— Вали! Вали отсюда, стервятник, пока камеру случайно не уронил! Дорогая небось? — Он закрыл объектив растопыренной пятерней.
Глава 21
Колапушин проснулся от того, что на столе в его кабинете затрезвонил телефон. Проснуться-то он проснулся, а вот выбраться из глубокого кресла ему удалось не сразу — все тело затекло; мышцы не слушались, шея ныла так, будто по ней били палкой. С завистью посмотрев на так и не проснувшегося от звонка Немигайло, чудом ухитрившегося устроиться на четырех сдвинутых вместе стульях, он поморщился, крепко потер шею и поднял телефонную трубку:
— Подполковник Колапушин слушает.
— Арсений Петрович, — раздался в трубке голос Миши Ечкина, — нашелся пистолет! Далеко был — под фальшполом, в самом конце. Там щель такая между панелями, его туда и закинули. Стандартная ижевская «мелкашка» с глушителем. Глушитель, похоже, самодельный.
— Вы его там по всем правилам изъяли?
— Да, тут Виктор Николаевич рядом. Мишаков. Он сам все и сделал — как положено, с понятыми!
— Ну тогда договаривайся с ним. Упроси его, чтобы он немедленно назначил дактилоскопическую, баллистическую и криминалистическую экспертизы. И сразу с этим пистолетом в РФЦСЭ![3] Возможно, он уже попадал когда-нибудь в поле нашего зрения. Сможешь все это оперативно сделать?
— Сделаю, Арсений Петрович. А можно, я потом домой поеду? Не спал ведь всю ночь и грязный как черт. Хоть под душ залезть и переодеться.
— Ну хорошо, вроде бы сможем пока без тебя обойтись. Но учти, понадобишься — мы тебя и из дома выдернем, не пожалеем!
— Да я понимаю, Арсений Петрович. Так я пошел с Мишаковым договариваться?
— Давай. Не ругайся там с ним.
Колапушин положил трубку и повернулся к Егору, который, оказывается, тоже уже проснулся и, сидя на стуле, растирал кулаками заспанные глаза.
— Нашел Миша пистолет, Егор. ПСМ с глушителем. Сейчас они с Мишаковым все оформят, и он его к экспертам отвезет.
— Не будет там никаких отпечатков, Арсений Петрович! — убежденно произнес Немигайло. — Профи там работал, ежику понятно. Все будет стерильно, как в операционной. В лучшем случае — баллистики докажут, что стреляли именно из него. Так это и без них ясно — тут и к бабке не ходи! Ох, и спать же хочется!
— Да, не выспались мы с тобой прилично. Не помнишь, там у нас кофе остался?
— Сейчас посмотрю. — Егор встал и побрел в угол кабинета к хозяйственному столику. — Вообще-то лучше было бы не кофе сейчас, а подушечку придавить минуточек на шестьсот! Есть кофе, Арсений Петрович! Барахло, правда, и сахару совсем на донышке осталось, но все лучше, чем ничего. И вода в банке есть. Ну что, сунуть кипятильник?
— Давай, давай, кухарничай, — усмехнулся Колапушин. — А то стоя заснешь!
Вода в банке уже начала шуметь, когда дверь кабинета отворилась и на пороге появился Вася Пупкин.
— Утро доброе! Вот, приехал наконец.
— Очень вовремя, Василий! — обрадовался Колапушин. — Ну докладывай о своих странствиях с Ребриковым.
— Все нормально, товарищ подполковник. Заехали мы к нему домой, он там барахлишко кое-какое собрал, и поехали к его другу в Серпухов.
— А он тебе по ходу дела на уши ничего не навешал? — заинтересованно спросил от столика Немигайло. — Точно к другу или свалил уже втихаря?
— Его-ор Фомич! — обиженно протянул Вася. — Он из дома при мне этому другу звонил, чтобы тот его ждал, и в квартиру я с ним заходил там, в Серпухове. Тот ему уже и раскладушку поставил, и постелил. Вот тут адрес и телефон! — Вася протянул Колапушину бумажку.
— Ну, не обижайся, Вася, — примирительно произнес Колапушин. — Тут такие дела закручиваются — все по сто раз проверять приходится. Скажи-ка лучше свое мнение: вот ты с ним долго ездил, разговаривал, как живет, видел. Как считаешь, мог Ребриков сам выиграть? Или все-таки подтасовка?
— Мог, Арсений Петрович! — убежденно ответил Вася. — Знаете, сколько у него дома книг? Вся квартира забита! Он с трех языков переводит и художественную литературу, и научную. И редактирует тоже. Знает много. Ну, выпивает мужик — это, конечно, заметно. Понятное дело — жена ушла, живет один. Но человек он очень умный и в играх таких раньше много раз участвовал — опыт у него есть.
Колапушин задумался, вспоминая, что говорили ему на телевидении про игру Ребрикова.
— Слушай, а у тебя не создалось впечатления, что он был — как бы это сказать — заторможенный, что ли? Ну под действием лекарства какого-нибудь или наркотика. Черт его знает — применяют же в спорте всякие допинги. Может быть, есть и такие, которые могут на время усиливать умственные способности? Или, не знаю, память как-то резко стимулировать?
— Не-ет! Волновался сначала из-за телевизионщиков сильно — это было. Боялся, что за нами проследят и его убьют, что передачу не покажут и денег ему не отдадут. А потом успокоился и много чего интересного мне рассказал, как он к этой игре готовился. Он занимался какой-то специальной тренировкой… Этой, как ее?.. Аут… авто… Еще как-то, на сварку похожа.
