– Что это такое?
Я обернулась. В дверях стояла Мина. На мгновение меня потрясло явное увядание сестры – по сравнению с силой жизни, которая таилась в крови вампира. В кругах под ее глазами, в углублявшихся впадинах на щеках затаилась тьма. Некогда Мина была поразительно красива, и красота все еще была при ней, но теперь стала устрашающей, как каменный лик богини на надгробии. Я уставилась себе под ноги. Сколько времени она стояла здесь? Если долго, она видела многое из того, чем я занималась. Если нет, следовало тревожиться из-за толстого слоя пыли под ее ногами. И я не знала, какой из двух ответов устраивает меня больше.
– Что это? – снова спросила она.
– Ничего, – ответила я, хотя сестра знала меня достаточно, чтобы понять: иногда «ничего» означает «все».
Я сунула флаконы и линзу в сумку, застегнула ее и встала со словами:
– Мне нужно идти. Я звана к Фэрроу. О твоем ужине позаботится Роза, а я…
Я прошла мимо сестры, которая даже не шелохнулась, задела ее плечом и потом старалась не смотреть, как равномерно оседают на пол пылинки, так, словно отсчитывают секунды.
– Лилит, подожди… – сказала она.
Я замерла, но не обернулась.
– Что?
Мой голос звучал холоднее, чем мне хотелось бы. Вот бы мне быть такой же дружелюбной, как Мина. Как наша мать. Наш отец. В нашей семье, где все тепло относились друг к другу, я отличалась от остальных: я обладала холодным умом, способным поглощать учебники и расшифровывать уравнения, но не знала, как нежно произнести чье-нибудь имя или прикоснуться так, чтобы это считалось лаской.
– Останься сегодня со мной, – сказала она. – Можем прогуляться.
– Я бы хотела, правда. Но работы слишком много.
Даже я понимала, что ее «Ну почему?» в ответ на эти слова прозвучало разочарованно. И я понимала, что она имеет в виду: «Разве это не самое важное»?
Пока я росла, люди вечно спрашивали меня: «Почему ты так много работаешь?» И всегда выбирали один и тот же тон, неловкий и жалостливый, давая понять, что на самом деле хотели бы задать совсем другой вопрос. Я неплохо выучила подтекст. Мол, я трачу свою жизнь впустую, а она и без того обещает быть короткой. Так зачем уделять столько времени труду?
Теперь я слышала все это в голосе Мины. То же осуждение, то же замешательство. Но сейчас истекало именно ее время, и она умоляла меня потратить часть его.
Но в этом и заключался ответ.
Почему я так усердно работала? Я работала, потому что знала: мне не хватит времени. И я буду продолжать начатое до тех пор, пока не смогу дать больше ничего. Мой ум станет тем механизмом, что окончательно измельчит меня.
Лучше уж так, чем тратить время, делая для Мины будущую разлуку со мной еще более тяжелой. Моя любовь не даст сестре ничего. Зато моя работа даст ей хотя бы шанс.
– Мне нужно идти, – снова сказала я. Мина осталась в коридоре смотреть мне вслед.
Она не поймет, если я попытаюсь объяснить. Она не знает смерть в лицо, подобно мне. И в конце концов, из нас двоих умереть должна была не она.
Глава пятая
Я шла к окраине города, откуда можно было отплыть в Басцию. Мне встретились прислужники Витаруса, которые, стоя на коленях, молились над кучами горящей листвы. Их возглавлял Томассен – главный священник Адковы и преданный последователь Витаруса, высокий, худой мужчина лет пятидесяти с добрыми глазами. Он был того же возраста, что и мои родители, но в последние годы сильно постарел. Должно быть, если ты проводишь столько времени, пытаясь понять, почему твой бог отвернулся от тебя, это не проходит бесследно.
Он слабо улыбнулся мне, на что я, проходя мимо, ответила коротким кивком.
Близкий друг моего отца, он всегда был добр к нам с Миной. Думаю, ему было жаль нас. Забавно, ведь я тоже жалела его, склонившегося над пеплом, которым он кормил своего бога, в то время как бог дарил ему такой же пепел.
Я продолжила свой путь к окраине и там нашла корабль, уходивший по каналу в Басцию. Плавание заняло несколько часов, а мой желудок давно отвык от морских путешествий, но, ступив на пристань, я поняла, что дело того стоило.
Я глубоко вдохнула городской воздух – воздух, который, казалось, пах книгами, возбуждением и знаниями… и еще, пожалуй, мочой – слегка. Я провела здесь шесть лет, изучая науки в университетах и библиотеках. И теперь была ошеломлена тем, как сильно я, оказывается, скучала по этому городу. Даже высокие и величественные здания дышали историей – многие из них были возведены около тысячи лет назад.
Фэрроу, как я и предполагала, сидел в своем кабинете – комнатенке, запрятанной в глубине здания университетского архива. И, как я и предполагала, он был рад меня видеть. Он поднял глаза, увидел меня, его улыбка ярко засияла и зажгла искорку вины в моей груди.
Не следовало так поступать. Не следовало подвергать его опасности.
Но он был одним из умнейших людей на свете, а я нуждалась в помощи.
