Позади меня зашуршали простыни – Вейл зашевелился на кровати.
– Куда ты собралась, мышка?
Его голос был слабым, речь – нечленораздельной после сна, и хотя потом прорезались шутливые нотки, слышалось, что Вейл не поправился.
– Я чересчур разоспалась.
– Я уже достаточно хорошо тебя знаю. Ты никогда не спишь столько, сколько нужно, – рассмеялся он.
И это была правда, но в ту минуту мой мир рушился. Подойдя к окну, я осторожно выглянула из-за занавесок, так, чтобы на кровать не упал солнечный свет.
Окно выходило на заднюю часть поместья Вейла. Обугленные останки сожженных мной тел, черные кости и пепел – точно мазок чернил на земле.
Я подняла взгляд – и мое горло сжалось.
О нет.
Мои пальцы задрожали, стиснув бархатную занавеску.
– Что это? – спросил Вейл мгновение спустя.
Я не знала, что ему ответить.
Это был конец.
Мне уже доводилось видеть, как выглядит небо перед появлением бога. Уже тогда, много лет назад, я знала, что никогда не забуду это зрелище. И тот день, о котором я говорю, мне тоже не забыть.
Дело было не в пасмурной погоде, как я думала. Сам свет казался странным из-за того, что небо было искривлено. Землю усыпали рваные, дрожащие пятна: игра солнечных лучей. Вдалеке, неестественно завихряясь и все плотнее смыкаясь друг с другом, кружились облака; сгущающийся туман в центре бури должен был быть совершенно темным, как грозовые тучи, но его местами прорезал желтый свет, вроде осколков молний, парящих в воздухе. Однако это были не зазубренные трещины, а хаотичные крупинки.
Тучи сгущались не над поместьем, а в нескольких милях от него. Я с первого взгляда поняла, что опасность нависла над Адковой.
Я не могла пошевелиться. Глубоко внутри меня засела паника.
– Лилит?
Ко мне подошел Вейл.
Я чувствовала его тепло позади себя, но даже не смогла обернуться. Он глянул за занавеску, держась подальше от света, и тяжело вздохнул.
– А я надеялся… – пробормотал он и не стал договаривать.
Мы оба надеялись на одно и то же – что Витарусу давно наскучила Адкова и он даже не заметит нас. Это было вроде азартной игры: встретишься с богом или нет? И мы проиграли.
Ну разумеется, богу не было дела до упрашиваний и молитв, которые люди обращали к нему десятилетиями. Конечно же, он не замечал десятков, сотен, тысяч жертвоприношений в его честь.
Зато это… Это он заметил. Какая жестокая, нелепая шутка.
Наши грехи не ускользнули от внимания Витаруса, и он точно не оставит их безнаказанными.
Я надолго закрыла глаза.
– Поезжай сейчас.
Мой голос прозвучал странно, а от слов сделалось больнее, чем можно было предположить.
– Я поеду в Адкову с тобой, – ответил Вейл. – Я помогу тебе.
– Нет, ты не поможешь. Станет только хуже.
– И что ты собираешься делать?
Я уже разомкнула губы, но так и не нашла слов. И правда, что я собиралась делать? Что я вообще могла?
– Не знаю, когда именно ты намеревался ехать домой, но лучше сделай это сейчас. Поезжай не откладывая.
– Лилит…
Он не сказал: «Посмотри на меня», но в его тоне прозвучала эта просьба. И я повернулась к нему вопреки всем доводам рассудка.
Вейл выглядел… опечаленным.
Я ожидала увидеть разочарование, как у всех людей, которым не повезло полюбить меня. Но Вейл… Он выглядел смирившимся, будто знал, зачем я это делаю, и понимал, что ему меня не остановить.
– Мне нужно, чтобы ты знала…
– На это нет времени!
– Послушай. – Его рука нежно легла на мою ладонь; помнил ли он, что точно так же держал ее всю ночь? – Лилит, я тебя знаю. Знаю, что ты не позволишь решать за себя. Но я хочу, чтобы ты знала обо всех возможных вариантах.
Мне следовало бы прервать его, но я не сделала этого.
– Ты можешь уехать со мной, – продолжил он. Я знала, что он собирался это сказать. Но все равно слышать это было больно. – Сбежим сейчас и спрячем тебя до того, как Витарус явится самолично. Мы могли бы перехитрить его.
Я сглотнула:
– В Обитры?
– Куда угодно. Куда захочешь. Не важно. Ни одному богу Белого пантеона нет хода в Обитры, но если тебе на ум придет другое место, скроемся там.
От бога просто так не спастись. Было бы глупо и наивно думать, что Витарус не уничтожит мой дом, мой город, который и так уже навлек на себя его гнев. Причем он сделает это просто от скуки и даже не посмотрит на то, окажусь ли я в числе жертв.
Вейл знал это так же хорошо, как и я.
– Ты ведь не так глуп, Вейл, – тихо сказала я.
Он поморщился:
– Нет. Просто я в отчаянии.
Он подошел ближе, прижался ко мне. Его рука, отпустив мою ладонь, двинулась к подбородку – и коснулась его нежнее, чем прошлой ночью, но так же крепко, неотвратимо. Наши носы соприкоснулись.
– Тебе необязательно действовать в одиночку, – сказал он.
Мне и раньше говорили эти слова, но впервые я действительно желала слышать их, нуждалась в них.
