В следующем году Чжан Ичжи был назначен управляющим ведомства. Оно состояло из фаворитов императрицы, а также литераторов и ученых. На каждом собрании устраивался пир, на котором все его члены предавались азартным играм, наслаждались вином, песнями и танцами, и все это с единственной целью – угодить императрице. Поскольку императрица питала к ним особую любовь, многие чиновники возжелали занять там место, а получить должность отборщика журавлей стало равносильно восхождению к величию. Чжан Ичжи и Чжан Чанцзун были настолько влиятельны, что даже такие люди, как У Саньсы, всячески пытались угодить им.
В первый год правления под девизом Цзюши Ди Жэньцзе написал публичное письмо, в котором говорилось: «Присутствие двух братьев из рода Чжан по правую и левую руку Ее Императорского Величества – пятно на репутации и добром имени Ее Императорского Величества. Весьма неблагоразумно порочить свое доброе имя на многие тысячи лет вперед!» У Цзэтянь восхищалась канцлером Ди, поэтому упразднила ведомство по отбору журавлей, однако… императрица была так очарована двумя Чжанами, что не могла отказаться от их общества, поэтому и основала ведомство почитания императрицы, что в действительности исполняло те же функции, просто под другим названием.
Вскоре канцлер Ди скончался, и этот вопрос остался нерешенным. Когда императрица приехала в Чанъань, все члены ведомства по отбору журавлей, естественно, прибыли вместе с ней. Им было отведено место на острове Пэнлай, что возвышался в центре озера Тайечи дворца Ханьюаньгун.
Озеро Тайечи – это большой водный участок на территории дворца Ханьюаньгун, с островом, изолированным от окружающей местности. На острове располагались великолепное здание и залы – именно там находилось ведомство по отбору журавлей, где императрица могла наслаждаться своими фаворитами.
– Что ж, значит, нам предстоит посетить остров Пэнлай и лично расспросить их! – уверенно сказал Чжан Чжо.
Трое мужчин отправились на север к озеру Тайечи. Подойдя к берегу, они попросили евнуха помочь им пересечь водную гладь и вскоре на лодке в форме дракона медленно поплыли к острову.
Здание, возведенное на острове, сильно отличалось от остальных построек дворца.
Со времен императора Ли Чжи дворец Ханьюаньгун был местом, где жил и вел свои дела император, и потому все строения были величественны и грандиозны.
Здесь же, куда бы ни падал взгляд, всюду были красивые фавориты, пьющие и веселящиеся, многие из них даже забавлялись с придворными дамами средь бела дня, что за пределами острова было бы абсолютно неприемлемо.
– Где же Хэн гогун? – спросил Чжан Чжо, войдя в главный двор особняка – там были лишь несколько красивых мужчин: фавориты императрицы, опьяненные вином, лежали на земле под галереями. Шангуань Ваньэр брезгливо поморщилась и пнула одного из них – мужчина тут же отозвался:
– Веселится с Е гогуном.
Чжан Ичжи носил титул Хэн гогун, а Чжан Чанцзун был известен как Е гогун, так что, судя по всему, они проводили время в одном месте, избавляя Чжан Чжо от необходимости посещать их по отдельности.
Их путь пролегал до задней части главного двора – они оказались перед павильоном, окруженным зарослями бамбука. Не успели они войти в двери, как услышали звуки льющейся музыки – судя по голосам, внутри царила атмосфера веселья.
– В то время как Ее Императорскому Величеству нездоровится, здесь царит настоящий бардак. Этим братьям все сходит с рук! – Несмотря на то что лоб Чжан Чжо покрылся ледяной испариной, в его душе закипел гнев.
Изнутри донеслось.
– Придворному историографу лучше во все это не вмешиваться… Мы от стольких людей уже избавились, лишь намекнув императрице, что они нам не по нраву…
Шангуань Ваньэр обескураженно покачала головой:
– И правда! Все, кто когда-либо переходил дорогу Чжан Ичжи и Чжан Чанцзуну, или умерли, или были сосланы в дальние края. Благосклонность Ее Императорского Величества к этим двоим уже давно не знает краев.
Чжан Чжо хмыкнул и не проронил ни слова.
Когда они вошли, то увидели площадку, покрытую золотым ковром, на которой несколько прекрасных танцовщиц извивались в танце. Мелодия лилась из музыкальных инструментов, что держали в руках придворные музыканты. Слушатели одобрительно кричали и подбадривали их.
Красивый молодой человек в пурпурном халате, засучив рукава, танцевал со служанкой, а другой молодой человек, такой же красивый, облаченный в белый халат и украсивший свои волосы цветком, радостно бил в барабан. Открывшееся им зрелище было квинтэссенцией веселья.
Сейчас Чжан Ичжи и Чжан Чанцзун выглядели совершенно не так, как в зале Линдэдянь. Когда Чжан Чжо и остальные медленно вышли вперед, их заметила служанка, быстро подошла к Чжан Ичжи и прошептала ему на ухо несколько слов. Однако Чжан Ичжи даже не взглянул на вошедших – его руки летали в причудливом танце по натянутой коже барабана, издававшей причудливый звук.
На алом закате покинул имперский канал
И бренное тело вернул я в объятия ладьи.
Зеленые воды – прозрачны, луна в небесах – ярка,
Песнь струн моих вторит нежным волнам реки.
