— Не будете — возьмем у других. И обязательно покажем — это же эксклюзивная информация, которая есть пока что только у нас. С ее помощью мы поднимем свой рейтинг.
— Рейтинг, рейтинг! — возмутился Мишаков. — Мне кажется, что вы все тут помешались на этом рейтинге. Ну нельзя же показывать все подряд! И так по всем каналам сплошной криминал! В конце концов, я запрещаю вам это делать!
— А это на каком же основании?
— Ну… — стал придумывать Мишаков. — Эти материалы могут представлять оперативный интерес.
— Для ваших оперативных интересов делаются копии видеопленок и отданы компьютеры. А запретить мне показ снятого нами материала может только суд!
— Вы получите решение суда! — угрожающе произнес Шугаев.
— Завтра? Да мы его еще и обжалуем, можете не сомневаться! Ну получите вы это решение дня через три, предположим. А новости на Дальний Восток и Забайкалье начнутся уже часа через полтора. Вам даже и суетиться не стоит.
— А не боитесь, Борис Евгеньевич, что у вас будут неприятности? — поинтересовался Мишаков.
— Что поделаешь? — равнодушно пожал плечами Смолин. — Неприятности — это непременная часть моей работы. Я, знаете ли, как-то даже и привык уже.
— Я все-таки не понимаю, зачем это показывать зрителям? — не переставал удивляться Колапушин.
— А затем, что это эксклюзив, информация, которая, к счастью, есть только у нас!
— Интересные у вас представления о счастье!
— Троекурова имеете в виду? — понимающе покачал головой Смолин. — Думаете, мне его не жалко? Ошибаетесь — жалко! Только постарайтесь и меня понять. Ну вот я, предположим, директор химического завода. У меня работают сотни людей. И произошла авария. Опасная авария — погиб человек. Не простой рабочий, а очень важный для завода специалист — начальник цеха, предположим. Но не это главное. Главное то, что через образовавшуюся при этой аварии дырку льется какая-нибудь азотная кислота, которая может уничтожить весь завод. Что я, как директор завода, в первую очередь должен делать? Над погибшим рыдать или аварию ликвидировать?
— Конечно, аварию. Но к чему такое сравнение? Здесь же не завод. Никаких дырок нет.
— Ошибаетесь, Арсений Петрович, есть! И самая опасная дырка — финансовая. Если я не смогу ее срочно ликвидировать, это приведет канал к краху и сотни людей потеряют работу.
— Надеюсь, после случившегося вы хотя бы закроете эту игру. Сами видите, к чему приводят такие передачи.
— Зря надеетесь! После этого случая рейтинг программы резко возрастет. А это для нас — главное! Государство, конечно, телевидение дотирует, но это же копейки! Даже на распространение сигнала по стране не хватает! А на что мне прикажете передачи снимать? Мы держимся на плаву только за счет рекламы. Чем выше рейтинг передачи, тем дороже рекламное время.
— А вам не кажется, что именно такие передачи и способствуют увеличению преступности? — спросил генерал Шугаев.
— Придумайте другие! Но только такие, чтобы их смотрело большинство. С удовольствием возьму! Даже и деньги заплачу за хорошую идею! А «Ленинский университет миллионов» показывать не собираюсь. Я вам больше не нужен?.. Пойду проверю, как там мои распоряжения выполняются.
Смолин резко поднялся из-за стола и стремительно вышел из кабинета.
Мишаков покрутил головой.
— Ну и ну-у! — протянул он. — Да, его подчиненным не позавидуешь. Ему абсолютно наплевать на людей. Они все вымотаны до предела, я же видел. А он их еще и подхлестывать собрался. Такой ради этого рейтинга пресловутого на все, что угодно, пойдет.
— В том числе на проигрыш двух миллионов долларов и убийство ведущего? — спокойно поинтересовался Колапушин.
— Ну это ты, Арсений Петрович, пожалуй, хватил, — даже крякнул Шугаев. — Это что же, по-твоему, выходит — заказчиком убийства является Смолин?
— Не могу исключить и такой вероятности, Павел Александрович. Популярность канала падает — это я в газетах читал. Им срочно необходим какой-то ударный материал, чтобы вернуть зрителей. Я в их финансовых проблемах не разбираюсь, но, может быть, эти два миллиона — не такая уж большая цена за подъем рейтинга. Сами видели, как активно он начинает эту сенсацию раздувать. Корреспонденты тут вчера как по заказу откуда-то появились. Их теперь еще разыскивать придется, чтобы выяснить, как они сюда попали и не намекнул ли им кто-нибудь заранее, что здесь ожидается сенсация. Сам Смолин как специально на аэродроме сидел — уж как-то он очень быстро из Греции ухитрился вернуться. Даже если ему сообщили сразу после этого выигрыша. Вы как хотите, Павел Александрович, а я и такую возможность буду учитывать.
— Учитывай, конечно. Безусловно, в твоих словах имеется какой-то резон. Только прошу — предельно корректно. Ты же понимаешь, что значит генеральный директор федерального телеканала?! В случае чего он не только тебя, но и меня слопает, даже не поперхнувшись моими генеральскими звездочками. Думаешь, я тебя из дома среди ночи контролировать приехал? И мундир специально для этого нацепил? Да что я тебя первый день знаю, что ли? Я так, на всякий случай, когда мне сообщили, что он в Москву прилетел.
