Но вскоре у всех возник один и тот же вопрос: зачем Верблюду понадобились детские мозги?
– Магия, связанная с котом-демоном, не требует использования человеческих мозгов, а подобного рода вещи крайне жуткие, стоящие за гранью моего понимания… Думаю… человек родом из нашей страны такого не приемлет…
Не успел Чжан Чжо договорить, как Ди Цяньли уже понял, к чему тот клонит:
– Вы имеете в виду, что…
– Да! – кивнул Чжан Чжо и обвел взглядом всех людей в комнате. – Помните, как жрец из Персидского храма совершал ритуал с Танцем Великого Света? Там стоял треножник, установленный на квадратной платформе…
– Да! На нем были окровавленные головы, человеческая кожа и прочее… Жрецы и колдуны, пришедшие из Западного края, любят использовать такие артефакты в ритуалах! – хлопнул в ладоши Авата-но Махито, осененный догадкой.
– Этот Верблюд был вхож в круг супруги Вэй, верой и правдой служил ей. Насколько мы знаем, супруга Вэй бездумно верит в трюки этого колдуна, поэтому, если бы ему понадобились… некие… артефакты для ритуала, супруга Вэй сделала бы все, чтобы достать необходимое. Вот только она решила сама не марать руки и приказала Верблюду сделать это, – усмехнулся Чжан Чжо. – Кроме того, как вы помните, труп Верблюда мы нашли в позе Танца Великого Света, а это значит, что его смерть напрямую связана с этим жрецом и участниками ритуала.
– Может ли быть так, что Верблюду приказали раздобыть мозги ребенка, а затем по какой-то причине решили заставить его молчать? Тогда люди, пришедшие на встречу с ним, убили его, отрубили конечности и сшили его тело с трупом кошки? – предположил Ди Цяньли.
– В этом есть доля правды. – Чжан Чжо задумчиво почесал подбородок. – Но есть некоторые моменты, которые не имеют смысла. Например, даже если они убили его, то зачем им понадобилось отрубать ему конечности и пришивать кошачьи лапы? Разве это не разоблачило бы их? Кроме того, если это колдун послал людей, значит, они должны были забрать мозг ребенка… Но почему они не забрали его после того, как убили Верблюда?
И правда – во всей этой истории оставалось множество таинственных, темных пятен.
– Единственное, в чем мы можем быть уверены, так это в том, что поступок Верблюда, его смерть и тот колдун как-то связаны с супругой Вэй! – Чжан Чжо встал и взглядом, полным решимости, смерил своих спутников. – Мы все ближе к истине!
По мере расследования происходили все более странные и невероятные вещи, отчего казалось, что выбраться из пучины тайн невозможно, но события, в которых участвовал Верблюд, стали крохотным проблеском света во тьме загадок, что им предстояло разгадать.
– Что дальше? – спросил Ди Цяньли.
– Супруга Вэй находится в особом положении. Она наложница наследника, убрать ее – значит избавиться от наследника престола. Нет ничего хуже, чем кот-демон, творящий беспредел при императорском дворе. Если подобное будет хоть немного связано с наследником, если информация об этом просочится и распространится, то его положение станет еще хуже. Сначала нужно выяснить все об этом… жреце… колдуне… Называйте как хотите. Мы должны схватить его и тогда, может быть, получим новую подсказку, – сказал Чжан Чжо. Его губы растянулись в усталой улыбке.
– Я вернусь и прикажу своим людям отправиться в Персидский храм, чтобы арестовать всех причастных! – воодушевленно воскликнул Ди Цяньли.
Чжан Чжо усмехнулся:
– Сегодня мы уже навели шуму. Думаешь, колдун будет сидеть и смиренно ждать тебя в Персидском храме? Боюсь, мы ненароком предупредили змею, что за ее головой идет охота!
– Тогда что же нам делать?
– Мы видим то змеиную голову, то хвост, и все происходящее нас может сбить с толку. Тем не менее мы знаем, что здесь замешан Персидский храм. В конце концов, именно там творилось колдовство Западного края. Так что, возможно, жрец огня – явно зороастриец – что-то знает.
Зороастриец, как называл его Чжан Чжо, был настоятелем Персидского храма, что приравнивало его к статусу настоятеля буддийского храма.
– Давайте вернемся и отдохнем, а завтра снова отправимся в Персидский храм. – Чжан Чжо широко зевнул и поплелся к двери.
Вновь разбушевался снегопад. Снежинки холодным колючим одеялом накрывали большой город, затмевая собой небо.
X. Кот, что играл на костяной флейте
Ди Цяньли и Авата-но Махито стояли за дверью и дрожали от холода. Снаружи царил лютый мороз, и снег не прекращался.
Наконец дверь открылась, и из нее вышел Чун Эр, держа в руках два деревянных ведра, от которых поднимался белый водяной пар.
– Вы еще не закончили? – удивленно воскликнул Ди Цяньли.
– Я помыл его только два раза! – ответил Чун Эр, не поднимая глаз.
– Прошло уже больше часа! – Ди Цяньли выпучил глаза, заглянул в комнату и, намеренно повысив голос, спросил: – Зачем так долго мыться? Он что, упал в помои?
Чун Эр лишь неопределенно повел плечами – мол, нечему тут удивляться – и отмахнулся:
– Таков уж мой господин. Однажды он мылся целый день – с утра до вечера.
