Наступает пауза, после которой начинается парад куадрильи. Впереди на лошадях пикадоры с длинными пиками. Лошади похожи на надувных из-за толстых зеленых подушек, привешенных к их бокам. Далее эффектно вышагивают бандерильеро и матадоры… Они в ярких одеждах, в чулках, черных треуголках, огромных беретах. Все сверкает и переливается в лучах веселого солнца, благосклонного, как и толпа, к этим героям и равнодушного к судьбе быка, что томится где-то в темном стойле под огромной, жаждущей крови ареной и чувствует, что его ждет.
Куадрилья покидают арену, и снова наступает пауза, наполненная тишиной. Вдруг публика взрывается криком: на арену стремительно вылетает бык, черный, с небольшим клеймом-номером. Загривок его рассечен ножом, чтобы, как мне объяснили, сделать быка злее. Мгновение бык осматривается. Арена окружена красным дощатым забором, на который, несмотря на его цвет, животное почему-то не бросается.
Наконец быка начинают гонять. Иного слова не употребить. Матадоры, держа в руках малиновые плащи, во всех направлениях движутся по арене, дразня животное. Сами они в зеленом (их счастье, что быки не страдают дальтонизмом). Быка изматывают, он бросается то налево, то направо, преследуя неуловимое малиновое полотнище, но всегда оказывается перед пустотой: матадор успевает отбежать, а в крайнем случае скрыться за щитами, выдвинутыми на полметра впереди ограды, за которые бык не может просунуть рога.
Когда бык совсем обалдевает, на арену выезжают пикадоры на своих защищенных подушечными кольчугами лошадях. У лошадей, чтобы они не боялись, завязаны глаза. У пикадоров глаза открыты, и, когда бык (не всегда с охотой) начинает поддевать подушки рогами, они вонзают ему свои пики все в тот же загривок и отталкивают. Черная сверкающая спина быка окрашивается темной кровью. При малейшей опасности для лошадей быка снова отвлекают матадоры, они прыгают и вертятся вокруг него, словно черти вокруг грешника в самом нижнем круге дантова ада. С той лишь разницей, что черного цвета не черти, а жертва.
Выходят бандерильеро, единственные действительно рискующие в этой игре. Вооруженные тонкими стальными острогами, которые напомнили мне шашлычные шампуры, они устремляются навстречу быку. В каком-то месте их пути пересекаются, и, ловко воткнув быку в загривок бандерильи — одну левой, другую правой рукой, бандерильеро отскакивают в сторону. Иногда бандерильи падают на песок, и зрители недовольно гудят. Но большей частью, хорошо ли, плохо ли, они втыкаются в живое мясо.
Но вот под восторженные крики и аплодисменты выбегает главный герой представления — торреро. Его костюм весь в золоте и серебре. Оп держит шпагу и алое полотнище. Торреро начинает один на один игру с измотанным, окровавленным быком, у которого уже вся спина рассечена ножом, пиками, бандерильями. Он уже не осматривается, он затравленно озирается, и порой торреро приходится подолгу вызывать его на бой. Бык тупо устремляется на полотнище, а торреро, принимая эффектные позы, пропускает его мимо себя, иногда поворачивается к нему спиной, даже становится на колено. Публика при каждом эффектном движении торреро кричит «Оле!» Быка же никто не приветствует.
Наконец торреро выбирает момент и сильным, точным ударом шпаги поражает быка в спинной мозг. Животное замертво падает. Зрители ревут от восторга, а герою преподносят как знак признания высшего мастерства отрезанное бычье ухо.
К сожалению, так бывает очень редко. Как правило, торреро раза три-четыре вонзает свою шпагу. Иногда бык ее сбрасывает, иногда она болтается, вонзившись не туда. Выбегают матадоры и отвлекают быка, пока торреро под улюлюканье толпы бежит за новой шпагой. После нескольких ударов бык, затравленно пятясь, в конце концов падает на колено и валится на бок. Трусливо, каждую минуту готовый отскочить в сторону, к нему подбирается униформист и добивает ударом ножа. Под бравурную музыку выезжает тройка лошадей, на этот раз без-подушек. К упряжке привязывают мертвую тушу и уволакивают с арены. Торреро еще несколько раз раскланивается и тоже уходит.
В каждой корриде шесть торреро убивают шесть быков.
Как и во всяком деле, в корриде есть мастера высшего класса. Искуснейший торреро исполняет перед мордой быка настоящий танец. Он мгновенным, единственным ударом заканчивает схватку в свою пользу.
Бывает и так, что бык пропарывает подушку и валит лошадь, или поддевает на рог зазевавшегося торреро. И все же уж очень неравны положения сторон. Уж очень изматывают, затравливают, искалывают быка раньше, чем торреро вступает с ним в последний поединок. А человек с хорошей реакцией, прошедший долгую школу (а торреро готовят в специальных школах), наконец, имеющий многолетний опыт, мало при этом рискует. Хотя, конечно, за десять лет, за сотню коррид может произойти несчастный случай.
Говорят, что к корриде никто не относится равнодушно. Или ею восхищаются, или ею возмущаются. Я, например, остался равнодушным.
