Никто из нас не спешил приближаться к проклятым жителям. Все боялись, что их болезнь заразна, как жёлтая лихорадка, бубонная чума или золотуха.
Мы остались сидеть на лошадях, сжимая в руках мушкеты и сабли, а прокажённая, покрытая язвами толпа сгрудилась вокруг нас.
С каждой минутой мы замечали всё больше и больше признаков болезни, которая вызывала у нас отвращение.
Сам воздух в этой деревне кишел ядовитыми парами и неизвестными болезнями.
Наконец, Гундрен произнёс:
- Не вы ли, сэр, Алардус Верден? Не вы ли в ответе за это мракобесие? - Гундрен обвёл рукой отвратительные символы и отталкивающие руны заклятий. -
Не вы ли, сэр, и есть создатель сего кощунства?
Верден захохотал, скрестив пальцы в знаке лукавого. От любого другого этот жест показался бы оскорбительным, но от Алардуса Вердена... таинственным и угрожающим.
Меня переполнял ужас, как малодушного труса.
- Либо говорите, зачем пришли, либо уходите. Или, возможно, вы пришли за тем, что у нас называют "поисками ведьм"? -
обратился он к Гундрену.
В этот момент Гундрен издал боевой клич и выстрелил из мушкета. Пуля угодила прямо в грудь Вердена.
Мы все последовали его примеру, разряжая мушкеты, и жители деревушки бросились врассыпную, таща за собой раненого Вердена.
Мой рассказ невероятен и ужасен, не так ли, сестра моя?
Но он ещё не окончен.
Видишь ли, если верить одному из сказаний о Вердене и его роде, они призвали некое чудовище не из нашего мира и скрещивались с ним.
И семя его находилось в них.
Я знал, что это правда, ибо я видел их гротескные лица.
После того, как разредили свои мушкеты, мы ускакали в город, чтобы на следующий день вернуться с подмогой в пятьдесят всадников.
По сути, мы пришли, чтобы сравнять Кобольддамм с землёй и захватить Вердена, чтобы надлежащим образом казнить его.
Наш налёт был быстрым и разрушительным, но, возможно, в итоге именно мы потерпели поражение.
Ибо в тех высоких домах мы отыскали вещи, о которых я не смею говорить. Но должен.
В подвалах и на запертых чердаках мы нашли мерзости, которые никогда не должны увидеть свет божий.
Мы видели мужчин, женщин и детей - живое свидетельство богохульства; они не ходили или бегали, но ползали.
Шершавые, скользкие, они больше напоминали червей или слизняков, чем людей.
Незрячий кошмар; ползающий, извивающийся, хныкающий.
У некоторых я даже не стану пытаться описать неестественность и отвратительные мутации.
А у других я стал свидетелем физического разложения.
Первое существо я увидел, когда его, шипящего, тащили из подвала трое всадников.
Сначала я решил, что это женщина. Затем - что мужчина. А может и женщина, державшая в объятиях двоих или троих детей.
Но это было ни то, ни другое, ни третье... Создание с множеством конечностей и голов, словно слепленное из четырёх или пяти тел, которые срослись, напоминая безумный человеческий грибок.
Существо было бледным, дряблым; оно визжало несчётными беззубыми ртами и пялилось на нас десятком серых, водянистых глаз.
В этой адской сущности не было никакое однородности; сложно было сказать, где заканчивалось одно тело и начиналось другое... Лишь перетекающий сгусток человеческой плоти с бескостными конечностями.
Расплавленный человеческий жир с глазами в тех местах, где их быть не должно, и с рудиментарными конечностями, принадлежащими не понятно кому.
Мы сожгли этот кошмар прямо на улице.
Мы нашли ещё многих подобных. А некоторых и ещё отвратительнее.
В этих мрачных, сгнивших домах мы стали свидетелями детей, поглощавших других детей, и матерей и отцов, поглощавших друг друга.
Но самым худшим - действительно, худшим! - было наше следующее открытие: эти скопления человеческой плоти могли делиться на несколько частей.
Даже те, кто на вид представлял собой одиночное мужское, женское или детское тело.
Когда их касались солнечные лучи, они начинали кричать; от их тел поднимался гнилостный запах и зловонный туман, и они начинали делиться.
Да, они раскалывались, исходили паром, барахтались в грязи и ядовитой жиже, а затем... Затем они начинали расширяться, расплющиваться, выпячиваться, разламываться, словно их мыли или растягивали в противоположных направлениях, пока они не расширялись до величины двух мужских торсов.
А потом от макушки до промежности появлялась кровоточащая демаркационная линия, как на надрезанном фрукте.
И две половины человека медленно, под отвратительные, тошнотворные звуки отделялись друг от друга, связанные лишь тонкими паутинками человеческой ткани, пока полностью не заканчивалась бифуркация, и на земле не оказывались два создания.
