Особую роль в зороастризме играет дуализм – два изначальных духа, добрый и злой, направленных на созидание и разрушение. Злой дух, Ахриман, – главный враг Ахурамазды и его мира, его разрушитель и губитель человеческого сознания. Ахурамазда, добрый дух, вел долгую борьбу с Ахриманом и победил. В одной из классических книг зороастризма говорится, что Вселенная существует с начала времен, когда два духа, добрый и злой, были разделены пустотой и вступили в борьбу друг с другом, начав так процесс творения. Творение делилось на семь этапов: по очереди были созданы небо, вода, земля, растения, животные, люди и огонь. Для того чтобы бороться, Ахурамазда создал мир и человека, а также сотворил огонь. Рождение Заратуштры стало итогом победы Ахурамазды. По легенде, каждую тысячу лет будет рождаться один его сын из трех и будет спасать человечество от бедствий, дабы превратить мир в «царство света, справедливости и истины».
Учение зороастризма завоевало много последователей в Чанъани своими ясными и четкими постулатами, таинственными ритуалами и тем, что проповедники зачастую бывали чрезвычайно искусны в магии.
– Помимо ритуала поклонения огню, у зороастрийцев есть множество тайных заклинаний. Существуют жрецы, способные общаться с Инь и Ян, существует бесчисленное множество всевозможных заклинаний и ритуалов. Я расскажу то, что слышал от того друга. Можете послушать, но не советую воспринимать это всерьез. – Лицо патриарха Шэньсю озарилось светлой улыбкой.
Все были так заинтригованы, что затаили дыхание.
– Итак, существует ритуал, что совершается глубокой ночью. Последователи учения наряжаются в различные костюмы, например в костюм императора, литератора, старухи, нищего, злого духа и так далее, и танцуют по кругу, внутри которого сидит жрец и исполняет необычную мелодию. В конце ритуала вызывают бога подземного мира, и танцующие могут загадать желание, и оно будет исполнено.
Слышать подобное от патриарха Шэньсю было очень странно.
– Загадать желание, которое будет исполнено? Слишком хорошо, чтобы быть правдой! – заявил Авата-но Махито.
Патриарх Шэньсю погладил бороду и покачал головой:
– Есть ли в мире блага, которые достаются просто так? Желания, конечно, могут быть исполнены, но есть цена, которую нужно заплатить. И цена эта такова: одного из участников ритуала должен забрать бог подземного мира.
– Значит… ему суждено умереть? – Авата-но Махито открыл рот от удивления.
– Таков ритуал! – Патриарх Шэньсю кивнул, а затем перевел взгляд на Чжан Чжо. – Однажды я видел этот ритуальный танец. Его участники собрались в круг, и их движения были очень странными: руки высоко подняты, одна нога задрана, другая лишь кончиками пальцев опирается на землю.
– Очень похоже на позу, в которой мы нашли труп Верблюда! – воскликнула Шангуань Ваньэр.
Чжан Чжо на мгновение задумался и спросил патриарха Шэньсю:
– В чем смысл этого танца?
Патриарх Шэньсю покачал головой и ответил:
– Не знаю, но я помню его название – Танец Великого Света.
– Танец Великого Света? – Чжан Чжо повторил это название несколько раз и кивнул.
В этот момент патриарх Шэньсю задумался на мгновение и добавил:
– Я помню, что бог, которого призывают в ходе ритуала, – это одно из зороастрийских божеств, женщина с человеческим телом и кошачьей головой.
– Ох! – воскликнула Шангуань Ваньэр.
Авата-но Махито, напротив, побледнел и потянул Чжан Чжо за рукав:
– Разве труп Верблюда не лишили конечностей и не заменили их на отрубленные кошачьи лапы? Тут точно есть какая-то связь!
– Это же говорит о том, что здесь замешан кот-демон? – спросила Шангуань Ваньэр.
– Кто знает? И кот-демон, и бог подземного мира – коты. Так что, быть может, мы говорим об одном и том же? Но ты забываешь, что коты-демоны пришли с Запада, как и зороастризм! – со всей серьезностью ответил Авата-но Махито.
Чжан Чжо был единственным, кто не проронил ни слова. Но все же он прервал молчание и заявил:
– Рассуждения о демонах и богах – рассуждения об иллюзиях, в которые нельзя верить.
Патриарх Шэньсю рассмеялся:
– Мне скучно говорить с вами о таких странных и причудливых вещах, поэтому на сегодня достаточно! Я и так уже нарушил запрет.
С этими словами патриарх сел, скрестив ноги, и положил руки под живот, чтобы сложить пальцы в жесте дхьяна-мудра. От него исходила необычайно величественная аура, и казалось, что он мгновенно вошел в чистое самадхи[28]. Руки, сложенные в дхьяна-мудра, сообщали, что патриарх собирается медитировать. Чжан Чжо заставил всех встать и поклонился на прощание.
– Помни, что суть прошлого недостижима, суть настоящего недостижима, суть будущего недостижима. Мир движется вперед. Все есть иллюзия. Всякий раз, когда ты будешь поддерживать свое внутреннее пробуждение, ты сможешь понять то, что стремишься понять, – сказал патриарх Шэньсю.
– Я запомнил, – почтительно кивнул Чжан Чжо.
