Весь храм был тщательно осмотрен, но в залах ничего не нашлось.
Шангуань Ваньэр, Авата-но Махито и другие спокойно ожидали новостей, а Чжан Чжо играл в облавные шашки с И Цзином. Примерно через час или два солдаты, обыскивающие храм, стали один за другим возвращаться и докладывать. В храме было много залов и дворов, поэтому тщательный обыск отнимал много времени. После долгого ожидания пришли новости, которые разочаровали Чжан Чжо и остальных: никаких следов серебра и ни одного кошачьего волоска найдено не было.
– Что?! Неужели ничего не нашли?! – взревел Ли Доцзо.
– Ничего не нашли!
– Хорошо искали?
– Прошерстили каждый чи!
– Везде искали?
– Везде! Обошли каждый зал, каждый двор. Никаких зацепок! Однако…
– Однако?
– Позади вас есть двор, который, со слов монахов, обыскивать запрещено, поскольку никому не позволено входить туда без разрешения Ее Императорского Величества! Мы осмотрели всю территорию, кроме этого двора.
Ли Доцзо вздохнул и повернулся к И Цзину:
– Настоятель, мы что, и правда не можем обыскать тот двор?
Рука И Цзина остановилась в воздухе. Он сжал облавную шашку и сказал со сдержанной улыбкой:
– Да, не можете.
– Почему же? – Чжан Чжо с непроницаемым выражением лица уставился на доску.
– По причинам, которые я не могу вам раскрыть, никому не позволено входить туда без разрешения Ее Императорского Величества, – не терпящим возражений тоном отрезал И Цзин.
– Настоятель, а что, если… – Чжан Чжо поднял голову, и на его губах появилась хитрая улыбка. – Что, если мне очень нужно войти?
Сам двор был небольшим и немного обветшалым. Стены, которые раньше были белоснежными, побурели, облупились и заросли мхом. Карнизы обвивала засохшая трава, с тихим шелестом колыхавшаяся на ветру. На темной черепице покоился плотный слой золотистых листьев гинкго. А в центре двора возвышалось дерево, ветви которого раскинулись, словно зонтик. Белый ствол его был таким гладким, будто отполированным. В целом двор казался настолько непримечательным, что Чжан Чжо не мог понять, почему И Цзин настаивал никого сюда не пускать. Деревянные двери, ведущие во двор, были открыты, и через них виднелся пруд с лотосами.
– Придворный историограф, я могу разрешить вам обыскать любой уголок храма, который пожелаете, но этот двор – единственное место, куда даже вы не сможете войти. – И Цзин встал перед дверьми и решительно сложил руки. Весь его вид говорил о том, что он не позволит кому-либо проникнуть внутрь.
– Может, там кто-то скрывается? – Чжан Чжо посмотрел на И Цзина так, словно перед ним возник призрак.
– Да, это так. Там скрывается один человек.
– И что же плохого в том, чтобы с ним встретиться?
– Этот человек очень знатен. Даже Ее Императорское Величество должна по прибытии покинуть повозку и войти с почтением, не говоря уже о вас.
– Правда? Тогда я должен выказать свое почтение!
– Боюсь, это невозможно!
Чжан Чжо и И Цзин молча смотрели друг на друга, и никто из них даже не думал двинуться с места.
Чжан Чжо кинул взгляд на двор и вдруг закричал:
– Интересно, кто же этот почетный гость? Чжан Чжо, он же Чжан Вэньчэн, пришел выказать свое почтение!
Его крик прозвучал так пронзительно и высоко, словно Чжан Чжо был не человеком, а гусем. Вот хитрец! Авата-но Махито и Шангуань Ваньэр не удержались и прыснули.
– Придворный историограф, знайте свое место! – И Цзин начал выходить из себя. Он шагнул вперед, чтобы оттеснить Чжан Чжо.
– И Цзин, разреши им войти.
Во дворе раздался басовитый громкий смех. Этот глубокий раскатистый звук проникал в самое нутро. Чжан Чжо навострил уши, жадно прислушиваясь.
Тот самый человек! Сердце Чжан Чжо невольно дрогнуло.
И Цзин был известным монахом на пороге семидесятилетия. Если человек во дворе назвал его по имени, значит, он выше по положению, чем И Цзин. Чжан Чжо не мог вспомнить никого во всем мире, кто имел бы право обращаться к этому монаху так просто.
– Хорошо, будь по-вашему! – Услышав приказ, И Цзин повернулся ко двору, поклонился и, обернувшись к Чжан Чжо, растянул губы в кривой улыбке: – Проходите!
Под кроной листвы сидел человек. Сильные и крепкие корни тысячелетнего дерева гинкго выступали из-под земли, подобно кольцам тела свернувшегося дракона. Поверх них лежал матрас, на котором сидел, скрестив ноги, старый монах, рукава его халата развевались от дуновения ветра.
Облаченная в широкое пурпурно-золотое монашеское одеяние, его массивная фигура напоминала каменный монумент, возвышающийся над землей. Квадратное лицо, большие глаза, выпуклый лоб, большие уши и длинная белоснежная борода, ниспадающая на грудь, – так выглядел старый – нет, даже древний – монах, представший перед Чжан Чжо. Он не казался устрашающим, но излучал могущество. Сбоку от старого монаха на ветке дерева висела ветхая картина, под которой лежал тигр с белым лбом! Старик и тигр, будто зависшие между небом и землей, молча, но проницательно смотрели на Чжан Чжо.
