Шесть секунд темноты.
от редакции
Мы переводим старые добрые детективы времен Агаты Кристи и Конан Дойла. Жаль что книги в жанре классического детектива выходят так редко. Вернее, выходят они часто, но в основном это постоянные переиздания все тех же Кристи, Конан Дойла и еще нескольких авторов, которых можно по пальцам пересчитать. А вот остальных детективщиков той эпохи печатают редко. А если речь идет о авторах, прежде непереводившихся на русский язык, то ситуация совсем печальная - риск слишком велик и с коммерческой точки зрения это невыгодно.
Но у нас есть и хорошая новость - то, что большие издательства не могут себе позволить, оказывается вполне по силам обычным людям, ведь для того чтобы окупить усилия по изданию книги достаточно продать всего несколько десятков экземпляров! Но даже несколько десятков покупателей нужно еще найти - и мы надеемся что на просторах интернета они найдутся.
Каждая проданная книга приближает выход следующей - сейчас мы можем выпускать книгу раз в три месяца, но если увеличится количество проданных книг (или полученных донатов) то мы сможем выпускать книжки раз в два месяца или даже ежемесячно!
Ну а если кто захочет поддержать нас рублем - добро пожаловать в блог нашей серии deductionseries.blogspot.ru и нашу группу Вконтакте — vk.com/deductionseries
Глава I
Старик-полисмен за телефонным столом сделал отметку в журнале, раскурил свою вонючую трубку и лениво развернулся на вращающемся кресле.
«О'Рафферти в девять. Все спокойно», – написал он.
Дежурный по отделению Ларри О'Брайан весело усмехнулся за завесой прогорклого дыма.
– Как я уже говорил, – заметил он, – вы не всегда можете говорить. Вот все эти ясные ночи, заставляющие суетиться нас, бедных полицейских. Вы не могли бы подумать, что покой последней недели – это вроде бомбы под зданием, и она вот-вот взорвется.
Второй человек неопределенно ответил:
– Ларри, все зависит от того, как вы говорили с журналистами. Они задают так много вопросов и делают так много заметок, что я уже боюсь сказать, что меня зовут Фэррис. Они понимают: что-то стряслось.
– Они так мало получают. Вот Стинсон из «Ньюс» – он такой тощий, что может усесться на монете, и ты сможешь прочитать «На Бога уповаем». И он спрашивал о моей работе...
– И ты сказал ему...
– Ничего такого я не сказал. Просто заметил, что Баррету Роллинсу я не ахти какой приятель, и что меня назначил комиссар полиции Клемент Холл.
Фэррис понизил голос и доверительно придвинулся.
– Они умны, не так ли? Вся эта компания?
– Что?
– То, что Роллинс находится в центре событий. Гамильтон пытается добраться до него с тех пор, как Холл заинтересовался «Лигой гражданских реформ». Не понимаю, отчего они начинают с полиции всякий раз, как только решают, что город нуждается в очищении?
– Логично. Что касается Роллинса, то ему не нравятся ни Клемент Холл, ни мистер Эдвард Гамильтон, как и он – им. Совсем. Хотя он хороший детектив. У него неплохая голова, и она сидит на крепких плечах. Но, думаю, сейчас лучше быть простым дежурным, а не мистером Барретом Роллинсом, главой полиции. И, да, говорит аки ангел, или дьявол...
Дверь на улицу открылась, вошел человек среднего роста и коротко поприветствовал швейцара. Новоприбывший обернулся к столу и кивнул в знак приветствия.
– О’Брайан, как дела? – спросил он.
– Так себе, шеф. Как дела?
– Неплохо. Этим вечером произошло что-нибудь примечательное?
– Все мертвецки тихо. Если не считать того, что из реки выловили наркомана-утопленника. А у вас чего?
– Ничего, совершенно ничего. Я пойду в тот кабинет покурить. Так что если понадоблюсь... – он небрежно взмахнул рукой.
О'Брайан с интересом проводил его глазами. Баррет Роллинс прошел через помещение к небольшой двери в свой личный кабинет. Каждая линия его коренастой фигуры излучала силу и мощь. Необычайно широкая грудь вызывала впечатление невысокого роста, но при помощи измерительной ленты это впечатление было бы легко опровергнуть. И его глаза не были глазами обычного человека в штатском. Возможно, они были слишком близко посажены, но эти глаза обладали редкостной проницательностью. За ними таился проворный и беспощадный мозг.
Ныне он применял свои дарования на посту шефа полиции. Некоторый политический вес, возможно, помогал ему здесь и там, но эта помощь была незначительной. Он был эффективным человеком, лучшим свидетельством в его пользу была похвала от его врагов, число которых, кстати, было легион.
Он был солдафоном. Несгибаемым, неумолимым, бессердечным. Его допросы третьей степени проходили по классическому сценарию.
Жуя окурок сигары, Ларри О'Брайан усмехнулся:
– Думать о нем? Коротышке-реформаторе вроде Эдварда Гамильтона? Гамильтон говорит, что может легко развернуться и порвать их, а он никогда не делает заявлений без того, чтобы...
