Поцелуи переместились с моих губ на щеку, достигли уха. Его дыхание ласкало чувствительную кожу, зубы покусывали мочку – я никогда не думала, что это может быть так приятно. Затем губы двинулись вниз, к моему горлу, и замерли там; язык прижался к моей коже.
Он едва дышал. Мое сердце колотилось. Я была уверена, что он чувствовал мой пульс. Обонял его.
Целое мгновение мне казалось, что он отважится это сделать.
Целое мгновение я думала, что сама этого хочу.
Но он просто скользнул ртом по моей шее и челюсти, возвращаясь к губам – для поцелуя. Затем нажал большим пальцем там, где сходились все мои потребности, и это, вместе с проникновением его пальцев в меня, вызвало новую волну удовольствия, от которой я задохнулась.
Время.
Я оттолкнула Вейла, мои глаза, встретившие его взгляд, сообщали о всех моих желаниях. Я уже поднималась на четвереньки, желая, чтобы он вошел как можно глубже, но он остановил меня:
– Нет. Хочу видеть твое лицо.
Я заколебалась. Видимо, у меня был неуверенный вид, так как Вейл улыбнулся – улыбнулся во весь рот, обнажив смертоносные клыки.
– Ты уже насмотрелся на меня. Это несправедливо.
Было так странно: он – у моего горла, клыки могут впиться мгновенно, но это не пугало и не ошеломляло так, как мысль о том, чтобы позволить ему смотреть мне, полностью обнаженной, в глаза.
Но тут его пальцы обхватили мой бутон наслаждения, и я приглушенно застонала, видя по его ухмылке, что он владеет мной и знает это.
И он был прав. Он мог обладать мной так, как хотел.
Я позволила ему толкнуть меня на кровать. Мои ноги раздвинулись и обвили его бедра.
Он томно поцеловал меня, когда я опустила руку, чтобы подвести его к моему входу. И мы застонали, как только его член надавил на мою плоть.
Он убрал мою руку, прижал меня к кровати за предплечья, чтобы удержать на месте, и тут же вошел.
Я была такой мокрой, полностью готовой. Ему понадобился всего лишь один толчок, чтобы взять меня целиком. Раньше я никогда не сталкивалась с таким размером, как у него, и этот первый толчок оказался почти – почти – болезненным в лучшем смысле этого слова.
Я даже не поняла, что издала стон, пока не услышала, как он шипит от удовольствия, зарывшись в мои волосы. Первые толчки были медленными, мои бедра кружили и стремились плотнее прижаться к его бедрам, чтобы заставить его войти глубже, я задыхалась всякий раз, когда он проникал в меня под новым углом.
Он приподнялся так, чтобы посмотреть на меня, и мне сразу захотелось отвернуть голову, отвести взгляд… Но он взял меня за подбородок и держал его, глядя в глаза.
Он медленно вышел из меня, затем снова вошел, углубился, чуть не оторвав мои бедра от кровати. По позвоночнику пробежали искры, удовольствие растеклось где-то глубоко во мне. Моя свободная рука искала, за что можно ухватиться, нашла его плечо и сжала так сильно, что, несомненно, оставила следы.
Он держал меня в напряжении несколько мучительных, невероятных секунд, наблюдая за тем, как мое дыхание учащается от малейших движений.
– Да? – тихо спросил он.
– Да, – ответила я.
Боги, да. Да, да, да.
Он вновь отстранился – мучительно медленно.
Следующий толчок был сильнее. Я невольно издала стон, прерывистый, отчаянный.
Еще раз. Быстрее. Сильнее.
Он по-прежнему смотрел на меня, серьезно и сосредоточенно, а я желала отвернуться, спрятаться, но была бессильна – его янтарно-золотистые, волчьи глаза так и пронзали меня.
Еще.
Он медленно увеличивал скорость и давление. Его свободная рука скользнула по изгибам моего бедра и талии, накрыла твердый сосок как раз тогда, когда он снова толкнулся в меня.
На этот раз мой стон превратился в крик.
– Да? – спросил он.
– Да, – ахнула я.
Мы так и не отрывали взглядов друг от друга.
Он расшифровывал меня, разгадывал, так же как я разгадала его. Я вся была перед ним, подобно проекции его крови на стене передо мной, и я чувствовала странную, крепкую уверенность в том, что он наслаждается зрелищем.
Наслаждался не только он. Ведь он отпустил мой подбородок, а я не перестала на него смотреть.
Я почти не моргала, пока он трахал меня, еще и еще, совершая тщательно выверенные, все более размашистые движения. Он быстро постигал меня, узнавал, что мне нравится, под каким углом его член исторгает из меня самые громкие стоны. Он знал, что мне нужно, благодаря отчаянным, бессмысленным мольбам, слетавшим с моих губ совершенно неосознанно.
Каждый мой мускул и каждая часть сознания настроились на него. Удовольствие было невыносимым, мучительным. Мне хотелось запрокинуть голову и выкрикивать его имя – но точно так же хотелось зарыться лицом в его гладкую кожу и просто вкушать его запах.
Я не сделала ни того ни другого, потому что не могла отвести от него взгляд, видя, что и он смотрит, что мы оба запоминаем черты друг друга.