— Аутогенной тренировкой?
— Точно! А что это такое, Арсений Петрович?
— Это, Василий, что-то вроде гипноза. Только человек сам себя гипнотизирует. Ну что ж, кое-что становится понятным. Если он и на игре в таком состоянии был, тогда его поведение вполне объяснимо. Но их правилами это, по-моему, не запрещено. Психологическая подготовка — это же не допинг, во многих областях используется. Это нигде не запрещают.
К письменному столу с двумя дымящимися кружками в руках подошел Немигайло.
— На тебя, Вась, сахару не хватило, — сказал он, ставя кружки на стол. — Потому и не налил. Только нам с Арсением Петровичем, чтобы проснуться. Кофе и кипяток есть. Хочешь — так пей, хочешь — сахару у соседей поклянчь. Или к ларьку сгоняй.
— Да я, Егор Фомич, и спать-то не особенно хочу. Но если надо, могу сходить сахар купить.
— Вот что значит молодость, Егор, — назидательно произнес Колапушин, осторожно отхлебывая из кружки горячий кофе. — Всю ночь катался и по Москве, и по области, а как огурчик. Не то что мы с тобой, старые пни. Ты как, совсем проснулся? Появились какие-нибудь новые соображения?
— А может, мы вообще не в том месте копаем, Арсений Петрович? — задал неожиданный вопрос Егор. — Ну, бывают же всякие дурацкие совпадения. Может, Троекурова заказал совсем другой человек и совсем по другому поводу, а убийца за ним следил и просто всей этой суматохой воспользовался? И будем мы тогда в этом телевизоре до морковкина заговенья копаться.
— Все может быть… Ни одной версии исключать нельзя. У Троекурова, как мы уже знаем, жена намного моложе, чем он сам. Кто знает — может, это какие-то их семейные дела? Или из-за квартиры? Что, не бывало таких случаев? Правда, это все равно никак не объясняет, зачем он пошел за декорацию. Будем разбираться. Значит, поступаем так: я сейчас к вдове Троекурова, а вы с Васей снова на телевидение. Пройдитесь там еще раз — может, кто-то что-нибудь новенькое и вспомнит?
Глава 22
В автомобильную пробку Колапушин попал уже минут через десять после того, как отъехал от Управления на своем стареньком «фольксвагене».
Пробка была серьезная — начиная от Воронцова Поля весь спуск к Яузе, мост через нее и дальше, сколько видел глаз. Вся внутренняя сторона Садового кольца была запружена машинами, время от времени судорожно дергавшимися вперед, чтобы проползти очередные десять — пятнадцать метров.
Как и все люди, передвигающиеся по Москве в автомобиле, Колапушин обычно бесился, попав в безвыходную ситуацию, когда и туда, куда тебе срочно нужно, попасть невозможно, и бросить машину, чтобы поехать на метро, тоже немыслимо.
Но сегодня, каким-то краешком сознания оценивая дорожную ситуацию и вовремя продвигаясь вперед, он совсем не злился, как обычно злятся все водители, а улыбался.
И он знал почему.
Ему вспоминался вчерашний разговор с Жанной, ее выразительные серые глаза, темные брови, изящная фигура, игра эмоций на ее тонком красивом лице — и ему было приятно от этих воспоминаний и на пробку просто наплевать.
А что, собственно, в этом такого особенного? Арсению Петровичу исполнилось сорок два, с женой они без особых проблем разошлись почти семь лет назад, так что он вполне мог себе позволить подумать о женщине, которая ему так понравилась. Тем более что кое-что из того, о чем ему успел поведать Егор, наводило на размышления и даже смутные мечты.
Однако с мечтами пора было заканчивать — наконец-то вырвавшись из плена Садового кольца, он добрался до дома, где до вчерашнего дня жил Борис Троекуров с семьей, а теперь только его вдова с маленькой дочкой.
Прежде чем подъехать к самому дому, Колапушин притормозил и внимательно оглядел его издали.
Ничего особенного — новый монолит, но без какого-то особого шика. И район — нельзя сказать, чтобы очень уж престижный — не самая окраина, конечно, но и до центра достаточно далеко. Ни на какие особые размышления этот дом не наводил.
С трудом найдя место для парковки в заставленном машинами дворе, Колапушин достал сотовый телефон и еще раз перезвонил вдове Троекурова Виктории Николаевне, чтобы извиниться за опоздание и уточнить этаж.
Виктория Николаевна выглядела даже моложе своих двадцати шести лет. Невысокая, хрупкая, с коротко постриженными темными волнистыми волосами, она казалась совсем девочкой, особенно когда принималась горько всхлипывать, несмотря на все усилия держать себя в руках.
Пригласив Колапушина сесть в кресло, она, извинившись, ушла в ванную, чтобы умыться холодной водой. Пока ее не было, Арсений Петрович внимательно оглядел всю комнату.
Тоже ничего особенного. Мебель хорошая, достаточно новая и дорогая, но не сверхроскошная. Никакого безумно дорогого антиквариата, кроме красивых старинных бронзовых каретных часов на невысоком серванте. Конечно, Троекуров, с его гонорарами, вполне мог позволить себе купить такую вещь. А может, она вообще досталась ему по наследству.