– Высший класс! – Это из-за спины. – Мастер!
– Ну-с, мадам… или мадемуазель? Извольте оценить! Прошу!
Славик одним лихим движением развернул лист к модели.
– Прошу!
– Ой! Это я? – со смехом, чуть смущаясь, говорит она. – Ну вы мне польстили, тут какая-то кинозвезда просто…
– Польстил, ох, польстил! – Из-за спины снова занудный провинциал – непременно один такой нытик должен быть.
– Что вы, товарищ, мелете? – Это училка. Молодец, так его!
– Ничего он и не польстил! Девушка сама по себе очень даже симпатичная. А потом, может, он так видит? Понаедут такие вот – критикуют, а сами ничего в искусстве не кумекают! Стыдно, товарищ!
Славик улыбается:
– Вам-то самой нравится? А то, если нет, я себе оставлю…
– Нет-нет, что вы! Мне очень нравится. Очень…
Лариса бровь чуть вверх, улыбнулась, добавила:
– Вы такой талантливый…
Вот чертовка! Славик любезно кивнул, проворно расписался в углу, накрутив обычных своих вензелей, брызнул ядовито-приторной «Прелестью».
– Ой! А лаком-то зачем?
– Сепию закрепить. Техника эта очень… – он взглядом уперся ей в глаза, – нежная…
– А-а-а… – выдохнула Лариса.
Портрет проложен листом папиросной бумаги, свернут упругим рулоном, зажат скрепками.
Лариса протягивает две бумажки – фиолетовую и синюю.
– Тридцать, да?
Славик с тем же оттянутым мизинцем, что и при рисовании, нежно вытягивает фиолетовую:
– Для вас, сударыня, двадцать пять. Дискаунт за обаяние.
Лариса смеется.
Славик, посерьезнев, почти строго:
– Портрет сразу под стекло. Капля воды – и все пропало! Под стекло! Вы когда в Суздаль обратно?
– На той неделе, в среду. Сестра из Паланги вот вернется… с отпуска. У них там санаторий. У предприятия.
– Так что ж вы тут одна?!
Лариса снова бровь вверх, плечами пожала:
– Ну…
– Никуда не годится! Вот так вот эти слухи, эти вот самые слухи про москвичей и рождаются! Что негостеприимные и прочее. Грубые! Не годится это никуда! – Славик говорит со строгостью. – Немедленно давайте ваш телефон! Устроим экскурсию по вечерней столице – Университет, Триумфальная арка. А?
Она диктует. Славик записывает. Телефон, Лариса. Подумав, добавляет: Суздаль.
– Тебя как зовут? Света? Светик-Семицветик! Ты уже в школу пошла? Во второй? А сейчас каникулы? Да мы уж совсем взрослые! Ты, Светик, минутку посиди, не двигайся, хорошо? Дядя-художник сейчас твои глазки будет рисовать.
Бледная, в голубизну, девчушка лет семи испуганным зверьком застыла на складной скамейке. Не шелохнется – от усердия губу закусила.
– Да не вертись ты, егоза! – Мамаша с бородавкой на щеке, основательная, как тумба, задрапированная в ворсистую морковного цвета материю, жакет и юбку, зачем-то трясет худое плечо дочки. – Не вертись, кому говорят. А то выйдет Баба-яга какая-нибудь. Костяная нога… Нам папка такой нагоняй устроит!
«Тебе, пожалуй, устроишь», – думает Славик про морковную тетку с бородавкой, сам ласково сюсюкает девчонке:
– Мама шутит, Светик. Шутит. Получается просто красавица. Принцесса! Ты принцессой хочешь быть? Хочешь?
– Слышь, Славик, – сзади, присев на корточки, дохнул пивом Коляныч, – там, в «Овощи-Фрукты» шампанское завезли… пока не выкинули… – Коляныч щурится на солнце. – Но я могу взять.
Сцепив грязные пальцы, разглядывает руки. На пальцах выколоты фиолетовые перстни. На кисть из-под рукава выползает чернильная голова змеи. Славик знает, что змея эта выколота по всему телу, обвивает руку, вокруг груди, идет вниз по спине. Коляныч как-то показывал ему, куда хвост уходит. Дичь!
Славик достает червонец, подумав, добавил еще пять. Сверху положил трешку.
– Три! Сдачи не надо!
– Славик! Уважаю!
Руслан, он же Челентано, оказался, черт возьми, прав – действительно выглядело это потрясающе.
Десять минут тому назад он, наклонившись к Славику, мрачно объявил:
– Корейцы опять. Там. У Вахтангова. Очередь, представляешь?
Славик быстро закончил подвыпившего командировочного из Житомира, разомлевшего от послеполуденной жары и страдающего от икоты. Сунул купюры в карман рубахи. Пальцы нащупали приятную пухлость заработанных за день денег. Неплохо, неплохо – где-то под сотню… Попросил соседа приглядеть за этюдником.
– Что за такая техника? А? Черт разберет!
Челентано говорил без акцента, но в мелодике его речи все-таки угадывалось что-то высокогорное, кавказское. Он был чеченец, но почему-то откуда-то с Севера. Норильск, что ли, Славик точно не помнил. До этого он слышал про чеченцев только от Лермонтова – «злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал» или что-то в этом роде… В школе еще.
