«Нет, не здесь вошла Юля в лес, – возникла у него догадка. – Она в тапочках была и, конечно, не полезла бы в такую сырость!» Мальчик вернулся на сухое место. Он шёл по песчаному взгорку, заросшему жёсткой травой и брусничником с маленькими глянцевыми листочками. Слева во всю глубину рощи белели берёзы, они росли по две, по три, по четыре от одного корня. На них, как на тончайших колоннах, высоко лежала зелёная прозрачная крыша – просвеченная солнцем листва. Справа без ветра дрожали листья осин. В нижних сухих ветках ёлок чуть слышно попискивали крохотные серенькие синички.
Петька слушал синиц, шёл по брусничнику, по жёсткой траве и не заметил, как брусничник сменился кустиками черники, как сухая трава стала сочной, как кончился песчаный взгорок. Весёлых берёз уже не было видно, кругом стояли кривые деревья, обросшие сизым мохом. Будто бородавки, росли на них тёмные древесные грибы. На половину живых веток приходилась половина чёрных веток без единого листочка. Тут начиналось болото. «Вот Юля, так же как я сейчас, не заметила, что ушла из рощи в другой лес, – думал Петька. – Может быть, она рядом где-нибудь?» И Петька начал звать Юльку, аукать. Но никто не отозвался.
Выбирая, где посуше да поудобнее, Петька шёл дальше. Каждый свой шаг он делал так, как сделала бы его Юлька: куст крапивы она обошла бы, на трухлявый пенёк не наступила бы – вдруг под ним змея?
Летнее солнце долго стоит на небе. И когда наступили сумерки, Петька валился с ног от усталости. Ночью по болоту идти нельзя. Мальчик стал готовить ночлег. Нарезал ножом ивняка, настелил на него камыш, собрал сухие ветки, насшибал гнилушек. Сидя у маленького дымного костерка, Петька отпил из фляги несколько глотков воды, отщипнул маленький кусочек хлеба и начал думать.
Думал он о своей ребячьей жизни: о том, как здорово влетит ему, когда он вернётся в лагерь, о том, что Юля, может быть, уж нашлась, а если нет, то как страшно ей сейчас одной в болоте – без огня, без хлеба и воды. И ещё он думал, что Юля – самая лучшая девочка на свете. И пусть его прогонят из лагеря, пусть что хотят сделают с ним – он будет искать её, пока не найдёт. И ещё одно – он сам удивлялся своей смелости.
Туман на болоте был такой, что скрыл от глаз даже ближнюю гриву камыша. В небе светила полная луна. Но и её Петька не видел, видел он на её месте большое серое пятно, будто кто-то незаметно поставил перед Петькой запотевшее стекло. Шорохи, всплески, шумные вздохи и бульканье слышались со всех сторон. Петька было подумал, что это камыш шумит и плещут волны в болотных окнах. Но ветра не было. Это ужи и гадюки ловили мышей в осоке, и из глубины болота выходили на поверхность пузыри гнилого воздуха.
«Почему мне не страшно? – спрашивал сам себя мальчик. – Может быть, потому, что Юля где-то недалеко?»
– Ю-ля! Ю-ля! – крикнул Петька что было сил. – Ю-ля!
Ответа не было. Только стихли на минуту шорохи. Петькин голос заглушило туманом, запутался голос в чаще камыша, засосала его чёрная грязь в трясинах.
Всю ночь Петька не сомкнул глаз. Как только наступил ранний рассвет, он пошёл дальше. И снова старался мальчик идти так, как прошла бы по этим местам девочка в тапочках: выбирал путь поудобнее, посуше. Петька не был следопытом, но каждый следопыт на его месте поступил бы именно так.
Солнце, едва поднявшись над землёй, начало жарить вовсю. Над Петькой кружились роем слепни. Чёрными градинами падали они на его лицо, на шею, кусали через рубашку. Избавиться от них было невозможно. Скоро начала мучить Петьку жажда. Пить ему хотелось как никогда в жизни. Один раз он остановился, снял мешок, достал из него флягу с водой. Фляга была тяжёлая и холодная. Петька подержал её около воспалённой щеки, потуже забил пробку, сунул флягу в мешок, завязал его двойным узлом и пошёл дальше. Он берёг воду для Юльки.
Наступил полдень. Воздух над болотом звенел на разные лады. Миллионы букашек, мух, стрекоз, бабочек, жуков создавали этот звон своими крылышками. Поэтому Петька не сразу услышал новые звуки, приближавшиеся к нему со стороны далёкого леса. И только когда заглушили они всё, Петька поднял глаза вверх и увидел вертолёт. Он летел низко над болотом. Петька замер на мгновение, потом снял галстук и начал махать им над головой.
С вертолёта тоже увидели мальчика. Машина стала снижаться, пригибая к земле струёй воздуха камыш и осоку. С Петьки сдуло тюбетейку, но он не побежал за ней, а смотрел, как лётчик открыл дверцу и опустил к Петькиным ногам верёвочную лестницу. Лётчик махал рукой, приказывая Петьке подниматься.
Петька медлил. «Юлю нашли»? – кричал он лётчику. Гул мотора заглушал слова. Лётчик покрутил рукой, ткнул пальцем в свой лоб и показал Петьке большой, крепкий кулак. Петька, всё ещё раздумывая, взялся за нижнюю круглую ступеньку лестницы. «На вертолёте мы её сразу найдём!» – решил он.
