о высокого звания. Должности он занимал всегда где-нибудь на периферии – в Ленинграде и Дрездене.
Путин был одним из поколения рекрутов, когорты чужаков, призванных в КГБ его главой Юрием Андроповым в 70-е. Андропов и сам пришел в КГБ со стороны. Его предыдущая карьера была связана с КПСС, а не с органами государственной безопасности. Долгое время он занимал должность первого секретаря комитета комсомола Карелии. Андропов также был советским послом в Венгрии во время печально известного восстания 1956 года (опыт, в некотором роде схожий с тем, что получил Владимир Путин, находясь в Дрездене во время падения Германской Демократической Республики)[270]. По возвращении в Москву Андропов отвечал за связи с коммунистическими партиями социалистических стран. Он также стал главой международного отдела Секретариата ЦК КПСС. В 1967 году, почти перед началом восстания в другой стране коммунистического блока – Чехословакии, его назначили главой КГБ. Эту должность он занимал с 1967 по 1982 год. За время руководства КГБ его собственный опыт наблюдений за подобными выступлениями (позже последовали восстания в Афганистане и Польше в 1979–1981 годах) оказал влияние на то, как Андропов управлял своей организацией. В конце 60-х его тесно связывали с попытками КГБ уничтожить политических диссидентов и созданием печально известной сети психиатрических больниц, в которые известных диссидентов помещали «для лечения»[271].
Впрочем, Андропов осознавал, что слабеющая советская система остро нуждается в реформировании[272]. В попытках внести свежую струю в КГБ и, как дополнение, создать атмосферу поиска новых идей для решения множества проблем, стоявших перед государством, Андропов набирал молодые кадры из различных социальных групп и организаций, включая комсомол, стремясь рекрутировать критически мыслящих новичков. В 1982 году Юрий Андропов стал главой СССР. После его внезапной смерти в 1984 году между этими «новичками», носившими название «андроповский призыв», и представителями «старой гвардии» КГБ начались серьезные трения. То, что Владимир Путин пришел в КГБ как раз с этим «призывом» в 1975 году, усугубило его положение чужака.
Назначение в Дрезден после окончания годичных курсов в Краснознаменной Академии КГБ в Москве еще больше отдалило его от основных структур государства. Теперь Путин был еще и за границей. Во время перестройки он мог лишь издалека наблюдать критически важные для страны события. Те, кто в то время вернулся домой, включая людей, позже вошедших в путинский «внутренний круг», вроде Дмитрия Медведева, оказались в самом пекле драматических изменений в политике, культуре и социальной жизни. И хотя отправной точкой своего президентства Путин считает 90-е и тратит огромное количество времени на разговоры о том, какой была Россия в то время, он очень мало говорит о 80-х. Возможно, у Путина есть свой, значительно более негативный взгляд на события тех лет, чем у его ровесников, бывших тогда в Москве и Санкт-Петербурге.
Чужак в Дрездене
Будучи иностранцем, Путин оказался сторонним наблюдателем и по отношению к системе и событиям в Восточной Германии. Это, несомненно, укрепило его восприятие себя как критически настроенного стороннего наблюдателя, учащегося на чужих ошибках. В то время, когда Путин находился в Дрездене, ГДР была союзником Советского Союза, но временами ее руководство во главе с Эрихом Хонеккером вело себя так, словно Москва стала таким же врагом, как и Запад.
Режим Хонеккера был идеологически прямолинейным, негибким, совершенно не прагматичным и очень сильно оторванным от истоков политической концепции Восточной Германии. К тому же он отставал от изменений, происходивших в Советском Союзе. В период с 1985 по 1989 год экономика ГДР также испытывала серьезные проблемы. За время пребывания в Дрездене Путин стал свидетелем окончания эксперимента между соперничающими экономическими системами Восточной и Западной Германии. На этот опыт он ссылался в своем последнем обращении к Думе в должности премьер-министра в апреле 2012 года. Хонеккер был непреклонен в том, что ГДР должна проводить собственную экономическую и политическую линию. Он избегал говорить о горбачевских перестройке и гласности, так же как и о «новом мышлении» во внешней политике[273]. Лидер Восточной Германии и Михаил Горбачев недолюбливали друг друга. Советский лидер использовал всякую возможность, даже тост на приеме во время открытия восточногерманской выставки в сентябре 1988 года в Москве, для того, чтобы напомнить своему немецкому коллеге о необходимости политических изменений[274].