Чжан Чжо втянул в себя холодный воздух и подумал: «Этот старик не так-то прост! В мире миллионы монахов, но лишь немногие из них имеют право носить пурпурное одеяние, так как это императорский подарок!»
– Приветствую вас, патриарх! – Чжан Чжо приблизился к нему и поклонился в знак приветствия. Тигр, лежащий рядом со старым монахом, лениво открыл глаза, посмотрел на толпу, медленно встал и издал рык, от которого людей бросило в дрожь.
– Это всего лишь кошка, – засмеялся старик и, махнув рукой, приструнил тигра: – Успокойся. Перед нами важный и благородный человек.
Тигр покорно опустил голову и сел, прижавшись к монаху и устремив взгляд на потревоживших их покой людей.
– Ты ведь тот самый Медный ученый, верно? – старик сузил глаза и посмотрел на Чжан Чжо. На его лице появилась благосклонная улыбка.
– Перед лицом патриарха все мои имена меркнут, – скромно потупил взор Чжан Чжо.
– Ты знаешь, кто я такой?
– Будда в фиолетовых одеждах, наставник императора в обеих столицах. Следует выколоть глаза тому, кто не узнает патриарха.
– Ха-ха-ха! – громко рассмеялся монах. – Ты так же добродетелен, как и твой наставник.
Чжан Чжо рассмеялся в ответ.
– Что это за старик? Откуда он родом? – шепотом поинтересовался Авата-но Махито у Шангуань Ваньэр.
Та взволнованно посмотрела на старого монаха.
– Он известен как один из звезд-близнецов, Солнца и Луны. О них написано в священном учении династии Великая Тан.
– Звезды-близнецы Солнце и Луна?
– Во всей стране только два монаха по учению находятся выше остальных. Вы не знали об этом?
– Об этом… точно не знал.
– Вы слышали о южной и северной школах буддизма?
– Немного.
– Тот монах, что перед нами, – глава северной школы.
– Неужели это, – глаза Авата-но Махито округлились от удивления, – патриарх Шэньсю?
– Именно так!
– Ничего себе! Даже не верится! – Авата-но Махито всплеснул руками и благоговейно посмотрел на старого монаха, склонив оба колена.
Учение буддизма пришло в Китай из Индии благодаря предкам Бодхидхармы, что распространяли учение без текстов и практику без каких-либо ограничений. Они хотели «направиться прямо к сердцу и увидеть природу Будды». Так зародился чань-буддизм. После второго патриарха Хуэй Кэ, третьего патриарха Сэн Цаня, четвертого патриарха Дао Синя и пятого патриарха Хун Жэня движение чань-буддизма развивалось и расширялось. Со времен пятого патриарха Хун Жэня чань-буддизм разделился на две школы: южную школу с Хуэйнэном во главе и северную школу, которую возглавлял Шэньсю. И Хуэйнэн, и Шэньсю прославились на весь мир как звезды-близнецы, Солнце и Луна. Патриарх Шэньсю стал монахом в юном возрасте, а позже обратился за учением к пятому патриарху Хун Жэню, который высоко оценил его способности и нарек его «первым в толковании учения», благодаря чему тот затем стал наставником. После смерти пятого патриарха мастер Шэньсю основал свою школу чань-буддизма в храме Юйцюань уезда Цзянлин, и слава его распространилась по всей стране. Монахи и миряне приезжали со всего Китая послушать его наставления, и репутация его была настолько безупречна, что его стали называть живым Буддой. После становления династии У Чжоу императрица с большим уважением относилась к патриарху Шэньсю и пригласила его в Лоян, чтобы совершить ритуал и даровать ему пурпурно-золотое одеяние в честь его добродетелей.
Отдав дань уважения Шэньсю, Авата-но Махито отступил назад, повернулся к Шангуань Ваньэр и сказал:
– Я знаю одну байку о патриархе Шэньсю, и теперь мне интересно, правда ли это.
– Какую байку? – непонимающе подняла брови Шангуань Ваньэр.
– По пути в Чанъань я услышал историю от монахов южной школы. Говорят, что, когда пятый патриарх должен был вот-вот уйти из жизни, он приказал ученикам представить по одной гатхе[23], чтобы продемонстрировать свое просветление. Патриарх Шэньсю написал: «Наше тело – это дерево Бодхи, а наш ум подобен подставке пресветлого зерцала. Старательно вытираем мы их и не позволяем осесть на них пыли». Патриарх не оценил стихотворение Шэньсю и указал, что оно не показывает понимания собственной фундаментальной природы и сущности разума. Когда мастер Хуэйнэн услышал это, он написал гатху, которая гласила: «Бодхи отнюдь не дерево, у пресветлого зерцала нет подставки. Изначально не существовало никаких вещей, так откуда же взяться пыли?» Сравнив эти два стиха, пятый патриарх решил, что Хуэйнэн более просветлен, чем Шэньсю. Ночью он проповедовал главный смысл «Алмазной сутры» Хуэйнэну, который получил дхарму. Ему было передано учение о моментальном просветлении, а также патра и ряса втайне ото всех. Тогда пятый патриарх сказал, что отныне учение Будды благодаря Хуэйнэну станет повсеместным и лучше ему уйти именно сегодня, приложить все усилия, чтобы попасть на юг. Когда Хуэйнэн отправился на юг, буддизм в Китае разделился на две школы – северную и южную.