресла, опустил глаза и с бесчувственным лицом не произносил ни слова.
Вот он шевельнулся, Середин напрягся в ожидании, но Григорьев опять ничего не сказал. Он изменил позу, оперся локтем о ручку кресла и совсем ссутулился, погрузился в глубокую задумчивость. Забыл, что ли, кто перед ним сидит? — с возмущением подумал Середин. — Уж как трудно было с ним на заводе из-за этой его молчаливости, из-за разных его словечек, которые сразу и не поймешь, что означали, но здесь-то, здесь каково с ним? Середин тяжко и шумно вздохнул. Григорьев, словно очнувшись, заворочался в кресле, взглянул на собеседника и сказал, продолжая разговор, будто и не было длинной паузы:
— Но у нас есть и другие заводы, которым тоже нужны металлоконструкции… Ждут своей очереди и не приходят в этот кабинет с просьбами…
— Наш завод в исключительном положении… — возразил Середин.
— Есть заводы, которым металлоконструкции нужны позарез. Что сделаешь, мы не можем дать сразу всем, размах строительства в стране колоссален, мы привлекаем и капиталистические фирмы, но ты же знаешь, какое сопротивление оказывают некоторые западные партнеры.
— Что ты мне все это рассказываешь? — возмутился Середин. — Что я, газет не читаю?
Григорьев опять погрузился в размышления. Середин не мешал ему, он сам понимал, что дело, с которым он сюда явился, не простое.
— От того, что я один буду на твоей стороне, завод не выиграет, — сказал Григорьев. — Еще найдутся умники и скажут, что ты выбил у меня металлоконструкции потому, что мы когда-то работали вместе. Мне наплевать, но делу это помешать может, разные есть люди… — Григорьев потупился, помолчал и заметил: — Вопрос настолько сложен, затрагивает интересы стольких заводов, что в его решении нужно участие ряда специалистов…
— Ты-то сам уверен, что нам надо дать «зеленую улицу»?
Григорьев спокойно, открыто взглянул на Середина.
— Я могу ошибаться, — сказал он.
— Не узнаю тебя, — Середин энергично мотнул головой. — Прежде, сколько я тебя знал, на заводе ты никогда не сомневался в своих решениях.
Григорьев все так же открыто, прямо смотрел на собеседника.
— Одно дело — завод… Я и там не всегда вел себя подобающим образом… — Усмешка мелькнула в его глазах. — Ты или позабыл, или не хочешь сейчас вспомнить. А здесь… сотни тысяч людей вовлечены в общий процесс производства. Ошибка кого-то одного может слишком дорого обойтись всем. Давай вот как сделаем… — Григорьев выпрямился, крепко уперся кулаком в край стола и свел брови. Теперь перед Серединым сидел прежний Григорьев — полный сил, волевой, уверенный в себе человек. — Тебе надо сходить… — он назвал фамилию руководящего лица. — Скажи ему… Впрочем, что я тебя учу, ты лучше меня знаешь, что там сказать. С твоим настырным характером не пропадешь… А потом соберем специалистов и посоветуемся. Так, пожалуй, будет правильнее.
— Что ты говоришь, какой у меня настырный характер? — с деланным недовольством заговорил Середин, а сам прикидывал в уме, насколько справедлив совет Григорьева, не хочет ли он просто «отфутболить». Понял, что совет, пожалуй, дельный, но продолжал стыдить Григорьева: — У меня характер?.. А ты когда-нибудь за собой следишь? — Середину всерьез захотелось выместить на Григорьеве все свое сегодняшнее раздражение.
Григорьев усмехнулся, не верил в серьезность упреков.
— Все, с чем ты ко мне приехал, — заговорил он, не обращая внимания на слова Середина, — требует не просто звонков из министерства, а приказа, в котором были бы обозначены необходимые мероприятия по модернизации завода еще в текущей пятилетке.
Середин разом замолк и внимательно слушал Григорьева. Да, он прав — только так. Именно так!
— Я пойду туда сейчас, — Середин встал и мотнул головой в сторону, имея в виду упомянутое руководящее лицо.
— Подожди, — сказал Григорьев, заставляя собеседника снова опуститься на свое место. — Все-таки расскажи мне, что вы там задумали в окончательном варианте. — Он откинулся на спинку кресла и внимательно и заинтересованно смотрел на Середина. — Почему нужно столько трубного кирпича? Двухванный процесс?
— Да. Это единственное, что может обеспечить нам большое количество стали в сравнительно короткие сроки, еще до полной реконструкции завода, о которой ты говорил. Кстати, вопрос в правительстве еще не решен?
— Нет еще, ты спешишь.
— Это верно. Не терпится…
— Ну что же, согласен, — как всегда в подобных случаях, после паузы и раздумья сказал Григорьев. — Полагаю, что двухванные мартеновские печи — это разумно.
Середин тут же воспользовался благоприятной реакцией, которой, как он предполагал, дальше могло и не быть, и просительным тоном сказал:
— Вот с трубным кирпичом может выйти задержка… Пожалуйста, не дожидаясь общего приказа по нашим нуждам, позвони директору Гжельского завода, скажи ему пару слов…
— Там у тебя уже кто-то сидит? — хмурясь, спросил Григорьев.
— Пришлось послать человека. Шутка сказать, три трубы высотой по девяносто метров…
— Что тебе доносят? На складах есть кирпич?
— Да в том-то и дело, что есть, и потребителей пока не находится. Если ты позвонишь…
Григорьев прервал его:
— Это правда?
Середин обиделся:
— Ты мог бы не задавать такого вопроса.
Григорьев встал, вышел из-за стола и принялся мерить шагами комнату из угла в угол, что случалось с ним крайне редко.
— Как бы нам с тобой в трубу не вылететь, — скаламбурил он, останавливаясь перед Серединым. — Хорошо, на Гжельский завод я позвоню… если на складах есть неотгруженный кирпич, — добавил он. — Может, выговор заработаю, но понимаю, что без кирпича тебе хана, трубы класть полгода, ждать нельзя, иначе какой смысл…
— Н-да, действительно, — озабоченно подтвердил Середин ни словом не обмолвившись, что перед отъездом в Москву собрал у себя трубокладов и попросил их вывести трубы до проектной девяностометровой отметки за месяц вместо шести, пообещав при этом полное содействие в технической оснащенности и организации работ и двухнедельное пребывание в заводском доме отдыха на всем готовом, — платить деньгами выше установленного законом он не имел права. Те, посовещавшись, уверили, что через месяц после начала работ на трубах, как и положено при окончании строительства, будут развеваться по ветру красные флажки. — Пожалуйста, позвони еще в Министерство путей сообщения о выделении в Гжельск товарных вагонов, уж делать дело, так до конца.
— Придется, — усмехнувшись, сказал Григорьев и отправился за свой стол.
Посидев в кресле с устремленным куда-то в пространство взглядом, Григорьев, наконец, снова обратил внимание на своего посетителя, спросил:
— Какая садка в печь? Шестьсот тонн, как я тебе предлагал? Разливать можно в два ковша по триста тонн, не надо менять конструкций подкрановых балок, они рассчитаны на триста тонн. Не надо перестраивать здание цеха.
Григорьев прищурился, от его недавней кажущейся сонливости и равнодушия не осталось и следа. Все-таки в душе он производственник, завод волнует его по-настоящему.
— Нет, не шестьсот. Мало! Садка девятьсот тонн! — выпалил Середин и пристально посмотрел на Григорьева. — Одна такая печь сможет за год дать миллион тонн стали. Одна печь! — Середин поднял палец, то ли подчеркивая значительность сказанного, то ли показывая, что действительно