Фэрроу был высоким и стройным, с пепельно-светлыми волосами, которые постоянно приходилось откидывать, чтобы они не лезли в глаза, а еще он носил – и вечно ломал – серебряные очки. Обычно он склонялся всем телом над столом с интересной работой – и сделал именно это, когда я установила свою линзу на краю его стула в центре комнаты и на исписанной мелом стене появились прекрасные частички-лепестки.
Его глаза расширились, и он немного сполз с кресла, чтобы рассмотреть картинку поближе. Даже затаил дыхание.
Я всегда ценила в Фэрроу способность чистосердечно изумляться чудесам окружающего мира. Когда я познакомилась с ним, молодым студентом, мне понравилось, что он воплощал в себе то, о чем так сильно мечтала я и чего не могла достичь. Только мужчинам из высшего общества выгодно открыто восхищаться своим мастерством: это делает их интересными и эксцентричными, преданными и страстными. А женщин? Женщин то же самое делает скучными.
Я много раз видела Фэрроу пораженным – но не так, как в эту минуту. Он встал, обошел комнату, прищурился, осмотрел флакон крови, затем вернулся к своему креслу и рухнул в него, ероша волосы и глядя на меня сквозь перекосившиеся очки.
– Великие боги, Лилит, что это? На что я смотрю?
Я сглотнула. Я не хотела произносить это слово, особенно вслух. Фэрроу подвергся бы риску, причем куда большему, чем нес мой приход. Но была причина, по которой я привезла кровь сюда, а не попросила Фэрроу съездить в наш проклятый город.
Эгоизм? Я и так знала это.
– Если бы я могла подвергнуть это перегонке, – произнесла я, – какой метод ты бы посоветовал? Для подобного вещества?
– Вероятно, тебе понадобится магия.
– А если без магии?
Фэрроу нахмурился:
– Что значит «если без магии»?
Я посмотрела на свою линзу. Проекция крови на стене уже работала дольше, чем когда-либо у меня дома. Я боялась, что магия распознает природу вещества, которое анализировали с ее помощью. Магия была такой же капризной и непостоянной, как боги.
– Может, есть способ сделать это без нее? – спросила я. – Научными, а не магическими средствами?
Фэрроу казался сбитым с толку, и неудивительно. Наука и магия нередко были частями одного целого, дополняя друг друга, используя одни и те же методы.
– Это… Это сложно. Или даже невозможно. Отнеси это в один из храмов Зраны. Послушай, что скажут жрицы.
– Нельзя.
Между его бровями образовалась морщинка, изумления на лице как не бывало.
– Почему, Лилит?
Я заскрежетала зубами и резким движением смела руны со стола, как раз тогда, когда линза начала слабо пахнуть дымом. Проекция исчезла, отчего в комнате потемнело. Даже во мраке я чувствовала взгляд Фэрроу, жесткий и пронзительный. В его чертах больше не было детского любопытства. Теперь он казался встревоженным, и только.
Ну конечно встревоженным. Я ведь пришла сюда, памятуя, что он один из самых умных людей, которых я знаю. Разве мог он не понять, что находится прямо перед ним?
– Спасибо, Фэрроу. Я ценю твою…
Я уже повернулась к двери, но он схватил меня за руку и крепко сжал ее.
Я окинула взглядом его длинные пальцы, стиснутые на моем предплечье. Затем уставилась на его лицо. Теперь его переполняли беспокойство и такое же восторженное воодушевление, как и несколько минут назад.
В этом был весь Фэрроу. Он разом чувствовал все. И показывал все.
– Скажи мне, что это, – потребовал он.
Я покачала головой, что само по себе было ответом.
– То самое? Живая и мертвая одновременно. Я сразу так и подумал, но потом решил, что ты бы никогда… – Он сглотнул, сдавив пальцы. – Скажи мне, что я ошибаюсь.
Я не могла. Никогда не умела лгать.
Осознав все, Фэрроу помрачнел, с его лица исчез румянец.
– Что ты делаешь, Лилит?
Я отстранилась. От этого осуждающего тона в животе появилась неприятная тяжесть.
– То, что должна.
Но Фэрроу, начав задавать вопросы, уже не мог остановиться:
– Где ты это взяла? Откуда… – Проблеск нового осознания. – У него? Ты ходила к нему? Одна?
– Я сделала то, что должна была сделать, – снова прошипела я, всеми силами пытаясь скрыть раздражение.
Что он себе думает? Разве я не знаю, что это глупо? И опасно?
– Ты собираешься вводить людям кровь вампира? – прошептал он.
– Ш-ш-ш! – заозиралась я.
Его рот резко захлопнулся. Наши взгляды устремились к потолку – к небу за ним, ведь боги могли слышать все.
Я сделала глубокий вдох, выдохнула и тихо сказала:
– Когда я закончу с исследованиями, это уже не будет кровь вампира. Я сделаю из нее нечто иное. Лекарство.
– Это опасно.
Он грустно покачал головой.
– Я позабочусь о том, чтобы это не навредило им.
– Им? А что насчет себя?
Мной овладело неудержимое разочарование.
– А что я? – рявкнула я. – Мы все молились! Следовали учению Белого пантеона. Все те десять лет, что мы были прокляты богами, Витарус получал от нас подношения. Мы спрашивали мнения ученых, священников, послушников, колдунов. Испробовали магию всех богов, включая того, кто проклял нас. Что еще нам остается?