Настя залезла в сумку, выудила оттуда бирюзовый купальник. Спряталась за машину, стянула джинсы, переоделась. Поправила бретельки, тихо ступая босыми ногами, прошла по траве. Прибрежный песок оказался упругим и твердым, как спортивный тартан. Она зашла в озеро по щиколотку и остановилась. Лис видел, как она повела острыми лопатками. По-детски сутулясь, зябко обняла себя за плечи.
– Теплая? – насмешливо спросил Лис, но вышло сипло, и он, смутившись, закашлялся.
После города и гула дороги здешняя тишина казалась особенно хрупкой. Настя замерла: за лесом в поле перекрикивались латыши, к станции подходил поезд.
Лис бесшумно прокрался по траве. Выпрямился, сорвал майку и, размахивая ей над головой, галопом пронесся мимо Насти. Бросился в воду, обдав ее веером брызг. Вынырнул, фыркая, поплыл к середине. Взрывая буруны пены, сверкнул пятками и ушел под воду.
Волна докатилась до Настиных ног. Снова стало тихо. Вдали, набирая обороты, свистнул локомотив, едва слышно заворчали колеса. Настя вытянула шею, вглядываясь в озерную рябь. Там отражались облака.
Настя сделала шаг в глубину, помешкала, развернулась и быстро вышла на берег. Сжала кулаки, прошла взад и вперед, привстала на цыпочки. По озеру пробежал ветерок, у дальних камышей плеснула рыбешка.
Лис вынырнул почти на середине озера, взмахнул руками.
– Давай сюда! – хватая ртом воздух, крикнул он. – Тут «Юнкерс»! Вот он, прямо подо мной!
– Дурак… – пробормотала Настя, у нее стучало в висках от волнения. Она, часто дыша, вошла в озеро, скрестила руки на груди. Присела и, плавно разгребая воду, поплыла. Солнце покраснело и застряло в верхушках сосен, края облаков подернуло розовым.
– Вот гляди, здесь… – Лис кружил на одном месте, энергично работая ногами.
Настя отчетливо видела его смуглые ступни с белыми ногтями, свои бледные и худые ноги. Под ними темнела бутылочной синевой толща воды. Там в глубине мерцали тусклые лучи света, бродили какие-то тени. Лис был прав – вода действительно была на редкость прозрачной, и от этого Насте сделалось еще страшней.
– Давай завтра… Я с дороги что-то…
Лис приблизился, скользнул ладонью по ее животу:
– Давай завтра…
Шампанское оказалось теплым. К тому же Лис забыл стаканы, и они пили из горлышка, захлебываясь щекотными пузырями, хохоча и толкаясь. Настя подумала, что вот Вальтер бы никогда не забыл стаканы, и эта мысль развеселила ее еще больше. Она плюхнулась на траву, смеясь и икая, Лис тоже захмелел, стал громким и начал суетиться, потом скрылся в лесу и почти тут же вернулся, волоча за собой сухую рыжую елку.
– С одной спички! Спорим?
Костер вспыхнул, по веткам побежало желтое пламя, иголки затрещали, корчась и чернея. Запахло смолой.
– Ты после диплома куда?
Лис наконец перестал ворошить палкой в костре, сломал ее о колено и сунул в огонь. Сел напротив по-турецки. Настя пожала плечами и икнула.
– У меня два варианта. Я думаю, Лондон все-таки. И потом, Штиглиц меня звал… – Лис провел ладонью по скуле. – Может, бороду отпустить, а? А, Настюха?
– А я вообще не знаю, зачем я на дизайн поступала… – Настя обняла колени, не отрываясь от огня, продолжила: – Окончила художку, отчим сказал: выбирай. Юлька мне – Баухаус, ты что! Фирма! Ну вот я и… А что Баухаус, зачем Баухаус…
Лис хотел поправить дрова, но палки не было, он пару раз ткнул кедом в горящие сучья. После угомонился, снова сел, выставив растопыренные ладони. За спиной у Насти послышались голоса, она обернулась. На том берегу показались латыши. Белобрысый парень снова помахал им.
– Аборигены, – усмехнулся Лис и махнул в ответ. Латыши, смеясь и балагуря, разделись, бросились в воду. – Нудисты, дети природы, – добавил Лис.
Настя снова повернулась, но латыши уже были в воде, орали и плескались, толкая друг друга.
– Я тебе скажу, когда они на берег выйдут, – пошутил Лис.
Насте стало неловко, она тоже хотела пошутить, но ничего не пришло в голову, и она уставилась в огонь. Лис начал снова про Штиглица, что после Лондона надо в Нью-Йорк и хоть Америка, конечно, помойка, но имя надо делать там.
Настя кивала. Слова Лиса казались ей какой-то тайной мантрой, она вдруг перестала понимать их смысл. Она разглядывала угли, прислушивалась к крикам с того берега, пытаясь догадаться, о чем идет речь, думала о том, что придется возвращаться в Питер и что ей уже двадцать три. Лес стал плоским и фиолетовым, оттуда потянуло сыростью. На скучном сером небе повисла тусклая звезда. Вот и солнце уже село, и костер догорел почти, подумала она, наблюдая, как на сучке канифолью пузырится смола. Латыши смолкли, Лис говорил про Миланскую школу, но говорил как-то странно, сбиваясь и растягивая слова. Потом замолчал, глядя поверх Настиного плеча.
Настя обернулась.