Принято считать, что служба Путина в Дрездене, третьем по величине городе в ГДР с населением около 500 000 человек, была тихим прозябанием в стоячем болоте, а задачи, стоявшие перед ним, – малозначительными и рутинными[275]. Официальной версии о том, чем конкретно Путин занимался в Дрездене, нет, и сам он не очень распространяется о тех временах. Также нет достоверной информации, на какое из управлений КГБ он работал. Есть мнение, что Путин участвовал в операции «Луч» по хищению технологических секретов на Западе. Другие источники говорят, что, несмотря на его участие в «Луче», цель этой операции состояла совсем не в похищении секретов. Это была операция по вербовке высоких функционеров из коммунистической партии Восточной Германии[276] и секретной полиции (Штази). Задачей этой вербовки было обеспечить тайную поддержку реформ – перестройки и гласности, то есть оппозицию Хонеккеру и его твердолобым соратникам из руководства СЕПГ[277]. Третья версия гласит, что основной задачей КГБ в Дрездене были контакты и вербовка людей с Запада, оказавшихся там для учебы или по делам. Другие версии предполагают, что целью советской разведки была вербовка граждан ГДР, имеющих родственников на Западе. А некоторые рассказывают, что Путин ездил в Западную Германию для работы под прикрытием[278].
Наиболее вероятным ответом на вопрос «какую же из этих миссий выполнял Путин в Дрездене?» будет – «все вышеперечисленные». КГБ занимался хищением технологических секретов, где только можно. Если какие-то и были добыты в Дрездене в то время, то, будьте уверены, Путин и его коллеги принимали в этом участие. Что же до обнаружения, компрометации и вербовки иностранцев и людей, имеющих родственников за границей, то это были рутинные обязательные задачи для любого в КГБ. Вне зависимости от того, что господин Путин конкретно делал в Дрездене, в одном можно быть уверенным – этот город не был «стоячим прудом» восточногерманской политики. И Путин, пребывая в Дрездене, находился хоть и далеко от основной политической арены конца 80-х в СССР, но совсем не в стороне от политики вообще. ГДР была на грани «схлопывания», и Дрезден оказался одним из центров оппозиции Хонеккеру и его ретроградам, а лидер коммунистов этого города Ханс Модроу находился в центре этой оппозиции.
Учитывая брожение в СССР, коллеги Путина по КГБ вряд ли уделяли много внимания происходящему в Восточной Германии. Но если Путин испытывал хоть какой-то интерес к политическим процессам в ГДР, для их изучения не было бы лучшего места, чем Дрезден в период с 1985 по 1989 год. Там он был достаточно близко к основным событиям, чтобы лично наблюдать действия гэдээровской оппозиции, точно так же, как Андропов наблюдал действия венгерской, хотя последний делал это в куда более комфортных условиях советского посольства[279]. Путин находился достаточно низко на служебной лестнице, чтобы частью его работы было наблюдение и попытка понять мотивы оппозиционеров, их сильные и слабые стороны[280].
Уроки Дрездена
Базируясь на предположении о том, что Путин умеет извлекать уроки как из собственного опыта, так и из истории в целом, можно сказать, что Дрезден, после того как школой жизни для него поработали «университеты песчаных карьеров», стал его первой лабораторией для политических опытов. Вторым этапом оказался офис санкт-петербургского мэра в начале 90-х. И действительно, в книге «От первого лица», отвечая на вопрос, какое влияние на него оказала командировка в Дрезден, Путин сказал: «Разведка всегда была самой фрондирующей структурой в КГБ. Влияло и то, что сотрудники годами жили за границей. Три года в капстране или четыре-пять в так называемом соцлагере, потом девять месяцев переподготовки в Москве, и опять за границу. У меня, например, есть друзья, один 20 лет отработал в Германии, другой – 25. Когда приезжаешь на девять месяцев между двумя поездками, не успеваешь въехать в эту нашу жизнь. А когда уже возвращались из-за границы, начинали с трудом вживаться в действительность, видели, что у нас делалось… А мы-то, молодые, общались со старшими товарищами. Я говорю сейчас не о стариках, помнивших еще сталинские времена, а о людях с опытом работы, скажем так. Это уже было совсем другое поколение, с другими взглядами, оценками, настроениями.
Ведь это говорили люди, которых мы уважали, авторитеты в хорошем смысле слова. И вдруг их мнение шло вразрез с общепринятыми, устоявшимися шаблонами.
В разведке тогда позволяли себе мыслить иначе, говорить такое, что мало кто мог себе позволить»[281].
В ГДР Путин получил возможность увидеть классическое напряжение, возникающее при попытке реформировать сложную систему без потери контроля над ней. Дома ситуация складывалась схожим образом. Однако в Германии он оказался гораздо ближе к разворачивающимся событиям, чем мог в СССР того времени. В разговоре с авторами «От первого лица» он соглашается, что Дрезден, как и Ленинград, был «провинцией», но также хвастается: «…в этих провинциях у меня всегда все было успешно»