Два бесформенных желеобразных существа, быстро застывающих, как охлаждённый жир.
То, о чём я тебе рассказываю, безбожно и гнусно, и я никогда бы не признался в этом, если бы моё время не подходило к концу.
Я не могу притворяться, что понимаю дьявольскую механику этих кошмаров.
Но судя по тому, что все "отпочкования" выглядели похожими на Вердена, я могу предположить, что это именно его семя росло и размножалось на этих несчастных людях, как сорняк бесконтрольно рассеивается на плодородных полях.
Думаю, так оно и есть.
Я уверен, что те существа, слепленные из многих тел, должны были разделиться на нескольких, когда придёт их час.
А дальше...
Господь милосердный, ты хоть представляешь, как скоро эта чума плоти и духа людского могла распространиться от одной деревни к другой, как отвратительная зараза?!
Я признаюсь тебе, что тогда мы предали всех этих проклятых гибридов огню. И правильно сделали.
Как они кричали и бесновались!
И женщина, которую вытащили из погреба. На ней росли трое её детей: безглазые, уродливые, извивающиеся тела; они напоминали недоразвитый плод, пытавшийся самостоятельно выкарабкаться из матки.
И мужчина, который разделился на двух прямо на наших глазах; его половинки вначале ещё соединялись кровавыми тяжами, напоминавшими резину, а затем полностью разделились, растянулись... У одного из образовавшихся созданий челюсть оттянулась почти на метр до самого пояса.
Господи, как же это существо сопротивлялось! Как оно пыталось сначала разделиться, а затем вновь склеиться, пока огонь глодал его плоть!
Вот так, сестра моя. Мы спалили всех в той проклятой деревеньке. Это была тяжёлая работа. В конце концов, мы насчитали тридцать три тела... Хотя некоторых было довольно сложно считать, ведь они состояли не из одного, а из трёх-четырёх человек.
В скором времени мы сожгли дотла и всё поселение, и даже низину вокруг.
Несчастные всадники следовали за нами и посыпали выжженную землю солью.
Но основной нашей заботой, по мнению Гундрена, был Алардус Верден.
Да, мы поймали его, и он яростно боролся.
Делился сначала надвое, затем натрое, но в итоге мы сломили его сопротивление залпом мушкетов и горящих стрел.
Мы связали его, как свинью, и потащили на другую сторону гибельных холмов, пока солдаты сжигали деревню.
Гундрен сказал, что позже мы вернёмся с порохом и запалами и сровняем с землёй эти проклятые холмы, чтобы и памяти о них не осталось.
Но что-то я отвлёкся.
Мы притащили Вердена на выбранную нами для костра поляну и привязали его к стволу засохшего тиса.
Он извергал проклятия и богохульства на языках, большинство из которых мы даже не знали.
Ни один порядочный человек не должен слышать такие речи.
У меня до сих пор в ушах стоит уверенный голос Гундрена и слова, которые я теперь начинаю презирать.
- Признай свой грех ведьмовства, Алардус Верден. Свой и своих родичей! Этого нечестивого и дьявольского шлюшьего семени! Признайся перед ликом Господа нашего, иначе мы заставим тебя есть святую соль и пить святую воду. Кто научил тебя, Верден, сему проклятому искусству колдовства, и откуда он пришёл? Признайся, колдун, признайся!
Но Верден лишь хихикал, как злобная сумасшедшая старая ведьма.
И был обезглавлен.
Этим всё и должно было закончиться, но...
Его голова продолжала жить, как и обезглавленное туловище!
Тогда мы сложили вокруг него поленья и предали огню и вечным мукам.
Хотя должен признаться и тебе, сестра моя, и Богу на небесах, что Верден не сгорел так, как сгорел бы я, или ты, или любой другой!
Мы сожгли его до чёрного пепла, но и после этого я не мог сказать, что к нему пришла смерть.
Терзаемый пламенем, обгорелый труп Вердена продолжал двигаться и продолжать жить.
Не решившись оставить это дьявольское отродье, мы отвязали его от столба, скрутили труп верёвками, накрыли брезентом и забросили в повозку.
Мы привезли его останки в Вюрцбургскую Башню, где много дней спустя он, наконец, был умерщвлён.
По решению епископа Дорнхайма останки скелета Алардуса Вердена были помещены в крепкий гроб, крышка была забита сотней гвоздей, а сам гроб обмотан многометровой цепью.
На этом моё знание вопроса заканчивается, моя дорогая Мадлен. Эта история оставляет меня с трясущимися руками и седыми волосами, хотя мне ещё только тридцать один год.
Как раз перед тем, как я покинул Гундрена и самого Епископа Дорнхайма, я слышал, что гроб исчез.
Каким образом? Понятия не имею.
На этом моя исповедь окончена.
То, что мы сделали в Кобольддамме, было нашей работой, и длань Господня указывала нам путь.