Глава 20
Шугаев, Колапушин и Мишаков посовещались еще немного, и Мишаков, решив, что ему тоже необходимо поговорить с режиссером Гусевым, ушел. Зато пришел Егор Немигайло — доложить, что системные блоки компьютеров размонтированы и погружены в машину генерала.
— Ну что, Егор, — спросил Шугаев, выслушав доклад, — какое у тебя складывается впечатление?
— По-моему, типичное заказное убийство, Пал Саныч. Кто-то подготовил эту аферу с выигрышем, а потом убрал лишнего свидетеля. Но это не Ребриков — не мог он никак это сделать, да и вообще на убийцу не похож. Недотепа он какой-то. Он даже и на заказчика-то, по-моему, не тянет — серьезный киллер с ним бы ни в жисть не связался. Это кто-то из местных организовал, кто здесь все ходы-выходы наизусть знает.
— А кто? Никаких догадок нет?
— Пока нет. Но зуб даю — это кто-то из здешних!
Предварительно постучав, вошел один из сотрудников Дома телевизионных игр, держа в руках целую стопку черных футляров с видеокассетами.
— Вот, Борис Евгеньевич приказал вам передать. Это «бэтакам». «Вэхаэски» и фонограммы будут готовы минут через сорок.
— Спасибо. Положите, пожалуйста, на стол, — попросил Шугаев. — Скажите, — взглянув на часы, он показал на телевизор, — вот по этому телевизору можно увидеть «Новости» вашего канала, которые передаются на Забайкалье и Дальний Восток?
— Да, конечно, у нас тут кабель. Сейчас я вам включу.
Работник телеканала нажал несколько кнопок на пульте и ушел. На разгорающемся экране возникла заставка «Новостей» канала «НРК».
На экране появился хмурый диктор. Глядя прямо в объектив телекамеры, он начал свой текст:
— Доброе утро, уважаемые телезрители. К сожалению, сегодня оно не такое доброе. Вчера вечером произошло трагическое событие. Непосредственно после окончания телесъемок очередной передачи «Шесть шестых» прямо в студии был убит известный артист и телеведущий Борис Михайлович Троекуров. Преступник пока не задержан. Во время съемки программы произошло сенсационное событие — сейчас мы покажем вам несколько фрагментов из этой передачи. — На экране появились красочные кадры самой игры и финала с погрузкой денег в инкассаторский автомобиль. Диктор продолжал уже закадровый текст: — Вот так проходила эта игра, закончившаяся сенсационным выигрышем в шестьдесят миллионов рублей. Сейчас мы покажем вам кадры, снятые нашими корреспондентами прямо на месте гибели Бориса Троекурова.
На экране появился тот самый корреспондент, который ухитрился снять убитого шоумена:
— …Мне сейчас трудно говорить, я хорошо знал Бориса, но моя работа требует делать то, что я сейчас делаю. Как только нам удастся получить хоть какие-то новые сведения о произошедшем, мы немедленно проинформируем зрителей канала «НРК».
Камера на пару секунд переместилась на тело, лежащее ничком между опорами декорации. Затем на экране появился портрет улыбающегося Троекурова в траурной рамке. На экране снова возник диктор новостной программы.
— Мы вместе со всеми зрителями скорбим о безвременной гибели выдающегося артиста. — Он поправил незаметный наушник. — Да, да… Мне только что сообщили, что наши корреспонденты находятся в Доме телевизионных игр. Сейчас они попробуют взять интервью у представителей спецслужб, расследующих это трагическое событие…
— Смотрю, Смолин времени даром не теряет, — с досадой констатировал Шугаев. — Пойдемте, ребята, ко мне в машину, что ли, а то начнут приставать… Все равно здесь пока больше делать нечего, ехать пора, а вы свою машину куда-то заслали. На моей поедем. Бери, Егор, кассеты, за остальными позже подскочит кто-нибудь. Или Ечкин с собой прихватит.
Егор взял со стола стопку видеокассет, Колапушин, нажав кнопку на пульте, выключил телевизор, и все трое вышли в холл.
И тут же наткнулись на корреспондента и оператора с камерой на плече, которые рысцой подбежали к ним. Судя по тому, что осветительный прибор, находящийся на камере, бросал узкий и сильный сноп света, она уже была включена.
Молодой телерепортер, подпихивая микрофон чуть ли не в нос, довольно развязно обратился к Шугаеву:
— Господин генерал, не могли бы вы проинформировать зрителей нашего канала о ходе расследования убийства Бориса Троекурова?
Шугаев неприязненно посмотрел на нахала, молча отстранил его и пошел к лестнице. Нисколько не смутившись, репортер повернулся к Колапушину:
— Может быть, вы скажете нам несколько слов?
Колапушина почему-то тоже возмутил этот бесцеремонный юнец, но он постарался сдержаться.
— Я не понимаю, как вы можете с такой легкостью вести свой репортаж, — сказал он со скрытым бешенством. — Суток еще не прошло, как погиб человек. Не просто человек, а ваш товарищ! Мне кажется просто неприличной та суета, которую вы развели вокруг этого.
Колапушин двинулся вслед за Шугаевым. Репортер попытался спросить что-то у Егора, но не тут-то было — тот его опередил: