Слово, произнесенное позади меня, звучало совсем не так, как глубокое, ровное приветствие, услышанное мной впервые несколько месяцев назад. Тем не менее мое сердце подпрыгнуло от одного лишь звука.
Глаза Вейла были прищурены, словно он с огромным трудом держал их открытыми.
– Уходи, мышка, – прохрипел он.
Нет. Мое решение было мгновенным и окончательным. Если во мне и была хоть капля сомнения, она исчезла при виде Вейла, изо всех сил пытавшегося просто говорить. Я была не способна оставить его.
– Я должна тебе розы, – выдавила я ухмылку. – У нас сделка.
Мышечный спазм вокруг губ Вейла едва ли можно было назвать улыбкой.
Я повела Фэрроу к двери, прежде чем кто-либо из них успел начать новый спор со мной. Фэрроу знал, что и он не заставит меня изменить мнение. Перед уходом он протянул руку и взял мою ладонь. Сжал ее.
Мне пришлось закрыть глаза. От эмоций, отразившихся на его лице, стало неуютно.
– Спасибо, – сдавленно произнесла я.
– Удачи, Лилит, – ответил он таким тоном, словно прощался.
Глава восемнадцатая
Когда Фэрроу ушел, я упала на колени рядом с Вейлом:
– Я… я не знаю, как тебе помочь. У тебя есть здесь лекарства или…
– Сначала сожги их, – прохрипел он.
– Не сейчас, пока ты в таком состоянии!
– Сожги. Их.
Его взгляд скользнул к раздвинутым шторам – к небу.
Снаружи не было никаких признаков божественного гнева, но чем дольше мы ждали, тем больше становилась вероятность того, что он воспоследует.
Я знала, о чем говорит Вейл. У нас не было времени.
Поэтому я, пусть и неохотно, сделала, как он просил. Это заняло больше времени, чем я рассчитывала. Тела были тяжелыми. Я с трудом оттащила их достаточно далеко от дома, чтобы пламя не перекинулось на здание. Одно за другим, множество тел.
К тому времени, как я закончила, все поместье стало красноватым от отблесков пламени. Наступили сумерки, небо было частью розовым, как рубцовая ткань, частью сизым от дыма. Я поспешила закончить начатое и, убедившись, что огонь не навредит поместью, понеслась назад в библиотеку. К рубашке, мокрой от пота, прилипла сажа. Я вся задыхалась. Как же я торопилась управиться с ними…
Но когда я вновь увидела Вейла, лежащего на том же месте, то прокляла себя за ошибку: следовало сначала вылечить его!
Однако я вздохнула с облегчением, когда он с трудом повернул голову, чтобы посмотреть на меня.
Мне показалось или он выглядит лучше? Совсем немного?
– Лекарство, – потребовала я. – Где?
– Стол, – сказал он густым, скрипучим голосом. – Третий ящик.
В ящике, конечно, царил беспорядок, и я еле выдвинула его. Роясь в нем, я беспрестанно ругалась. Я даже не знала, как выглядят обитранские лекарства! Наконец я нашла несколько стеклянных бутылочек на самом дне. В большинстве из них была сине-белая жидкость, которая слабо светилась. При прикосновении к бутылочкам я слегка вздрогнула, словно магия взывала к темной стороне меня.
Я не была уверена, есть ли разница между пузырьками, а потому сгребла их в охапку и вскоре вывалила на столик рядом с Вейлом.
– Какой?
Способность вампиров к восстановлению была просто невероятной. Вейл уже немного двигался – по крайней мере в достаточной степени, чтобы выбрать нужный флакон. Он выпил содержимое, как крепкий алкоголь, шипя и ругаясь.
– Наверх, – сказал он.
– Тебе не надо двигаться…
Он сердито посмотрел на меня:
– Идем. Наверх.
Я закатила глаза, но сумела довести его до спальни; по пути он тяжело опирался на меня. Затем помогла ему снять окровавленную одежду, причем он вздрагивал каждый раз, когда грубая ткань задевала раны на коже. Вейл зажег свечи в комнате взмахом руки, едва мы вошли, но пламя было странным, белым – и колыхалось не так, как обычное, оставляя серебристые отблески на его обнаженной плоти. Я понаблюдала за тем, как он берет еще одну бутылку и обрабатывает самые тяжелые раны, и у меня в животе затянулся узел.
Я восхищалась тем, какой вид придала Вейлу богиня – его кровью, его телом. Но теперь кровь, которую я находила такой захватывающей, гротескными мазками покрывала плоть, которую я находила столь же ошеломляющей. Все это выглядело мрачной, издевательской пародией на то, что казалось мне таким прекрасным.
Вначале он не желал моей помощи. Но оказалось, что за собой он ухаживает неумело, будучи не в силах дотянуться до самых страшных ожогов. Я выхватила лекарство из его рук, и после нескольких минут ворчания он позволил мне обработать зельем раны на его спине и плечах.
Если честно, я была благодарна уже за то, что у него были силы спорить. А он, вероятно, был благодарен за то, что ему не пришлось спорить дольше положенного.
Магия Ниаксии, очевидно, была могущественной: плоть исцелялась в мгновение ока. Однако раны Вейла были глубокими, ужасными. Его яростно резали и кололи мечами, но самые тяжелые повреждения нанесло солнце. Яркий дневной свет оставил на теле сочившиеся кровью, обуглившиеся пятна. Зелье помогло ранам затянуться, но на коже еще сохранялись темно-лиловые следы.
