Тут нечем гордиться.
Щёки заливает краска стыда, когда я приближаюсь к её двери.
За ней абсолютно тихо. Ладно, не абсолютно, но я слышу только шуршание бумаги и мягкий перезвон ключей. И это не похоже на зловещий саундтрек.
В любую минуту она может выйти с обновленной губной помадой и портфелем в руке, и то, что я стою здесь, будет выглядеть жутковато.
Но я всё ещё взбудоражена тем, как хорошо слышно сквозь эту дверь. Обычно здесь звучит какая-нибудь расслабляющая музыка, но секретарь, видимо, выключила её перед уходом.
Уфф, мне нужно идти. Это слишком опасно.
— Это я.
От звука голоса доктора Киркпатрик я вскидываю голову. Это не «голос психолога», он звучит устало и… опасливо.
— Я знаю, ты не хочешь говорить, Дэниел, но моя карьера под угрозой, — говорит она.
Великолепно. Я преследую своего собственного терапевта, чтобы услышать, как она ругается с мужем? Очевидно, мне в самом деле требуется лечение. Возможно, я до конца жизни не разберусь с этим дерьмом и не выберусь из этого офиса.
— Хорошо, если всё прекрасно, то почему Хлоя Спиннакер спрашивает меня про Джулиен?
Всё внутри меня мгновенно заледеневает. Я не моргаю и не дышу. От желания услышать то, что отвечают на другом конце трубки, ноги превращаются в желе.
Теперь она говорит тише, или, возможно, она отвернулась в другую сторону. Телефонная трубка с грохотом возвращается на подставку, а я, несясь как выпущенная из стойла лошадь, пробираюсь боком через комнату ожидания, стараясь не врезаться в стенд с журналами, стоящий за стульями. Моё сердце стучит так громко, что я практически слышу, как этот звук выходит наружу. Добравшись до своей сумки, забираю её из прохода и выхожу.
***
Свет перед входной дверью моего дома словно небеса. Я чувствую себя как шарик, из которого выпустили воздух. Когда запираю машину, мои плечи наконец расслабляются.
Я до сих пор ничего не знаю. Завтра я снова проснусь с зияющей дырой в памяти, а лучшая подруга так и не захочет разговаривать со мной. К тому же я понятия не имею, кто такой Дэниел и как он замешан во всём этом.
Но я продвинулась на маленький шажок, а это уже что-то.
Снаружи холодно, и я в который раз проклинаю своё упущенное лето. Поднимаясь по ступенькам на крыльце, мечтаю лишь о горячем душе и флисовых пижамных штанах.
Я бросаю свои ключи на столик и вешаю пальто на крючок у двери. А затем слышу, как кто-то смеется на кухне. Нет, не просто «кто-то». А кто-то, кого я знаю.
— Хлоя? — зовёт мама, и я уже почти отвечаю, когда другая фигура появляется из-за кухонной двери.
Блейк.
Блейк стоит на моей кухне, в носках и с кружкой чего-то горячего в руках.
Я вижу маму и папу, все улыбаются, и всё выглядит нормальным, но мои зубы снова начинают скрипеть. А затем происходит нечто безумное. Блейк целует меня. Прямо перед родителями. Он просто наклоняется и целует меня, позволяя поцелую длиться так долго, как будто он хочет что-то доказать.
— Привет, детка, — шепчет он.
Я отвечаю на его объятия, как марионетка на невидимых нитках, которые поднимают мои руки и обнимают его. Поверх его плеча я вижу своих довольных родителей. Или, по крайней мере, свою довольную мать. Улыбка моего папы выглядит слишком натянутой, чтобы убедить меня.
— У тебя ледяные руки, — говорит Блейк, согревая мои пальцы между ладоней, когда я отстраняюсь.
— Я не знала, что ты собираешься прийти. Не видела твою машину.
Это звучит глупо, поэтому я смотрю на маму и папу в поисках поддержки. Разве парень не должен сначала звонить?
Определенно не в том случае, если этот парень — Блейк Таннер, потому что он тот тип парня, с которым вы хотите, чтобы встречалась ваша дочь. Он из хороших мальчиков. Бойскаут. Спортсмен. Чёрт, он был в списке «Хороших граждан Риджвью» так много раз, что им пора бы уже переименовать его в честь Блейка.
— Я взял отцовскую машину, — отвечает он, кивая за окно, где я вижу чёрную блестящую Ауди, припаркованную на улице. — Моя в мастерской для ремонта мотора.
— Оу. Ладно. Тогда… тебе что-то нужно?
Он смеётся и машет передо мной учебником по химии.
— Эм, химия? Завтра промежуточный экзамен, помнишь?
— Точно, — подхватываю я, моля Бога о том, чтобы мой подбородок не дрожал от холода.
Я пытаюсь представить, что все последующие вечера занимаюсь с Блейком. Это приводит меня к мысли об Адаме в моей комнате, зажатом в крошечном пространстве между окном и кроватью.
Что приводит меня к мысли о том, чтобы приложиться головой об стену… серьёзно, что я творю?
— Я подумал, что ты захочешь пробежаться по списку вопросов, — добавляет Блейк. — Как мы обычно делаем.
Я киваю и улыбаюсь, потому что все кажутся счастливыми от его плана.
— Так… — Он отступает и кивает в сторону кухни. Или моей спальни. Это было бы ещё хуже.
Пожалуйста, пусть это будет кухня. Пожалуйста.