Телефон на его столе резко звякнул. Фэррис недовольно вздохнул, подымаясь из глубин своего вращающегося стула, но сержант жестом вернул его обратно.
– Я сам отвечу, – сказал он и снял трубку. – Отделение полиции.
На том конце линии раздался отрывистый, резкий голос комиссара полиции Клемента Холла. Он был настоящим царем отделения, назначенным новой городской администрацией.
– Сержант О'Брайан?
– Да, сэр. Мистер Холл, не так ли?
– Да. Роллинс на месте?
– Да, сэр.
– Передай ему, чтобы взял двух своих лучших людей, Хокинса и Картрайта, если они на месте, и пусть они поспешат в дом Эдварда Гамильтона. Пусть возьмут автомобиль шефа Рэридена.
– Но машина шефа не здесь, сэр.
– Тогда пусть возьмут такси, – раздался нетерпеливый ответ. – Быстро! Это важно.
– А что там такого, сэр?
Обычно спокойный голос комиссара дрожал от волнения:
– Гамильтон убит!
– Что?! Эдвард Гамильтон?
– Да. Скажи Роллинсу, пусть бросает все и берется за это дело. Передай ему, что я ничего не знаю, кроме того, что миссис Фабер, экономка Гамильтона, позвонила мне и сказала, что Гамильтон застрелен. Я направляюсь в участок. Скажи Роллинсу, пусть остается на связи. Мне нужны результаты. Ясно? Я хочу, чтобы он поймал того, кто сделал это!
Телефонная трубка вернулась на свое место, и удивленный сержант Ларри О'Брайан прошел на свое место. Фэррис вскочил и вертелся возле сержанта, его старые глаза взволнованно загорелись.
– Что такое, О’Брайан, что такое?
– Начался настоящий ад! – резко ответил сержант. – Дежурный!
Молодой полицейский немедленно явился на зов. Он услышал достаточную часть беседы, чтобы понять ее важность.
– Да, сэр?
– Вызови шефа Роллинса, быстро!
Затем он обернулся к Фэррису:
– Гамильтон убит! Ничего себе!
Роллинс выскочил из своего личного кабинета. В его маленьких глазах полыхал огонь, и весь он просто излучал энергию, благодаря которой и смог взобраться по карьерной лестнице до своего нынешнего положения.
– Что? Гамильтон убит?
– Мертв, как бревно! – ответил О'Брайан. – Холл хочет, чтобы вы взяли Хокинса и Картрайта и помчались туда ловить убийцу. Больше он ничего не сказал. Только что экономка ему позвонила. Он направляется сюда, а потом захочет связаться с вами. Так что он должен будет задержаться там, и вам лучше поторапливаться.
– Я потороплюсь. Дежурный! Сбегай наверх и вызови Картрайта и Хокинса! – после этих слов Роллинс яростно откусил кончик черной сигары. – Ну и ну! Гамильтон убит!
Невероятно быстро перед столом появились двое полицейских в штатском. Роллинс кратко приказал им следовать за ним. Трое мужчин сосредоточились на деле, но на их лицах можно было прочитать недоумение. Они не могли скрыть охватившего их волнения. Убит именно Эдвард Гамильтон, а не кто-нибудь другой, и именно сейчас! Эдвард Гамильтон, реформатор, брокер и общественный деятель! И убит в собственном доме!
Не успела за ними закрыться дверь, как озадаченные полицейские из общежития наверху уже спрашивали, что случилось. О'Брайан всем отвечал одинаково. Он не знает ничего, кроме того, что Гамильтон был убит. Как, почему и когда – он не знает. Что до места преступления, то он так понимает, что все произошло в доме Гамильтона. Полицейские собирались группками и обсуждали дело. От возбуждения они не могли уснуть, но они того и не хотели, так как боялись пропустить какую-нибудь важную деталь дела. Один за другим они поднимались наверх только для того, чтобы привести себя в порядок и затем вернуться обратно. Они толпились в мрачном помещении, рассуждая о том, что и как произошло.
Эдвард Дж. Гамильтон занимал уникальное место в жизни города. Сорокалетний холостяк не был обременен домочадцами, с ним проживали лишь его подопечная, девушка девятнадцати лет, одна из наиболее популярных дебютанток города, и миссис Фабер, уже много лет занимавшая место экономки.
Он уже давно оставил дела, но его уход на покой был скорее фигурой речи, чем реальностью. Он участвовал в большинстве крупных предприятий. Входил в правление «Первого национального банка», а также крупной лесопилки. Он был востребован в обществе: космополит, изысканный джентльмен и покровитель искусства. Человек известный своим мягким нравом, привлекательным характером, неослабевающей преданностью делу и, прежде всего, своим бесстрашием.
Врагов у него было много. Человек с решительным характером не может не иметь врагов, но они его уважали. В последние годы общественная деятельность стала тяготить его, и он постепенно ее сокращал. Но в последнее время он начал продвигать «Лигу гражданских реформ»: организацию, возглавляемую гражданами, полагающими, что в Датском королевстве что-то прогнило, и решившими, что Городской сад следует очистить от сорняков. Те, кто знал Гамильтона, считали, что он должен возглавить нечто подобное. И он возглавил!