– Ох уж этот историограф! – в сердцах воскликнул Ди Цяньли, которому уже, кажется, хотелось плакать.
Спустя еще час придворный историограф наконец соизволил выйти. Он переоделся в широкий белый парчовый халат, а сверху водрузил высокий черный головной убор. Он прошлепал босыми ногами по полу, обмахиваясь складным веером. Выглядел Чжан Чжо гораздо свежее, чем раньше.
– Я гадал на гексаграммах, – сказал Чжан Чжо, входя.
Ди Цяньли, шедший позади, почти задрожал от ярости:
– Чего? Мы вдвоем мерзнем на улице, а вы неспешно принимаете ванну, да еще и занимаетесь такой ерундой, как гадание?!
– Да!
– Какого дьявола?! Это уже чересчур!
Авата-но Махито поспешно вытер нос, с кончика которого свисали две ниточки соплей, и вклинился в разговор:
– Гадание – это очень важное дело, перед которым, конечно же, нужно принять ванну и переодеться. Неужели господин Ди этого не знает? Могу ли я поинтересоваться, что предсказали гексаграммы?
– Удачу! – Чжан Чжо издал странный смешок и умчался на всех парах.
– Да чтоб его! Будем надеяться, что мы не ввяжемся в очередную плохую историю, как прошлой ночью, – вздохнул Ди Цяньли.
У главного входа в Персидский храм туда-сюда сновали повозки. Мимо ворот, ведущих внутрь, спокойно и непринужденно прогуливались люди.
Когда повозка остановилась, Чжан Чжо приказал Чун Эру передать свою именную табличку стоявшему у входа в храм монаху. Тот взял ее и поспешно умчался внутрь докладывать о прибытии придворного историографа.
Прошло совсем немного времени, и группа людей вышла приветствовать их.
Сегодня в храме, в отличие от прошлой ночи, было много верующих, в основном иноземцев.
Чжан Чжо и его спутников провели в большой белый зал в задней части храма, где усадили и подали чай.
– Жрец совершает ритуал в главном зале, поэтому, пожалуйста, подождите его, придворный историограф, – сказал монах Персидского храма.
– Разумеется, – медленно протянул Чжан Чжо и улыбнулся. Он был готов ждать столько, сколько потребуется.
Спустя время, за которое благовония успели догореть, раздались шаги, и в комнату вошел старый жрец, одетый в белый халат, который, хоть и был весьма изношен и испещрен заплатами, источал запах чистоты.
На вид ему было около семидесяти. У него были белые седые волосы, а в руках он держал четки, на которые были нанизаны тридцати три бусины из финикового дерева. Жрец ступал величественно, и каждый его шаг напоминал поступь крадущегося тигра.
– Я заставил придворного историографа ждать! – Старый монах широко улыбнулся, увидев Чжан Чжо.
– Я смотрю, вы не очень-то торопились, – ответил ему Чжан Чжо, не вставая. Он лишь усмехнулся, обмахиваясь своим складным веером. Похоже, что эти двое не просто знали друг друга, а были весьма близко знакомы.
– Это жрец огня из Персидского храма, зовут его Шакир. Не стоит его недооценивать, в прошлом он был наставником правителя Персии, – представил жреца Чжан Чжо своим спутникам – Ди Цяньли и Авата-но Махито.
Ошеломленные, двое мужчин поспешно встали и поклонились.
– Я не смею называть себя наставником правителя Персии. – Шакир сел, и смешанные чувства затуманили его взор. Он обвел взглядом зал и вздохнул. – Я тоскую по той Персии, у которой была территория в десятки тысяч ли, которая могла поглотить весь мир; но теперь страна практически исчезла, и все, что осталось, – только этот маленький храм.
В его словах звучало ни с чем не сравнимое чувство покорности року, что вершит судьбы стран.
– Я слышал, что ваш повелитель собрал свои войска в Тохаристане и готовится к походу на Запад?
Упоминая некоего «повелителя», Чжан Чжо подразумевал персидского полководца Нарси, сына последнего правителя Персии.
– О каком походе на Запад мы можем говорить? – Шакир махнул рукой. – Армия Арабского халифата насчитывает шестьсот тысяч человек, но повелитель наскреб только три тысячи. У него нет ни еды, ни денег, ни надежды на восстановление страны. Если бы не защита династии У Чжоу, боюсь, нас бы стерли с лица земли! Увы!
Шакир говорил правду. Несмотря на то что Персия была разрушена Арабским халифатом в период завоевания, правящий род не был уничтожен. Его представители, а именно Нарси и его отец, нашли приют в Китае времен династии Тан. Арабский халифат и Великая Тан – ныне именуемая У Чжоу – были подобны двум львам, что наблюдали друг за другом, но не осмеливались напасть, поэтому, хоть Нарси и хотел восстановить свою страну, Китай не собирался идти на Запад. После краха Сасанидской Персии, без шансов на восстановление своей власти, Нарси только и мог, что остаться в Тохаристане и скорбеть о великом прошлом своей родины.
– Что же привело ко мне придворного историографа сегодня? – улыбнулся Шакир, перебирая четки
– Просто прогуливался, – ответил Чжан Чжо, слегка прикрыв глаза.
Его слова удивили Шакира:
– Придворный историограф – человек, не знающий праздного времяпрепровождения, и, боюсь, он не приходит без дела.