Его почерк порой был неряшливым. Он царапал заметки прямо на полях или под углом по всему пергаменту, будто спешил и не желал останавливаться, чтобы выровнять бумагу. Я представляла, как он пишет их, наклонившись над захламленным столом, в окружении раскрытых книг – и волосы падают ему на лицо. Он не испытывал такого же почтения к окружавшим его артефактам, как я, поэтому не стеснялся вырывать, исписывать и складывать страницы из книг, перед тем как отправить их мне.
Когда мы встретились впервые, я не могла и подумать, что в нем скрывается такой пыл. Но теперь я легко представляла себе Вейла-генерала – военачальник, исполнявший любую задачу как истинный стратег, но с неослабевающим воодушевлением. Он никогда не был деятелем науки, и его неопытность проявлялась во всем, но он быстро учился, не боялся задавать вопросы или признавать собственное невежество: качества, которых не хватало многим мужчинам. Большая часть информации, которую он мне присылал, была действительно полезной; если же это было не так, он желал знать почему.
Все это стало для нас не просто работой. Он вплетал в письма еще и случаи из своей жизни, зарисовывая их в углах или внизу страницы. Маленькое изображение птицы, которую он видел на перилах балкона. Обыденные погодные наблюдения: «Сегодня ветер крепчает. Как вы, люди, можете называть это весной?»
Но мне нравилось все это. Нравилось, что я легко представляю его, дрожащего от промозглого ночного ветерка. Нравилось даже то, что он желал знать обо мне уйму банальных вещей.
Однажды он завершил свое письмо рисунком цветка «ночная погибель» и приписал мелкими буквами: «Пахнет сладко, немного горчит».
Это было размышление ни о чем, словно он вообще не отдавал себе отчета, что нарисовал это. Во всем остальном письме содержалась лишь информация, которую он почерпнул из своих обитранских книг – и там были полезные вещи, гораздо более полезные, чем нарисованный цветок.
И все же я не могла оторвать глаз от этого рисунка. От его слов рядом с ним. Эти буквы он не царапал, а писал с нежностью, мягко и элегантно, будто лелеял мысль о том, что его перо ласкает их.
Сладкий, немного горчит. Я вновь почувствовала его дыхание на моей коже той ночью, когда он сказал мне эти слова: мол, именно такова я на вкус.
В те немногие минуты, которые я отводила себе для сна, я лежала, уставившись в потолок, остро ощущая трение одежды о кожу. И скользила кончиками пальцев по внутренней стороне бедер – даже выше, – невольно представляя, как ощущались бы там его ласки.
Было бы приятно, решила я.
Было бы очень приятно.
Если честно, я – к своему стыду – втайне радовалась, что могу отвлечься на работу и на письма Вейла. Ведь пока я работала, Мина увядала.
Каждое утро я выметала пыль из-под ее двери. Каждый вечер пыль оказывалась на том же месте. На улицах звучали церковные гимны, воздух становился густым от дыма погребального костра, и еще одного, и еще. Клубы дыма потихоньку становились тоньше и прозрачнее, потому что людские останки делались все легче.
Я заставила себя не думать о том, как будет пахнуть костер Мины. Я говорила себе, что никогда этого не узнаю.
Мы с Миной не обсуждали ее угасание. Что тут обсуждать?
Но однажды от моего лица отхлынула кровь: я пришла домой и увидела за нашим кухонным столом Томассена, державшего руку Мины. Оба сидели, склонив голову.
Служитель Витаруса в моем доме. Том самом, где в одной из комнат была кровь моего друга-вампира и целая коллекция его вещей. Опасно.
Но больше всего меня напугали безмолвные слезы, катившиеся по щекам сестры. Я вошла и сразу поняла, что они значат.
Я давно смирилась со своей жестокой судьбой, но принять ужасную правду нелегко. Став достаточно взрослой, я долго и мучительно пыталась выяснить, что значит для меня смерть. С тех пор мне пришлось видеть, как она забирает многих других, как их глаза становятся пустыми, а кожа превращается в пыль. Я видела, с каким отчаянием они смотрели в небо, где, возможно, таился проклявший их бог, и знала: они сделали бы что угодно за время, которого им не дали.
Когда я пришла домой и увидела священника, державшего за руку мою сестру, то поняла, что Мина впервые ощутила отчаяние.
Это напугало меня.
Сестра подняла глаза, слабо улыбнулась мне и попросила:
– Посиди с нами.
Тем же самым тоном она просила: «Останься».
«Останься», – хотела взмолиться я в ответ.
Но нет, я не буду возносить мольбу богу, который проклял ее. Я не стану помогать ей примириться со смертью, потому что я просто не позволю ей умереть.
– Я не могу, – ответила я и, не сказав больше ни слова, прошла в свой кабинет, где работала до рассвета, пока наконец не заснула над своими книгами.
Но Томассен приходил все чаще; смерть подкрадывалась все ближе.
Если бы я чуть меньше отвлекалась на работу и попытки предотвратить грядущую беду, меня, возможно, сильнее беспокоило бы постоянное присутствие священника в нашем доме. Возможно, я чаще думала бы о том, как он наблюдает за мной, как смотрит на двери, которые я оставляла приоткрытыми.