На том берегу было тихо. Латыши ныряли, подолгу оставаясь под водой. Потом один что-то закричал и нырнул снова. Другой подгреб торопливыми саженками и тоже нырнул. Настя привстала на колени. Две головы показались из воды и, быстро гребя, что-то потащили к берегу. Это был белобрысый парень. Они волокли его, как куль по мелководью. Дотащив до берега, положили на спину и принялись откачивать.
– Он что… – Настя не закончила вопрос.
Происходящее на том берегу напоминало туземный обряд или авангардный перформанс. Латыши были абсолютно голые.
– Сюр… – пробормотал Лис.
– Нужно пойти туда, может, мы… – быстро заговорила Настя, глядя в глаза Лису и часто моргая.
– Ну что мы? – перебил он ее раздраженно. – Что мы?
– Не можем же мы просто сидеть тут, и все? – она растерянно развела руками. – Он там… может… мертвый, а мы тут…
– Мертвый… – сердито повторил Лис. – Не нужно было по пьяни в воду лезть.
– Да с чего ты взял? Да и при чем тут… Ты что?
Она хотела встать, но Лис ухватил ее за руку.
– Настя, – он приблизил свое лицо к ней. – Мы ничем не можем помочь. Понимаешь?
Он говорил тихо, почти касаясь губами ее щеки.
Один латыш, на ходу натягивая штаны, быстро побежал вверх по тропе и скрылся в орешнике, другой продолжал делать искусственное дыхание. Парень не шевелился.
Лис обнял Настю, прижал к себе. После сдобной Соловьевой она казалась щуплым подростком. От волос пахло озерной водой и чем-то горьковатым. Он втянул воздух, пытаясь угадать запах. Потом поцеловал в макушку, Настя шмыгнула носом и уткнулась ему в грудь. Лис молча гладил ее спину, наблюдая за тем берегом. Латыш сдался и теперь сидел рядом с утопленником, глядя в землю. Настя тихо всхлипывала, костер догорал, небо неожиданно вспыхнуло малиновым и тут же погасло.
– Настюха, – тихо позвал Лис. – Я за хворостом… Костер прогорел почти. Темнеет.
– Я с тобой, – не отпуская его, сказала она, – с тобой.
Когда они вернулись, на том берегу стоял джип с включенными фарами и желтым маяком на крыше. Оба латыша, жестикулируя, что-то говорили полицейскому, тот кивал, записывал, изредка поглядывая на утопленника. Из распахнутой двери доносился треск радио, обрывки латышских фраз оператора. Полицейский лениво обошел тело, сделал несколько фотографий, потом вызвал кого-то по радио и долго с кем-то ругался.
Лис с треском ломал сухие сучья, Настя сидела у огня, сутулясь и уткнув подбородок в колени.
– Слышь, Насть, – позвал Лис, – ты случайно хлеб не прихватила?
– Там, в сумке. Яблоки и печенье. Хлеба нет.
Лис вернулся к костру, вывалил снедь на траву. Пакеты с чипсами, консервы, бутылка вина. Печенье и яблоки. Одно подкатилось к Настиной ноге.
– Что уж бог послал, завтра сгоняем в сельпо – сделаем стратегические закупки. Напомни стаканы купить. – Он подмигнул, доставая перочинный нож.
Ловко откупорив вино, он кинул пробку в костер и протянул бутылку Насте. Пить не хотелось, но она сделала несколько глотков. Капнула на свитер. Хотела стереть – только размазала. Подумала, что Вальтер устроил бы сцену, а Лис даже не заметил. Лис грыз яблоко и ворошил угли палкой.
– Ничего, ничего… Это только первый вечер – всухомятку… – он хрустел яблоком, сок лился по подбородку, – мы тут такой бивуак наладим… И коптильню, и мангал. Раков будем варить, раки – это вообще отпад! Тут грибов прорва, они как раз сейчас пойдут… Подосиновики, белые. Лисичек – как грязи, местные их даже не собирают.
Настя ничего не ела, от вина голова куда-то поплыла, лицо горело. Лис открыл паштет, мазал его на печенье, говорил, что безумно вкусно. Настю тошнило от одного запаха.
Полицейский забрался в джип, те двое сели сзади, Машина развернулась, моргнула красными огнями и, переваливаясь, полезла вверх по тропе. Утопленник остался лежать на берегу.
– Они его оставили… – Настя привстала. – Оставили там…
– Ну я думаю… – Лис вытер сальные губы рукой, – мент вызвал труповозку, крестьян забрал в каталажку.
– В каталажку?
– Ну. Может, они его утопили.
– А почему полицейский тогда нас не допросил? Мы ж свидетели.
– Какие свидетели? – Лис отпил вина, протянул Насте. – Ты что-нибудь видела? Ну вот, и я – нет.
Настя незаметно обтерла ладонью горлышко, но от бутылки все равно пахло гусиной печенкой.
– Мент понимает, что мы туристы. Отдыхаем. А это – их дела… местные, – Лис откинулся, закурил. – Зачем усложнять? Курить будешь?
Настя кивнула.
Стало совсем темно. Озеро казалось неподвижным, хмурым. Выползла луна, от ее тусклого света тени сгустились. Лес превратился в плоский задник с наспех очерченным контуром.
– Почему они не едут? – тихо спросила Настя, натягивая воротник свитера на подбородок. Теперь ей было холодно.
– Приедут, приедут, – говорил Лис, прижимаясь к ней и тиская ее плечо, – обязательно приедут. Пойдем в палатку.
Он встал, потянул ее за собой. Она вывернула руку из его цепких пальцев.
– Погоди, Лис. Так нельзя. Он там… лежит, а мы… тут… – Она пыталась найти правильные, взрослые слова, а выходило какое-то бормотанье.