Плыву я в закат, мне белые рыбы – друзья,
Что к солнцу плывут, куда устремилась ладья.
Чжан Чанцзун забылся в звуках барабана. Облаченный в пурпурный халат, полы которого развевались при каждом движении, он продолжил кружиться в танце вместе со служанкой. Его утонченные черты лица изучали праздный покой – неудивительно, что такой человек пришелся по душе Ее Императорскому Величеству.
– Я множество раз слышал, что литературный талант придворного историографа завоевал сердца жителей Поднебесной. Как насчет гармонии песни? – Чжан Ичжи положил руку на маленькую талию танцовщицы, повернулся к Чжан Чжо и расплылся в широкой улыбке.
– Хэн гогун льстит мне. Придворный историограф – самый простой человек, который не посмел бы выпячивать себя перед вами, – вежливо улыбнулся в ответ Чжан Чжо. – Кроме того, покуда Ее Императорскому Величеству нездоровится, как я могу, будучи ее покорным слугой, осмелиться радостно петь?
Чжан Ичжи откинул назад голову и громко рассмеялся, огляделся вокруг и нарочито строго воскликнул:
– Вы слышите?!
Звуки музыки резко прекратились, и даже очаровательные танцовщицы остановили свой кружащийся танец.
– Как вы смеете! Как вы смеете праздно прожигать время, когда Ее Императорское Величество больна? – Лед в голосе Чжан Ичжи мог заморозить насмерть.
– Господин, пощадите! – Музыканты и танцоры в страхе упали на колени.
– Это самое тяжкое преступление из возможных! – крикнул Чжан Ичжи.
Авата-но Махито не мог отвести взгляд от происходящего и низким голосом пробормотал:
– Как будто он сам только что не веселился…
– Придворный историограф абсолютно прав! Эти презренные рабы заслуживают смерти!
Чжан Ичжи с улыбкой подошел к Чжан Чжо, лениво окинул его взглядом с ног до головы, потом посмотрел на музыкантов и танцоров и пригубил вина из чарки.
– Что застыли? Продолжайте играть, танцевать и веселиться!
– Но… Хэн гогун… – Люди Чжан Ичжи пребывали в замешательстве. – Только что вы ясно выразились, что это преступление, карающееся смертью. Как же так…
– Вы оглохли?! Я требую музыки! – Чжан Ичжи заливисто рассмеялся.
Все вернулось на круги своя – вино полилось рекой.
– Вы умрете только в том случае, если я прикажу вас умертвить. Даже Ее Императорское Величество не может лишить вас голов! – повернувшись к группе музыкантов и танцоров, ледяным тоном отрезал Чжан Ичжи.
В действительности… эти слова были обращены к Чжан Чжо.
– Да здравствует Хэн гогун! – закричали помилованные в унисон, падая на колени.
Лицо Чжан Чжо стало непроницаемым, как толща воды.
Словосочетание «да здравствует» следовало использовать только для обращения к императрице. Эти двое…
– Придворный историограф впервые почтил нас визитом! Вы наш почетный гость! Прошу вас, выпейте вместе с нами! – Чжан Ичжи с улыбкой на лице развернулся и потянул Чжан Чжо в сторону главного зала, вымощенного золотом и нефритом. Он был так пышно украшен, что казался роскошнее даже большого зала в императорском дворце.
Чжан Ичжи и Чжан Чанцзун заняли свои места во главе стола, а Чжан Чжо и остальные – по обе стороны от них. Вскоре вокруг стали ходить служанки, подавая вино и еду, – и угощения, и напитки были прекрасного вкуса и несравненного аромата.
– Пусть же придворный историограф осушит эту чарку до дна! – Чжан Ичжи учтиво поднял бокал.
Вино, плескавшееся в чарке, было великолепным: глубокого красного цвета, с насыщенным ароматом и утонченным терпким вкусом. Подавалось вино в белом кувшине из нефрита, и от него шел такой запах, что кружило голову.
Изысканный запах вина затмит аромат орхидей.
Нефритовый гребень по вкусу уступит зеленым волнам[32].
Пьяненный напитком, я прожил тысячи дней,
И тысячи дней меня сводит с ума аромат.
Чжан Ичжи с наслаждением потягивал рубиновый напиток. Наконец он осушил чарку до дна и рассмеялся:
– Я считаю, что это вино вкуснее, чем вино семьи Вэй!
Стихотворение, которое прочел Чжан Ичжи, было в свое время написано императором Тай-цзуном. Так называемое вино семьи Вэй, что в дальнейшем получило название «Зеленые волны», было создано Вэй Чжэном[33]. Императору Тай-цзуну это вино так пришлось по вкусу, что он сочинил в честь него стихотворение.
Чжан Чжо поднял чарку, сделал глоток и сказал:
– Действительно, вино хорошее! Приятный вкус, красивый цвет… Но будь это вино женщиной, оно было бы ветреным, несерьезным и изворотливым. Оно не такое насыщенное и крепкое, как Шаочуань, что значит «Теплая весна».
– Ха-ха-ха! – Чжан Ичжи залился звонким смехом. – Я вижу, придворный историограф неплохо разбирается в вине. Раз уж поданное вам не по вкусу, наполните кувшин другим. Нам нужен сорт «Теплая весна»!