И, боги, он был прекрасен. Прекраснее, чем его кровь. Прекраснее, чем любые слова восхищения. Все казалось ничтожным по сравнению с тем, как он понемногу расходился, тонул в удовольствии, как я тонула в нем.
Теперь я хваталась за его плечо, а его пальцы крепко, до синяков, сжимали мою руку. Мои ноги сцепились вокруг его бедер, побуждая его входить в меня быстрее, сильнее. Изголовье кровати стучало о стену в нарастающем ритме, который вторил моему сердцебиению.
Его губы искали и находили мою щеку, шею, заглушали мои крики.
И все же он снова отстранился, за считаные секунды до высшего наслаждения. Его член вошел в меня так сильно, что он придержал меня за талию, не давая моей голове впечататься в изголовье.
Он встретился со мной взглядом. Я знала, как сильно он хочет увидеть завершение этого эксперимента. Так же сильно, как я.
– Да?
Его голос звучал напряженно, будто даже это короткое слово потребовало от него предельной концентрации.
Я ответила на его следующий, столь же сильный толчок, подавшись к нему, сжавшись вокруг него.
– Да… – задохнулась я. – Да.
Он прижал меня к кровати за плечи, я вновь приподняла бедра, ощущая эти последние движения; мы смотрели друг на друга, кончая вместе. Я еле-еле удержалась от того, чтобы не опустить веки во время взрыва удовольствия, перед глазами плясали белые всполохи, а крик, вырвавшийся из моего горла, должно быть, отдался эхом в пустых коридорах древнего здания.
Но, боги, это стоило того: в его взгляде, затуманенном и одновременно пронзительном от экстаза, я различила такое выражение, будто он смотрел на саму богиню.
Кончая, он сделал глубокий толчок; я извивалась вокруг него, чтобы отдать и принять каждую частичку нашего общего удовольствия.
Затем все стихло. К нам вернулась действительность, все еще расплывчатая.
Вейл опустил голову, его лоб прижался к моему. Я ощутила укол вины, видя, как он дрожит. Столько травм – и такое перенапряжение; не важно, что его исцеляли магические зелья.
Он скатился с меня и будто бы непроизвольно обхватил мое тело, притянув меня к своей груди.
Я никогда не любила объятий. Мне становилось жарко и тесно. Но тело Вейла было идеальным: не холодным и не горячим, не слишком твердым, не слишком мягким. Казалось, оно создано для того, чтобы соответствовать моему.
Я позволила обнять себя, ресницы затрепетали от внезапного утомления, и я ощутила ужас.
Вейл был моим экспериментом. Не более чем задачей, ответ на которую я искала. Я думала, будет легче отпустить его, как только я найду все неизвестные в этом уравнении. Но выяснилось, что ответа нет нигде и одновременно он везде.
Нет, Вейл не был лекарством от чего-либо. Он был совершенно новой болезнью, которую я стану носить в себе вплоть до моего неизбежного конца.
Я не желала отпускать его. Я не любила прощаться. Лучше уйти первой.
Но за каждым из нас придут рано или поздно.
Глава двадцатая
Я действительно не собиралась спать.
У меня просто не было времени на сон. Может быть, зная это, организм навязывал мне его как мог. Вот я позволила Вейлу обнять меня, а вот я уже сонно моргаю, пробудившись, во мраке его спальни. До тех пор я бывала в этой комнате нечасто. Она была так же загромождена, как и все остальные: книги, оружие, все прочее. Казалось, Вейлу не хватало места для его коллекции, собранной за невероятно долгую жизнь, и он распихивал предметы как попало.
Я улыбнулась, сама того не желая.
Вейл. Он коллекционировал знания так же, как я. Какой же глупой, неприлично глупой для ученого, я ощущала себя теперь, вспоминая, как впервые попала в этот дом. Тогда я увидела лишь хаос, но теперь знала, что все эти вещи каким-то образом были связаны с Вейлом. И он хранил их бережнее, чем мне представлялось.
Сейчас он спал.
Мне даже не нужно было смотреть на него, чтобы понять это. Я чувствовала, как его грудь ровно вздымается и опускается под моей головой. Он провалился в глубокий сон – и хорошо, ведь он нуждался в этом.
Как же я не хотела, чтобы это заканчивалось.
Смаргивая остатки сна, я уставилась вглубь комнаты. Голубовато-белое, мерцающее пламя как будто приобрело более теплый оттенок. Я перевела взгляд на окна – из-под занавесок просачивался тусклый свет. Свет пасмурного дня.
Дневной свет.
– Дерьмо, – прошипела я.
Как? Как я позволила себе спать так долго?
Едва я привстала, как меня охватило головокружение. Все тело запротестовало. А тем временем тяжелые воспоминания о том, в какой переплет мы попали, постепенно сокрушали мое сознание.
Мертвые, сожженные мной священники.
Лекарство.
Витарус.
И время, время, которое истекает.
А я сплю.
Меня захлестнула волна стыда и смущения из-за того, что я позволила себе отвлечься, да еще так надолго. И еще из-за того, что я позволила Вейлу увидеть себя такой…
Я резко встала и двинулась к выходу, стараясь не обращать внимания на дрожь в коленях и свою неуверенную походку.