– Не хочу, чтобы ты был там, – возразила я. – Это слишком. Ты же из детей Ниаксии, и любой бог Белого пантеона, включая Витаруса, возненавидит тебя уже за это. Лучшее, что ты можешь сделать для меня, – уехать далеко-далеко и никогда не возвращаться.
Мои слова были резкими, четкими и холодными. Тем же голосом я обычно сообщала Мине, что не могу остаться и посидеть с ней. Точно так же я говорила с Фэрроу, когда он слишком любопытствовал относительно моей жизни. Голосом твердым как сталь. Как правило, это отталкивало людей, и они уходили, посмеиваясь и качая головой.
Но Вейл отказывался меня отпускать.
– Наверняка это тяжело, – пробормотал он. – Нести бремя такой привязанности и знать, что жизнь так коротка.
Мои глаза яростно вспыхнули. Пришлось зажмуриться, сдержать дрожащий вздох.
Ведь раньше никто не замечал любви, прятавшейся за моей холодностью, моей отчужденностью.
Я без труда убеждала людей, что не люблю их.
Все это время я полагала, что изучаю Вейла, но это он изучал меня.
Именно в этот ужасный момент я осознала, насколько драгоценным было то, что мы построили.
Я больше никогда не встречу такого, как Вейл.
«Останься, – хотела я сказать ему. – Останься со мной. Пусть это погубит нас обоих. Пусть на весь мой город падет проклятие. Останься, останься, останься».
Но я отстранилась от него и направилась к своей сумке, валявшейся у подножия кровати. Роза внутри ее немного помялась, лепестки с одного бока сплющились. Я была должна ему два цветка. При мне в тот день была только эта роза, уродливая, помятая, искривленная, но все еще – всегда – живая.
Я ненавидела эти розы. Я так ненавидела их.
Вейл потянулся ко мне, но я лишь вложила розу ему в руку.
Мои глаза встретились с его, янтарными.
«Останься», – умоляло мое сердце.
– Иди, – произнесла я. – Я ухожу, и ты тоже должен уйти.
Вейл знал меня лучше, чем Фэрроу. Лучше, чем Мина.
К его чести, он не просил меня остаться.
Если бог оказывается рядом, это чувствуется в воздухе: он ломается и дрожит, замирает в твоем дыхании, трескается на твоей коже.
Все было точно так же, как и много лет назад.
Я ехала с той скоростью, какую мог развить мой бедный, измученный конь. В Адкову я прибыла перед самым закатом. Остановившись возле своего дома, я буквально спрыгнула с коня, распахнула входную дверь и принялась отчаянно звать Мину.
Я проверила свой кабинет, ее спальню, кухню. Дом был пуст.
Хотелось бы верить, что она просто отправилась в город, но волосы на моих руках встали дыбом. Должно быть, я в глубине души знала, что́ увижу, когда открою заднюю дверь, выходящую в поля.
Дверь открылась. На мгновение я вновь сделалась ребенком, стоящим в этом же дверном проеме и наблюдающим за отцом. Помню, как он упал на колени посреди этой бесплодной земли; помню то же самое чувство благоговейного ужаса.
Там и была Мина: на том же самом месте, спиной ко мне, окруженная кустами дикой розы.
Воздух был напоен неподвижностью. Тишиной.
Она стояла прямо – впервые за несколько месяцев. Костяная пыль не стала оседать с нее.
– Мина! – позвала я дрогнувшим голосом, приближаясь к ней робкими шагами.
Мина не повернулась – так и стояла, задрав голову.
Над нами кружились, кружились облака.
И там, в их сердцевине, был Витарус.
Пятая роза
Глава двадцать первая
Витарус был великолепен.
Все боги прекрасны, о чем смертные догадываются. Но когда люди говорят, мол, боги прекрасны, вам представляется человеческая красота, в крайнем случае – нестареющая и совершенная, как у вампиров.
Нет. С богами все совершенно иначе.
Красота Витаруса была сравнима с великолепием горного хребта или грозы, с прелестью солнца, отражающегося от холмов на горизонте, с видом жестокой летней бури, которая лишает вас половины стада, с трагической красотой оленя, чье тело гниет, готовое вернуться в землю.
Витарус казался таким же прекрасным, как смерть за мгновение до ее прихода.
Высокий, зловещий, он спустился к земле, не касаясь ее, зависнув над колосками редких трав. Цвет его глаз и волос менялся – ближе то к солнечному свету, то к золоту пшеничной нивы, – а кожа отливала бронзой. На нем были свободные шелковые штаны и длинный халат без рукавов, который переливался зеленым и золотым; халат был расстегнут, обнажая худой торс, украшенный изображениями цветов и листьев. Руки до локтя были темнее, чем все остальное тело, – я никогда не могла понять, почему они выглядели по-другому, и сейчас бы тоже не догадалась, полностью отдавшись во власть всепоглощающего страха.
Бога окружал мерцающий белый туман. Водяной пар, поняла я, когда он приблизился и влага пристала к моей коже. Трава под его ногами зашелестела, позеленела, а затем увяла.
Его появление на миг парализовало меня.
Но затем его взгляд, способный разрушить весь мир, равнодушный и жестокий, упал на сестру. Мина съежилась, как загнанный волком олененок, и это зрелище пробудило во мне яростный защитный инстинкт.