— А что о вас соседи скажут?
— Что могут сказать? Больше, чем говорят о моих отношениях с Серединым, не скажут. Да соседи и не станут сплетничать. А что могут сказать о вас, как я догадываюсь, вам совершенно безразлично.
— Наплевать! — подтвердил Ковров.
— Идите, прилягте, я разбужу, если нужно будет.
— Как бухнусь, так не добудитесь. Сутки не спал.
— Ложитесь, ложитесь и не обращайте на меня внимания, сейчас я примусь за дело.
Ковров без дальнейших разговоров поднялся, подошел к кушетке, стянул, упершись в пятку носком, туфли, завалился на бок и, едва коснувшись головой подушки, погрузился в глубокий сон.
Нелли Петровна зажгла лампу на рабочем столе, погасила верхний свет и подошла к шкафу с книгами. Среди плотных в твердых переплетах справочников отобрала нужные, положила их на край стола. Долго сидела, не приступая к работе, склонив голову и полузакрыв глаза.
Как началось то, что теперь стало ее второй жизнью? Когда?.. Когда в первый раз поняла, что Середин ей не безразличен?
Однажды она пошла к Середину с анализом пробы чугуна. Что-то было не в стандарте, что именно — сейчас трудно вспомнить. Вошла в пустую приемную, сняла белый халатик, как делала всегда, собираясь войти к начальнику цеха.
В приемную ворвался директор, Логинов, плотный, сильный человек, в распахнутом пальто, без шляпы, видимо, только что прикатил к цеху на своей «Волге». Ударом кулака распахнул дверь в кабинет Середина.
— Ты почему своевольничаешь? — крикнул с порога и шагнул в комнату. — Кто тебе разрешил останавливать печь на ремонт? — слышался из кабинета его голос. — Хочешь сорвать заводской план?
VIII
Что заставило ее тогда, не медля, войти в кабинет начальника цеха вслед за Логиновым? Пожалуй, в первый момент она даже не отдавала себе отчета в том, что делает. Ею овладел гнев и презрение к человеку, который мог позволить себе все, что угодно: обругать площадной бранью, выгнать из своего кабинета, унизить грубым окриком.
— Простите, пожалуйста… — внешне спокойно произнесла она, останавливаясь перед Логиновым.
Видно, он собирался еще что-то выкрикнуть Середину, но запнулся, уставился на нее расширенными глазами. Лицо его налилось бурым румянцем, он был вне себя.
— Что… что вам здесь надо? — скорее прохрипел, чем прокричал Логинов.
Она не испытывала ни испуга, ни растерянности; успела взять себя в руки. Женское чутье подсказывало ей, что она должна сохранять спокойствие и сдержанность.
— Мне по делу к начальнику цеха, — сказала она.
Каждое ее спокойно произнесенное слово звучало укором, и Логинов, видимо, понимая, что в гневе говорит не то и не так, но не в силах сдержать себя, буркнул:
— Ну и что?
— Вот… все, — помедлив, сказала она.
Середин встал, видимо, не зная, как себя держать. В руках у него оставался карандаш, которым он только что вел какие-то расчеты на листке бумаги. Машинально он сжимал карандаш и смотрел на нее и на Логинова.
Она знала, что Логинов постоянно унижал Середина, довел его до состояния растерянности, безразличия, тяжкой апатии. Все в ней восстало теперь против директорского деспотизма и грубости, тем более сдержанно она должна была себя вести.
— Я всего лишь по делу… — подтвердила она.
Логинов окинул взглядом пряменькую ее фигурку в безукоризненно сшитом платье, с досадой отмахнулся и шагнул к Середину.
— Сейчас же… немедленно прекратить выдувку печи, — срывающимся на фальцет голосом прокричал он. И, видимо, почувствовав ее взгляд, обернулся и рявкнул: — Вы здесь еще? Ну что… что вам нужно?
Не двинувшись, она отчеканила:
— Я должна напомнить вам, что с женщинами принято говорить в ином тоне… тем более директору завода.
— Ах, оставьте, — воскликнул он и тут же взорвался: — Вообще, кто вы такая? Секретарь? Машинистка? Уборщица?..
— Я заведую лабораторией доменного цеха, — с достоинством ответила она.
— Извините, — пробурчал Логинов. — Но что вам сейчас-то здесь нужно? — опомнившись после безотчетно произнесенного извинения, воскликнул он. — Вот… вот именно сейчас? Выйдите и подождите в приемной.
Как ни был оглушен Середин дикой сценой, разыгравшейся в его кабинете, ее мужественное поведение вернуло ему самообладание, он, видимо, понял, что она пришла ему на помощь.
— Выдувку печи я прекращу только после вашего распоряжения… — сказал он твердо. — Письменного распоряжения, — добавил он. — И после этого обжалую ваш приказ, доложу в Москву Григорьеву. Печи давно требуют профилактического ремонта, вы дважды заставляете нас нарушать сроки…
Логинов, с трудом сохраняя официальный тон, сказал:
— Я снимаю вас с должности начальника цеха. Мне нужен металл, а не ваши речи. Понимаете? Стране металл нужен!
— Кому сдать дела?.. — не теряя самообладания, спросил Середин.
Спокойствия взбешенного Логинова хватило лишь на одну фразу. В следующее мгновение он заорал:
— Убирайся вон!