Руслан-Челентано (а ведь действительно похож!), по-кошачьи маневрируя меж художников, их хозяйства, разложенного тут же на брусчатке и прогуливающихся зевак – по большей части «гостей столицы», москвичи сюда попадали, как правило, случайно или с провинциальной родней, – прокладывал путь вниз по запруженной улице. Славик на ходу поглядывал на работы коллег – так, в основном на троечку, дилетантщина по большей части. Хотя вот эта ничего… Уголь… Мастеровито. Волосы лихо сработаны. Надо будет присмотреться потом.
У аптеки пришлось огибать плотную толпу. У стены кто-то невидимый терзал фальшивую гитару, а кто-то другой нараспев кричал дискантом. А может, это был один и тот же человек. Толпе нравилось – особо ловкие поэтические пассажи отмечались хлопками. А строчки «Ночами грыз я горькие грибы, а зверь в Кремле строгал гробы» заслужили настоящей овации.
Вынырнули из шашлычной вони, густой и аппетитной, – надо будет перекусить на обратной дороге. И пивка!
– Что за техника? Знаешь, да?
Славик знал: «сухая кисть» называется.
Два корейца проворно, едва касаясь бумаги, сновали большими колонковыми кистями. Быстрыми кругами, словно щекоча ватман. А там, как на фото в проявителе, каким-то чудесным образом наливались тоном, проступали, оживали в невозможной мягкости теней и плавности форм шея, щека, губы. Глаза! Глаза действительно получались потрясающе.
– Вы крайний рисоваться? – чуть ткнула Славика в спину толстая гражданка с монументальной прической и голыми руками. – А почем, не знаете?
– Двадцать пять, – не оборачиваясь, ответил кореец. – Будете вон за той девушкой.
Шашлык подгорел и был жирный – щекотное сало стекало до локтей. Они макали куски мяса в темно-красный соус и запивали тепловатым пивом из зеленых бутылок, голых, без этикеток – вся информация о напитке уместилась на жестяной пробке.
Руслан кинул непрожаренный кусок бродячему псу – тот моментально материализовался, как только они разместились на ящиках, а после с немой укоризной гипнотизировал их.
– А чем это они трут, корейцы?
Славик запрокинул голову, последний глоток разочаровал – одна пена, черт. Все равно хорошо! Вытер губы ладошкой.
– Масло. Сажа или жженая кость.
– Какая такая кость?
Славик повернулся, посмотрел в глаза чечена.
– Ты рисованию, живописи учился вообще?
– Я кулинарный кончал, в Барнауле, говорил же тебе. А рисовать только здесь начал. Приехал – смотрю, ха! Улица красивая, женщины ходят сами, а? Свежий воздух, м-м-м… Думаю, художником надо, зачем поваром? Ну?
– В театральный? На актерский? Нет, почему, вовсе даже и не думаю! Наоборот, вот смотрю я на вас и вижу… Что? Нет, не просто симпатичное… даже, я бы сказал, красивое лицо. Одухотворенность! Вижу в вас эту самую страсть, жажду творчества. Ведь есть же страсть? Вот, к примеру, Ван Гог. Ага, который ухо… Вот где страсть! Гейзер! Фонтан! Или Рембрандт – мастер света, тот тоже э-э…
Славик выставил руку, прищурился, словно целясь:
– Так-так-так. Так…
Уверенным зигзагом закруглил прядь за ухом, еще… Мазнул ластиком – блик волшебно оживил волосы. Хорошо!
– Мне ли не знать? Как человек творческий утверждаю: главное – страсть! Огонь! Безусловно, безусловно… и это тоже. Но этому ведь и научиться можно. Вот вы поступите, да, да, тьфу-тьфу-тьфу, хотя я просто уверен. Уверен! Вы мне свой телефон дайте – я вам через месяц позвоню, с шампанским отметим. Приглашаю! Естественно.
Да, вот с таким вот неоперившимся чертенком, глупышкой и простушкой, как славно было бы покувыркаться, устроить кутерьму где-нибудь на природе, среди высоких трав, а? На дачу нельзя – там Ленка с пацанами… Может, на Николину или в Серебряный Бор? Куда Ольгу возил. А что? Отличное место, сосны, пейзажи открываются…
Последнего клиента добивал уже при свете фонарей и нервно моргающей надписи «Кулинария». Совсем пьяного майора-пограничника, упрямо сползавшего вбок, Славик закончил кое-как, наспех – стало совсем темно.
Получилось не похоже, разве что усы… Нехорошо, конечно, ну да бог с ним, майор все равно портрет где-нибудь в метро забудет.
До этого была еще одна – непоседливая и задастая тетка, с толстыми, как у борца, руками, громкая, из Воронежа. Еще тридцатник в плюс. С погранца взял четвертной – пожалел вояку.
Славик оглянулся, покрутив головой, пересчитал деньги. Сто сорок семь рублей – и это чистыми, минус шампанское и шашлык. Совсем даже неплохо.
Парковался Славик в Староконюшенном. Дотащил барахло до машины. Свалил этюдник и прочее хозяйство в багажник. Зашел в телефонную будку, чуть не задохнувшись от вони, ногой распахнул дверь. Достал книжицу, полистал, с трудом разбирая цифры и имена.
Так кто ж, юность бесенка? Или опыт, развратные губы и грудной голос, а? Вот в чем вопрос… Лариса или…
– Лариса? Узнали? Вот весь день думал о вас… да нет, серьезно. Да, да… А зачем откладывать? Сейчас вот за вами заеду – и все. Как обещал: огни вечерней столицы. И туда тоже. Университет, конечно… Нет, невест там уже нет… Поздно. Невесты все уже бай-бай делают.