Но я привыкла к осуждению – вплоть до того, что перестала понимать, когда оно становится опасным.
У меня не было времени беспокоиться о том, что думает обо мне какой-то старик. Мне нужно было работать.
Время заканчивалось.
Но затем, спустя месяц с тех пор, как состоялся мой последний визит к Вейлу, что-то изменилось. В тот день я спала в своем кабинете, как часто делала теперь, и проснулась оттого, что по столу рассыпался ворох писем Вейла. Целых четыре за те немногие часы, что я отвела на сон.
Мое сердце подпрыгнуло то ли от восторга, то ли от страха. Так много писем за такой короткий промежуток: новости или прекрасные, или ужасные.
Оказалось первое.
Вейлу удалось сделать открытие. Я листала его письма – страницы, вырванные из книги. Я привыкла к корявому почерку Вейла, но сейчас заметки на полях казались еще более беспорядочными, чем обычно, словно он писал так быстро, что не мог остановиться, не мог вывести буквы как положено. Мне потребовались часы, чтобы полностью расшифровать все.
Когда я закончила, то ахнула.
Он нашел важную недостающую часть. Текст был старым, в нем подробно описывались эксперименты с кровью вампира в Обитрах. Эти формулы, несмотря на их почтенный возраст, отвечали на многие вопросы, которые не давали мне покоя, – о том, как успешно превратить кровь вампира во что-нибудь другое. В обитранских научных трудах мы с Вейлом раньше находили мало полезного, так как вампиры отдавали предпочтение магии.
Но это… Это были именно те сведения, о которых я почти не позволяла себе мечтать.
– Вейл, – выдохнула я. – Вейл, ты… ты…
Я улыбалась так широко, что щеки саднило. Должно быть, я выглядела сумасшедшей, как минимум полубезумной от истощения и надежды. Я не меняла одежду несколько дней, но решила, что это подождет – в который уже раз – до завтра, лучше сразу же приступить к работе.
Часы сливались в дни. Новые уравнения стали новыми формулами, а те обернулись новыми флаконами экспериментальных зелий. В свою очередь, те постоянно испытывались, попадая к моим больным крысам.
Испытания давали нам лекарство, поскольку крысы выглядели все лучше.
Следующая партия лекарства тоже помогала. И та, что была после нее.
И вот в одно унылое утро я обнаружила перед собой целую клетку здоровых, деятельных грызунов. Я держала флакончики в руках, как новорожденного младенца; знание медицины наконец дало мне лекарство.
Лекарство.
Разумеется, именно с его появлением все пошло не так.
Глава пятнадцатая
Я открыла дверь: за ней стоял Фэрроу. Его волосы песочного цвета растрепались, в выпученных глазах стоял дикий ужас.
Он прислонился к дверному косяку, словно так обрадовался моему появлению, что его тело разом расслабилось.
Мои же мышцы, наоборот, напряглись. Хрупкая новообретенная надежда точно разбилась о пол.
– Тебе нужно уходить отсюда.
Он сказал это так быстро, что четыре слова слились в один выдох.
– Что?..
– Они идут за тобой! – выпалил он. – Они отправились в город за помощью. Затем придут к тебе. Ты должна бежать!
Он схватил меня за руку, будто собрался тащить силком. Но я стояла как прикованная, застыв на месте; страх навис надо мной, как холодная тень.
Мне не нужно было спрашивать, кто такие «они».
Я сразу вспомнила холодный, подозрительный взгляд Томассена. Вспомнила воронов и магию Вейла. Вспомнила, сколько всего в доме говорит о моем друге – теперь эти мелкие следы представлялись мне до страха, до глупости очевидными.
Чем же могла закончиться эта история? Невежественные фанатики, которые не желали умирать, лишились любви своего бога, зато приобрели болезнь, которая продолжала распространяться, и вампира по соседству, на которого можно было все свалить.
Легко. Простое уравнение.
Они идут за тобой. Они идут за ним.
– Времени мало, но тебе нужно уехать, – твердил Фэрроу. – Можешь пожить в городе, у меня на квартире. Я пришлю за тобой экипаж, и…
– Нет.
Я вырвала руку из его хватки и направилась в свой кабинет.
– Нет? – повторил он.
– Забирай Мину. Уходите без меня.
– Но, Лилит…
Фэрроу продолжал тараторить, но я не слушала: его голос отошел на задний план.
Времени на слова не было. Только на действия.
Я схватила свое пальто. И сумку. Мою драгоценную, драгоценную сумку.
Мина. Мне нужно было…
– Что значит «нет»?!
Забавно: голос Фэрроу растворился в шуме крови в моих ушах, а слабый голос Мины перекрыл все остальные звуки.
Я могла по пальцам одной руки пересчитать случаи, когда она говорила со мной так разъяренно.
Я медленно повернулась. Мина стояла в дверном проеме. Нет, пожалуй, «стояла» было слишком сильным словом – скорее, тяжело прислонилась к косяку. Я снова пришла в ужас от того, насколько слабой она выглядела. Казалось, она даже стала меньше ростом. Как долго она стояла там? Наверняка не больше минуты после прихода Фэрроу – однако пыль с ее ног уже забила щели между половицами.