Она подступила к Логинову и, сверля его взглядом, воскликнула:
— Как вы можете? Вы же мужчина.
— А вам-то что до меня? — в запале выкрикнул Логинов.
— Неприятно смотреть на человека, потерявшего контроль над собой, — принялась она объяснять, — Требование начальника цеха написать распоряжение вполне обосновано. Иначе, как он сможет обжаловать приказ, который считает неправильным?
Середин сжал карандаш в своих руках, чудом не сломав его, бросил на стол и собрался уходить.
— Подожди, — сказал Логинов и, невольно поворачиваясь к ней, словно оправдываясь, сказал: — Так ведь он своевольно поставил печь на выдувку.
— За это вы вправе наказать начальника цеха, но зачем же кричать?.. На вашем месте я бы этого не делала.
— Вы? На моем месте? — Логинов воззрился на нее. — Ну уж это, знаете, слишком.
Середин вмешался в их столь неожиданный разговор:
— Надо еще разобраться, почему я поставил печь на выдувку, что означает мое так называемое своевольничанье…
— Разберемся! — угрожающе сказал Логинов. — Ему нужна бумажка! Пожалуйста, сейчас получишь. Зови секретаря… Нет, вот пусть она пишет, — кипятился Логинов. — Берите бумагу и пишите. — И не дожидаясь, когда она возьмет лист бумаги, принялся диктовать: «Начальнику доменного цеха Середину»… Не надо! — оборвал Логинов сам себя. — Сейчас приеду в заводоуправление, составлю официальный приказ, курьер вам доставит… Ты бы сказал ей… — совсем иным, ворчливым тоном заговорил он, — сказал бы своему работнику, чтобы она не встревала в деловые разговоры.
— Я, конечно, могу сказать Нелли Петровне… — Середин пожал плечами. — Но она сама знает, когда вмешаться, а когда промолчать.
— Н-да-а, сильная у тебя защитница, ничего не скажешь! — с неожиданным после всего, что было, одобрением в голосе произнес Логинов и стремительно вышел.
Середин остановился около окна спиной к ней и, что-то разглядывая за стеклами, задумчиво произнес:
— Сколько раз он безнаказанно унижал меня… А вы покорили его, Нелли Петровна. Вот же может он быть человеком, а я думал, что он только грубиян и, простите меня, негодяй… Нет, что-то все-таки сделало его таким, может быть, даже сами мы — отступая перед ним, спуская ему его выходки. — Середин повернулся к ней и, как-то беспомощно усмехаясь, сказал: — Прежде я не мог найти в нем хоть какого-то светлого пятнышка, а теперь нашел. И знаете почему? Мне кажется, что я сам стал сейчас нравственно сильнее. Так, наверное… В этом причина, как вы думаете?
— Вы все-таки молодец, добились письменного распоряжения, — сказала она.
— Да, сегодня я, кажется, остался человеком.
— Другой на вашем месте давно бы ушел из цеха. Удивляюсь, что вас держит, несмотря на всю эту обстановку?
— Не знаю… — Он отошел от окна, прошелся по комнате, закрыл дверь. Все это он проделывал машинально, не глядя на нее, видимо, раздумывая над ее вопросом. — Привычка, наверное, — продолжал он, останавливаясь посреди комнаты. — И не на кого было оставить крупнейший в стране доменный цех. Не было замены, понимаете? И я все сносил. Все! Но сегодня я мог уйти с завода… — Он нахмурился и замолчал. — Если бы не вы… — добавил после раздумья.
А на следующий день они столкнулись на лестнице административного корпуса, остановились на площадке. Середин сказал, что Логинов так и не написал распоряжения о запрещении ставить печь на выдувку. Пришлось пойти к секретарю цехового партбюро Новикову. Она, конечно, знала его, невысокий крепыш с острым взглядом, человек дела. Он выслушал Середина, ни слова не говоря, снял телефонную трубку и набрал номер секретаря парткома. Спросил, когда можно прийти вместе с начальником цеха. «Пошли, — сказал он, кладя трубку, — Логинов сейчас там, жалуется на вас»…
Они пришли в партком — здание общественных организаций завода за проходной. Логинов сидел перед секретарем парткома Яковлевым.
— В ваши распоряжения я вмешиваться не буду, — сказал Логинову грузный волосатый Яковлев. До избрания в партком он работал начальником смены доменного цеха, хорошо знал обстановку в цехе, людей. — Но требование начальника цеха написать письменное распоряжение вполне нормально.
Здесь же в присутствии секретаря парткома Середин получил копию письменного распоряжения. О снятии его с работы в приказе директора не было ни слова. Середин не стал упрекать Логинова в забывчивости.
…Именно так началось. Другого начала не было. Их никогда до этого не связывали никакие особые интересы, кроме тех, какими жили почти все полторы тысячи других работников доменного цеха. Редко встречались, да и то по делам служебным. Что могло устремить их друг к другу?
Но было что-то еще, не поддающееся анализу. Потом уже, много спустя после объяснения с Логиновым в кабинете Середина она вспомнила, как неожиданно встречались их взгляды на собраниях, в столовой, где-нибудь у печей.
Однажды, недели через две после стычки с директором, Середин явился прямо к ней в лабораторию и попросил выйти с ним. Они зашагали вдоль железнодорожных путей под могучими стальными конструкциями. Она шла подле него, сунув руки глубоко в карманы пальто, касаясь его локтем.