На Петькины расспросы лётчик отвечать не стал. Когда вертолёт набрал высоту и полетел к лесу, он снова постучал пальцем по лбу, только по Петькиному. И показалось Петьке, что лётчик смотрит на него совсем не сердито. Сердце у Петьки сжалось в комочек от радостной догадки и тревожных предчувствий: конечно, Юлю нашли и, конечно, влетит Петьке по первое число, а может быть, и ещё больше.
Промелькнули под вертолётом болото, мокрый лес, берёзовая роща. Петька увидел сверху, как вожатые разгоняют ребят с футбольного поля. Больше Петька ничего не видел: ни того, как в центре поля приземлился вертолёт, ни любопытных лиц ребят, ни лагерного доктора, ни Юлькиной матери, которая помогала нести Петьку в изолятор.
К вечеру Петька пришёл в сознание. У его постели в белом халате сидела Юлькина мать. Петьку мучил один вопрос: «Нашлась ли Юля?» Но он побоялся задать его. Только мать сама догадалась, она приоткрыла дверь в коридор, и в этой узенькой щёлке показалось улыбающееся, с ямочками на щеках Юлькино лицо. Юлька руками прижимала к пёстрому сарафану флягу и зачерствевший кусок хлеба, те самые, что носил Петька с собой по болоту.
Мыльный пузырь
Жило-было мыло. Оно стирало бельё. Приходилось и другой работой заниматься – весной и осенью мыть рамы, например.
Однажды собралась большая стирка. Бельё лежало в двух больших узлах. Мыло старалось вовсю. Уже целый таз чистого белья был отправлен сушиться на чердак. И вот во время такой работы в углу корыта вдруг стал дуться мыльный пузырь. Дулся, дулся, надулся и полетел к открытому окошку.
Был ветерок. Мыльный пузырь, важно покачиваясь, поплыл по воздуху. Долго он так плавал, всем показывал свои прозрачные бока, на которых отражались зелёные деревья и солнце. Когда пузырю надоело летать, он направился к электрическому фонарю.
– Слушай-ка! – сказал мыльный пузырь лампочке. – Освободи место под абажуром. Со мной фонарь будет красивее.
– Ты же не умеешь светить, – ответила лампочка. – А потом, ты подумал об электрическом токе? Когда он побежит внутри тебя, ты сгоришь.
Мыльный пузырь ничего не понял из объяснения. Но решил, что лучше не связываться с таким опасным делом. В это время облака закрыли солнце. Потемнело, похолодало. Пузырь испугался и стал думать, куда бы ему спрятаться, пока солнышко за облаками. Он начал метаться: то опускался почти до травы, то взлетал до самых крыш.
– Вы что-то потеряли? – услышал он вдруг голос.
Пузырь увидел за стеклом окна куклу в капроновом платье. Это она спрашивала его.
Мыльный пузырь не мог признаться такой красавице в том, что ему страшно, и он ответил:
– Я ищу родственников. Вы не знаете, где они?
– Ах, это ужасно – потерять родственников! – прошептала кукла. Её глаза закрылись: у красавицы был обморок.
Пузырь повертелся у окна, потыкался головой в стекло и полетел дальше. «Да, конечно, мне надо найти родственников, – думал он. – С ними будет не так страшно. Но кто мои родственники?» Как пузырь ни старался, вспомнить этого он не мог. Удивляться тут нечему: голова у него была абсолютно пустая.
Во дворе на кончике лавки сидел пушистый котёнок. «Это, верно, мой брат», – подумал пузырь и подлетел к котёнку.
– Нет-нет! – промяукал котёнок. – Мы не родные. Я нашу семью знаю.
Пузырь направился к георгинам, которые росли на клумбе.
– Наша родня вся тут, – ответил самый большой цветок.
Мыльный пузырь от огорчения заплакал. По его тонким круглым щекам покатились две слезы. А может, это были не слёзы. Может быть, на пузырь упали две дождевые капли. Облака в это время сгустились в тучи, пока ещё тихо, но грозно заворчал гром.
– Что же мне делать? Где же мои родственники?! – закричал в отчаянии пузырь.
– Я знаю твоих родственников, – донёсся до мыльного пузыря скрипучий голос. Это говорила деревянная бельевая прищепка, которая висела на верёвке между столбами. – Видишь открытое окно? Пока его не захлопнул ветер, лети туда. А там уж кого-нибудь спросишь, где лежит кусок мыла.
Мыльный пузырь что было сил помчался к окну. Он так напрягся, что даже вытянулся в колбаску. В комнате было тихо, тепло. Страх у пузыря прошёл, и он громко крикнул:
– Где тут живёт мыло? Пусть поспешит встретить своего сына.
– Сыночек! – донёсся в ответ усталый голос. – Иди скорее, я обниму тебя.
Это говорило мыло. Оно лежало в мыльнице и отдыхало после стирки. Мыльный пузырь посмотрел на говорившего и замер от удивления.
– Ты мой отец?! – возмутился он. – Да ты понимаешь, что говоришь? Ты, коричневый сморщенный урод!
– Да, да! Это ваш отец! – смущённо зашуршали в тазу выстиранные рубашки. – Он постарел. И у него тяжёлая работа…
– Ну и дурак! – громыхнуло корыто, стоявшее в углу.
– Ага, теперь я твёрдо знаю, что ты мне не отец, – позеленел от злости мыльный пузырь, – родной отец не позволил бы посторонним оскорблять сына. Будьте здоровы! – насмешливо крикнул он и направился было к окну. Но остановился: за окном гремел гром, шёл дождь.
На улицу лететь было страшно. Жить рядом с некрасивым отцом он стыдился. Из зелёного пузырь стал серым. От досады его круглое лицо стало принимать форму груши. И вдруг… пузырь лопнул.