– Да будет так! – Патриарх Шэньсю замолчал, принял удобное положение, а затем по двору разнеслось пение – патриарх исполнял мантру Шурангама: – Намо сата сугатая архатэ самак самбудхаса сатата будда коти уснисам…
По своей мощи сутра напоминала львиный рык, сотрясающий сердце и душу, и проникала в самые дальние уголки сознания. Однако внимательная Шангуань Ваньэр заметила кое-что другое:
– Патриарх Шэньсю поет мантру Шурангама. Но я не вижу, чтобы его рот открывался и закрывался. Почему я слышу звук не ушами, а в своей голове?
После слов Шангуань Ваньэр все переглянулись и увидели, что рот патриарха Шэньсю и правда плотно закрыт. Вот так чудо!
– То есть великая практика патриарха! – объяснил шепотом И Цзин, выводя Чжан Чжо и его спутников. – Сначала мы жжем благовония и очищаем наши тела, а затем читаем сутры вслух; патриарх Шэньсю читает их своим духом.
– Своим духом?
– Именно. В своем совершенствовании патриарх вышел далеко за пределы природы и пяти скандх, поэтому читает сутры, не открывая рта, и созерцает тысячи миров даже с закрытыми глазами.
– Как это возможно? – спросил Авата-но Махито.
И Цзин замялся, не зная, как объяснить:
– Только монах, достигший высшего уровня в своем постижении учения, способен на такое. А вы не прошли через практику вещей, вот и не понимаете, что это значит. Достаточно трудно объяснить это так, чтобы обычный человек понял. Но я попробую… Вы слышали о чревовещании?
– О чревовещании? – Шангуань Ваньэр замерла на мгновение.
– Да. Я бы сказал, что такое чтение сутр похоже на чревовещание, но посредством духа, а не как обычно представляется.
В этот момент Чжан Чжо, который шел впереди, внезапно остановился и обернулся:
– Что вы только что сказали?
– Я сказал, посредством духа…
– Не это!
– Чревовещание?
– Да! Чревовещание! Чревовещание! – Чжан Чжо внезапно оживился и потянулся к Шангуань Ваньэр.
Та была ошеломлена его порывом и чуть не потеряла равновесие.
– В чем дело? – испуганно спросила она.
– Я должен спросить. В ту ночь, когда черный кот произнес те страшные слова, кроме Ее Императорского Величества, тебя и принцессы Тайпин, в спальне же был еще кто-то из прислуги?
В широко раскрытых глазах Чжан Чжо мелькнула искра озарения.
– Да, – кивнула Шангуань Ваньэр. – Вы считаете, что… голос черного кота на самом деле принадлежал служанке, которая говорила с закрытым ртом?
Шангуань Ваньэр, казалось, догадывалась, о чем думает Чжан Чжо.
– Где эта служанка?!
– Думаю, во дворце, – ответила Шангуань Ваньэр.
– Вперед! Во дворец Ханьюаньгун! – Чжан Чжо сложил в руке свой веер и бросился прочь. Авата-но Махито был сбит с толку диалогом Чжан Чжо и Шангуань Ваньэр.
Стоило им покинуть двор, как они увидели, что Ли Доцзо собирает своих солдат и что-то бормочет себе под нос. Увидев вышедшего Чжан Чжо, Ли Доцзо тут же подскочил к нему.
– Я не нашел серебро! И что мне теперь делать?
– Не нашел – значит, не нашел. Нам нужно вернуться во дворец, у меня появились важные дела! – ответил Чжан Чжо.
– Как же так? А я?
– Черная Ярость, давай пока отложим этот вопрос. Поговорим позже.
– Тогда я подожду вас для поисков. – Ли Доцзо закатил глаза.
Чжан Чжо и его спутники попрощались с И Цзином и поспешно направились обратно.
Когда они приблизились к Восточным воротам храма, то увидели процессию из повозки и лошадей, въезжающих внутрь. Лошади были статные и высокие, а повозка – богато украшенная, спереди и сзади окруженная десятками слуг. Чжан Чжо, не поднимая головы, прошел мимо повозки, но та вдруг со скрипом остановилась.
– Вы, стало быть, придворный историограф Чжан? – раздался мужской голос.
Чжан Чжо обернулся и увидел одетого в черный халат человека. Он вышел из кареты с помощью слуги и подошел к Чжан Чжо. Мужчина был высокий, и на вид ему можно было дать лет двадцать пять – двадцать шесть. На его красивом лице застыла скорбь, а в уголках глаз блестели слезы. Подойдя к Чжан Чжо, он склонил голову.
– Разве вы не пожалованный князь уезда Гаоян? – Чжан Чжо взглянул на мужчину и поспешил помочь ему, протянув руку.
– Кто это? – спросил любопытный Авата-но Махито у Шангуань Ваньэр.
– Муж принцессы Аньлэ.
– Не могу поверить, что это он! – Авата-но Махито прикрыл рот рукой.
Это был отец мальчика, о смерти которого рассказал Ди Цяньли, того мальчика, что умер таинственной смертью в седьмой день первого месяца. И муж принцессы Аньлэ, сын У Саньсы, носивший имя У Чунсюнь.
– Зачем же уездный князь пожаловал в храм посреди ночи? – Чжан Чжо и У Чунсюнь, очевидно, были знакомы.
– На то есть причина… – У Чунсюнь испустил долгий вздох и указал на слугу перед повозкой.
Слуга держал в руках ритуальную табличку, на которой были начертаны иероглифы. На таких табличках обычно писали имя покойного человека. Эти же иероглифы складывались в имя погибшего ребенка.