Я оглядываюсь по сторонам, потому что, чёрт возьми, парень никогда не приходил ко мне, чтобы позаниматься. Во всяком случае, не тот парень, с которым я встречаюсь. Я не знаю, каковы правила родителей в такой ситуации.
— Дай мне только взять учебник, — тупо говорю я, направляясь к лестнице.
— Или я мог бы подняться, — предлагает он, перекладывая книгу в руках. — Я раньше оставлял свои вещи в твоей комнате.
Он был в моей комнате. Предположительно в одиночку. От всего этого я чувствую отвращение.
— В обеденном зале больше места, — замечает папа, и по выражению его лица я могу сказать, что он предпочел бы видеть нас там в десяти метрах друг от друга и без дверей.
Но мама бросает на него многозначительный взгляд.
— Мы как раз собирались смотреть кино, Джордж. Здесь они не смогут сконцентрироваться. К тому же, там нет интернета.
— Им нужен интернет, чтобы заниматься? — уточняет папа, выделяя слова «интернет» и «заниматься», как будто это кодовые названия для чего-то более грязного.
— Не глупи, Джордж. Они всегда занимаются в комнате Хлои.
Да? Или мой отец ближе к правде? Мы занимались чем-то ещё? Я чувствую, как горло пересыхает, когда осознаю, что именно мы могли делать в моей комнате.
— Мне жаль, — произносит мама, провожая нас до лестницы и показывая глазами, что для неё всё это нормально.
Но для меня это не нормально. В груди давит, и коленки подгибаются.
— В обеденном зале будет удобно, — говорит Блейк, но я не купилась на его тон. Это явное подлизывание для родителей.
— Глупости, — заверяет мама, которая в буквальном смысле ест прямо из его рук. — Мы будем здесь, внизу, если вам что-то понадобится.
— Прямо здесь, внизу, — добавляет папа.
Я преодолеваю лестницу и мельком вижу своё пунцовое лицо в декоративном зеркале на стене. Кажется, Блейка ничего из этого не беспокоит, он следует за мной как лабрадор-ретривер, тихо закрывая за нами дверь моей спальни.
Я тут же сканирую каждый сантиметр в комнате, ища признаки Адама. Смешно, знаю. Не то чтобы он мог оставить что-то из одежды или… ещё что-то. Боже, мне лучше не думать о том, как Адам избавляется от одежды. Не тогда, когда Блейк, возможно, ждёт, когда я начну раздеваться.
Лучше бы я вообще могла отключить мысли.
— Что за тест? — спрашиваю я скрипучим голосом.
Блейк просто смеётся и сокращает пространство между нами, запуская пальцы в мои волосы. Он притягивает меня к себе, и я чувствую запах одеколона. Его слишком много, он слишком сильный, и всё, о чём я могу думать, что мама умерла бы, если бы узнала, как этот парень запудрил ей мозги.
У меня примерно полсекунды, чтобы оценить происходящее, а затем его губы смыкаются на моих.
У меня было достаточно опыта в поцелуях, так что ямогу сказать, когда кто-то умеет целоваться. И Блейк технически всё делает правильно. Слегка наклоняет мою голову, призывая открыть губы, и прижимается ко мне таким образом, чтобы оставить пространство для других интересных вещей без того, чтобы тереться своими причиндалами об меня.
Моё сердце стучит как молоток по совершенно непонятным причинам. Мне неловко под его поцелуями. Я чувствую, как будто нет правильной скорости для губ, нет комфортного положения для рук. И на самом деле мне нужно перестать думать об этом, прежде чем ему станет казаться, что со мной что-то не так.
Беда в том, что со мной действительно что-то не так.
Если называть вещи своими именами, я не могу перестать думать об Адаме.
Это неправильно. Вина разрывает меня, все инстинкты кричат, чтобы я оторвалась от него. Я не могу с этим справиться. Просто не могу.
Я отстраняюсь, и Блейк смотрит на меня тёмными глазами, наполненными желанием.
— Что случилось?
— Ничего. — Я заставляю себя прикоснуться к его плечам. — Просто учеба…
— Хм… — Он прерывает меня следующим долгим и медленным поцелуем.
Этот даже хуже, чем предыдущий. Всё, о чём я могу думать, — это Адам. И, боже, это так неправильно-неправильно-неправильно, но на секунду я закрываю глаза и представляю, что я с ним. Я думаю о голубых глазах, низком смехе и всех тех вещах, о которых никогда не должна думать.
Блейк издает слабый стон, и звук его голоса настолько незнакомый и ужасающий, что я отталкиваюсь, вытирая рукой рот.
— Прости, — бормочу я, отходя к своему столу. — Мне правда жаль.
Блейк смотрит на меня очень холодным, отрешённым взглядом. Так же, как тем утром в Триксис. Как будто хочет разорвать меня на куски и пометить каждый кусочек липким стикером.
— Знаешь, я думал, мы закончили с этим, — говорит он.
— Закончили с чем? Блейк, я просто напряжена.
— Да, я помню это оправдание. Ты была напряжена каждый раз с той ночи в моём доме.
Мне не нужно спрашивать, чтобы понять, какую ночь он имеет в виду. Ночь, когда я ударилась головой. Ночь, когда я забыла. Или вспомнила. Чёрт, я даже не знаю, как это назвать.
Ты могла бы рассказать ему.
Я отбрасываю эту идею почти сразу, не успев подумать. Всё моё существо говорит, что я не могу рассказать Блейку. Ни о чём. А я определенно из тех, кто доверяет своей интуиции.