Все это из-за меня.
Эта мысль закрепилась в моем сознании как ясно осознаваемая, непререкаемая истина.
Следовало быть осторожнее. Мои коллеги в университете, родители, сестра были правы, когда говорили, что страсть к науке делает меня беспечной. Я был так взволнована своими открытиями – и Вейлом, – что не потрудилась сохранить в тайне то, над чем работала. Я отринула любые страхи.
Чудовищная ошибка.
– Я не должна была допустить этого, – тихо сказала я, хлопоча над ним.
– Мышка, тут вовсе нет твоей вины. Думаешь, люди впервые заявляются ко мне и обвиняют меня в том, с чем вы столкнулись за последние десять лет? – Он оглянулся на меня с кривой улыбкой. – Это же просто люди. Такова их природа.
В этот момент я ненавидела своих сородичей. Но не так сильно, как себя.
Я перешла к другому ожогу, наблюдая, как кожа Вейла трепещет и пылает под воздействием серебристой жидкости.
– Лучше бы ты сбежала, – сказал он. – Я бы выжил.
– Сомневаюсь.
– Твой друг хотел, чтобы ты пошла с ним. Полагаю, он хотел этого больше, чем показывал.
Я пожала плечами: мне не было дела до желаний Фэрроу.
Затем Вейл тихо добавил – так, что я не разобралась в его чувствах:
– Он влюблен в тебя.
У меня защипало в глазах.
Я даже не могла отрицать это. И что хорошего принесла Фэрроу эта влюбленность?
– Дань прошлому, – сказала я. – Мы были вместе когда-то. Но все закончилось.
– Почему?
– Он хотел большего, чем я могла дать.
Жизнь, которую я не могла прожить. Сердце, которое я не могла подарить. Роль, которую я не могла сыграть.
Вейл кивнул так, словно все понял. Затем мы долго молчали. Я обрабатывала последние ожоги, когда он заговорил вновь:
– Я решил вернуться в Обитры.
Мое сердце замерло, рука соскользнула. Он снова оглянулся; его янтарные глаза пронзили меня насквозь.
Почему мне стало трудно дышать?
– Почему ты передумал? – спросила я.
Кончики его пальцев рассеянно пробежали взад-вперед по тыльной стороне моей кисти. Его взгляд был прикован к необычному белому пламени.
– Ты когда-нибудь бывала влюблена?
Я вскинула брови, поскольку не ожидала такого вопроса и не знала, как ответить. Я любила Фэрроу – как одного из самых близких друзей. Но была ли я в него влюблена?
Странно, но на язык просилось вовсе не имя Фэрроу. Я наблюдала за Вейлом, который сидел с серьезным видом; его профиль вырисовывался в белом сиянии. Хорошо, что он не ждал ответа – или же угадал правду по моему молчанию.
– У меня всегда была одна большая любовь, – продолжил он. – И это Дом Ночи. Я помог построить империю. Я создал ее своим клинком и своей кровью. Я был безраздельно, всепоглощающе предан своему королю, своим людям и своему королевству. Если тебе доводилось любить что-нибудь настолько сильно, ты знаешь, что нет вина слаще, нет дурмана сильнее. И когда империя рухнула… – Кадык Вейла дернулся, вампир уставился в огонь. – Я долго, очень долго злился. Я приехал сюда, пытаясь сбежать от воспоминаний о своей неудаче… но с тех пор не проходило ни дня, когда бы я не мечтал вернуться в Дом Ночи. И восстановить то, разрушение чего не предотвратил.
– Тогда славно, что ты возвращаешься, – сказала я пересохшим ртом.
«Славно», – пришлось повторить мне про себя.
Вейл должен был ехать на родину, бежать, чтобы спасти себя и всех нас. Он убил служителя Белого пантеона. Возможно, Томассен был прав и присутствие здесь Вейла – порочного сына Ниаксии – ухудшило наше положение.
Но что говорило обо мне то обстоятельство, что, невзирая на все это, мысль об уходе Вейла ранила мое сердце?
Я беспокойно теребила тряпку, смоченную лекарством.
– Ты, наверное, рад, что возвращаешься домой.
– Я полагал, что обрадуюсь. – Вейл взглянул на меня. – Но возможно, они, как и твой друг, хотят от меня того, чего я не могу дать. Возможно, ту часть меня, которую я уже посвятил кое-кому другому.
Я опустила взгляд на покрывало – на свою ладонь, прижатую к нему, и на руку Вейла, лежавшую поверх нее, на изящные пальцы, поглаживавшие мои тоненькие костяшки, как музыкант поглаживает струны лютни.
Мое сердце громко колотилось.
Я отводила глаза, но это не помогало: я чувствовала взгляд Вейла с той же остротой, с какой лесной зверь чувствует на себе взгляд волка-преследователя.
И вдобавок я желала, чтобы этот волк меня поймал.
Перина на кровати колыхнулась – Вейл повернулся лицом ко мне и наклонился ближе. Меня окружил его запах.
– Зачем ты приехала сюда, – спросил он, – когда поняла, что за мной придут?
– Просто я не закончила работу.
Ложь. Мои исследования завершились так, как я того желала.
– Лилит, посмотри на меня.
Вейл редко произносил мое имя. Поэтому его звучание пронзило меня до костей, заставило вздрогнуть и покачнуться; то же самое я испытывала, когда Вейл обращался ко мне по имени в письмах.