Что же касается мексиканцев, то думаю ошибся, когда писал, что футбольный стадион и арена для корриды возвышаются над Мехико подобно потухшим вулканам. Вулканам — да, но потухшим… Скорее, в самый разгар извержения.
Мехико растет
В историческом масштабе Мехико не такой уж древний город — он не насчитывает и шести веков. Зато он может похвастаться другим — стремительным ростом, особенно за последние годы. Так, если в начале века Мехико занимал площадь 25 квадратных километров и имел население 350 тысяч человек, то в 1930 году площадь его удвоилась, а население выросло почти в четыре раза; в 1960 году город занимал уже 300 квадратных километров и имел пятимиллионное население. О нынешних его масштабах я говорил раньше.
То, что мексиканская столица занимает столь огромную площадь, объясняется глубоко укрепившимся у древних обитателей Мехико страхом перед землетрясениями. Они не осмеливались строить здания выше чем в два этажа. К этому следует прибавить традиционную приверженность мексиканцев к «своей крыше», заставлявшую их возводить на месте прежних гасиенд, разбросанных в районе Мехико, небольшие, но свои домики. Все это, естественно, вызывало немало трудностей со строительством коммуникаций, прокладкой телефонных кабелей, с транспортом и т. д.
В двадцатые годы успехи строительной техники значительно снизили сейсмическую опасность. Дома начинают стремительно тянуться к небу. В то же время богатые горожане стараются покинуть суетный центр и пребывать в тишине в роскошных кварталах Хуарес и Рома или Пасео де ля Реформа. Позже расширение городских торговых зон заставляет аристократию бежать еще дальше — в Чапультепек, в сады Педрегаль.
Что касается среднего класса, то на его долю остались или старые мелкие домишки, или дешевые большие дома.
Но, конечно, в процессе расширения Мехико в наиболее бедственном положении оказались десятки тысяч бедняков. Их местожительство — фавеллы, эти чудовищные лишаи, уродующие лица самых красивых городов Латинской Америки. Я вспоминаю, каким страшным парадоксом выглядят они, например, в одном из прекраснейших городов мира Рио-де-Жанейро. Не лучше картина и в Мехико. Словно струпья, покрывают фавеллы травянистые пустыри вдоль великолепного шоссе — периферического кольца. Эти мрачные лачуги, сложенные из камней, битого кирпича, фанерных и железных листов, лачуги, где нет ни электричества, ни газа, ни канализации, где на веревках плещется застиранное белье — эти грустные знамена армий бедноты, производят гнетущее впечатление. Район бедняков называют городом потерянных людей.
Во время Олимпийских игр 1968 года какая-то химическая фирма одарила от щедрот своих население фавелл несколькими цистернами красок. Было что-то невыразимо трогательное и в то же время горькое в том, как старательно бедняки мексиканцы раскрасили голубой или розовой краской свои жалкие лачуги, пытаясь хоть как-то прикрыть перед съехавшимися в город гостями — олимпийцами свою нищету.
А Мехико все растет. Особенно расширяются такие торговые районы, как Сан Хуан де Летран, Такуба, Медеро, Чинко де Майо.
Периферическое кольцо связывает центр с южным концом улицы Инсургенте, где во время XIX Олимпиады была расположена Олимпийская деревня. Деревня представляла собой новостройку, состоящую из 29 десятиэтажных домов и подсобных помещений. Во время игр она приютила спортсменов, а после была заселена чиновничьим людом. В той же стороне возник район Коапа, где жили спортивные судьи и делегаты конгрессов международных федераций.
Новостройки эти далеки от совершенства. А между тем четырехкомнатная квартира в них стоит 750 песо (12,5 песо = 1 американскому доллару), сумма для мексиканца весьма значительная. В Большом Мехико (включающем город и пригороды), где уровень жизни выше, чем в остальной части страны, более 50 % семей имеют доход меньше 1500 песо и лишь около 3 % — крупные чиновники, бизнесмены, коммерсанты — более 10 тысяч песо.
Столица Мексики и сейчас не остановила своего роста. И хотя, как уже сказано, новое строительство отнюдь не всем ее жителям помогает решить жилищные проблемы, но оно все-таки идет. Растет город, растут и его трудности.
Мехико сравнительно быстро стал одним из крупных городов мира. Уже в XV–XVI веках в его предшественнике Теночтитлане постоянно жило около 300 тысяч человек. Испанские конкистадоры разрушили город, колониальные власти Новой Испании, повинуясь приказам метрополии, препятствовали его экономическому росту. В Мехико возникли лишь мелкие кустарные предприятия. Однако город сохранял выгоды своего центрального положения в стране, и, кроме того, через него прошла «азиатская дорога» Веракрус — Акапулько, по которой грузы направлялись на Дальний Восток, минуя пути вокруг Африки или мыса Горн.
В середине XIX века население Мехико не превышало населения Теночтитлана, но завоевание независимости, разгром интервенции Наполеона III, революция 1910–1917 годов, успешная — впервые в Латинской Америке — борьба со всесильными нефтяными монополиями США, экономический подъем привели к тому, что за прошедшие сто лет население столичного округа возросло в 18 раз.