– Ничего не несу. Она сама так сказала.
– Это мать сказала… тебе? – Я сделал нажим на последнем слове.
– Ну… не мне, – глядя вбок, ответила Холли. – Она с Кэрол говорила, я подслушала. Они на кухне сидели…
Я замотал головой, она осеклась и замолчала. Закрыл лицо ладонями – в черноте, подобно неоновой рекламе, звонко вспыхнула аметистовая надпись «переходный вариант». Я заскрипел зубами – вот ведь крашеная кукла, переходный вариант! Вот ведь тварь! В ноге, отдаваясь эхом по всему телу, пульсировала тягучая боль. Боль доползла уже до колена и угнездилась там под коленной чашечкой. Неужели гангрена? Вот ведь сволочи! Точно, гангрена!
Я снова откинулся на спину, громко ударившись затылком в пол. С детским злорадством подумал, что скоро умру и что им всем будет очень стыдно.
– Дядя Алекс? – Холли подала голос.
– Какой я тебе дядя? Просто Алекс. Ненавижу, ты ведь знаешь, ненавижу, когда…
– А мама мне запрещает…
– Плевать я хотел на твою маму! – взорвался я. – Понятно?
– Понятно.
– Что понятно?
– Все понятно! Плевать на маму. Не дядя. Просто Алекс.
– Вот так, – успокаиваясь, проворчал я. – Вот так.
Мне стало неловко за свое малодушие, за свою бабью истерику, тем более девчонка вовсе была не виновата, что я, дурак, связался с ее мамашей. Хотя если откровенно, то «переходный вариант» здорово царапнул мое самолюбие. Как она сказала – пока не найдет нормального мужика. Нормального мужика, вот ведь дрянь! Да еще смеет обсуждать меня с какой-то Кэрол. Кто вообще эта чертова Кэрол?
– Дрова принеси, – буркнул я.
– Нет, – тут же отозвалась Холли, хмуро добавила: – Нужно ехать в больницу.
– Опять двадцать пять! В больницу! Упрямая – вся в мамашу!
– Не в мамашу, а сама по себе!
– Холли, – я постарался говорить спокойно, – в баке бензина на донышке, к тому же дохлый аккумулятор, машина просто не заведется. А даже если случится чудо и мы запустим мотор…
– Мы непременно запустим мотор! – с энтузиазмом перебила меня Холли.
– Даже. Если. Запустим, – повторил я раздельно. – Мы на краю света, в дремучем лесу. Тут никого нет. Ни-ко-го.
– Вот именно – никого! Поэтому нам отсюда надо вы-би-рать-ся. – Она передразнила меня и уперла руки в бедра.
– Тут печка и дрова! – возразил я. – Тут тепло! – Я ткнул рукой в сторону двери. – Там холод! Дикий холод!
– Ага! Какой умный, а? Дрова и печка! Тут еще твоя дурацкая нога с гангреной…
– Откуда вообще ты про эту гангрену взяла?
– В школе, я ж тебе говорила. Рассказ читали про экспедицию Льюиса и Кларка, там проводник у них один, индеец, он ногу сломал. В Аппалачах, что ли. Вот как ты…
Я притих, этой истории я не знал. Очевидно, там все кончилось гораздо хуже, чем в моем рассказе про летчика. Летчику приделали деревянные ноги, и он после летал на самолете и запросто плясал гопака. Или какой-то еще народный танец.
– Холли, пойми, наш шанс найти людей, – я приподнялся на локте и посмотрел ей в глаза, – наш шанс, он очень, очень… невелик. Ну, может, один из ста. Один, понимаешь? Из ста.
Она выдержала мой взгляд и спокойно ответила:
– Тут этот шанс равен нулю.
Что ни говори, а для своих двенадцати лет Холли была на редкость толковой девчонкой.
Когда мы доковыляли до машины, у меня начался жар. Я ел снег и сипло дышал ртом, шапка где-то потерялась, с меня градом лил пот. Мысли напоминали моток спутанной лески – стоило потащить за одну, тут же тянулся весь пук. Я распахнул дверь, рухнул на сиденье, кое-как втащил ногу. Она ощущалась огромной, гораздо больше меня. Я превратился в какой-то придаток к распухшей, пульсирующей глухим жаром, капризной гадине. Я ненавидел свою ногу.
Холли уселась за руль, захлопнула дверь.
– Говори, что тут надо крутить?
Я в отчаянии застонал – она ж не умеет водить машину. Господи, как я забыл – она ведь не умеет водить машину!
– Где тут включается? – Холли стала тыкать во все кнопки подряд.
Включилось радио, из динамиков донеслось унылое шипение.
– Погоди. – Я выключил приемник. – Вот ключ. Это зажигание. Давай я попробую завести.
Она пожала плечами. Я повернул ключ. Стартер с хрипом провернулся, раз, другой, свет приборного щитка стал меркнуть и погас.
– Ну? – Холли требовательно стукнула по баранке.
– Дохлый номер. – Я откинулся на сиденье. – Аккумулятору капут.
– Что такое капут?
– Неважно, – отмахнулся я. – Движок не заведется.
– Заведется! Дай я. – Она взялась за ключ. – Куда крутить?
– От себя. Только все равно…
– Замолчи! И перестань посылать негативные импульсы. – Она повернулась ко мне. – Это все твой дурацкий русский пессимизм, твой деструктивный негативизм, твое нежелание…
– О-о! Что-то слышится родное! – Я хотел расхохотаться, но вышло жалкое кудахтанье. – Ты еще скажи – как права была моя мама!
– Да, права! Насчет негативных импульсов – на сто процентов!
Я неловко повернулся, боль в ноге взорвалась. Сжав зубы, я медленно откинулся и вжался спиной в кресло. Стекла в машине запотели, я зло провел пальцем по окну и уставился в черную дырку.
– Вот и молчи… – проворчала Холли. – Вот и не мешай.
– Не мешай? – буркнул я. – Чему?
– Концентрации моей позитивной энергии.
– А-а, вот оно что. Вы физику еще не изучаете? – ядовито спросил я.
– Через год.
– Понятно. В физике есть такой раздел – электричество называется, так вот там как раз про это все написано, про плотность электролита, про медные пластины…
– Эй, але! Кончай мешать, а? Ты ж сам видел, как я свет погасила. – Она щелкнула пальцами перед моим носом. – Раз – и свет погас! Ведь видел же сам, а теперь сидит как дурак и мешает людям.
Я действительно почувствовал себя полным дураком. Холли отвернулась от меня и уставилась в тусклый щиток приборов. Я слышал, как она сопит, концентрируя свою позитивную энергию, видел ее нахмуренный профиль на фоне мутного стекла. Подумал, что сейчас снова придется ковылять в чертову избу, что угли в печи остыли, что придется заново разводить огонь. Холли медленно протянула руку к ключу. Повернула. Стартер закряхтел, провернулся раз, второй – уже медленнее, издыхая. Тут двигатель фыркнул, точно спросонья. Фыркнул и завелся.
Я остолбенел. Потом восторженно заорал – непроизвольно. Холли высокомерно взглянула на меня, процедила:
– Физика, понимаешь…
Управление машиной она освоила быстро, впрочем, полноценной ездой я бы это не назвал – мы ползли со скоростью десяти миль в час. После чуда со стартером Холли присвоила себе права начальника экспедиции и со мной обращалась пренебрежительно – точно я был малым ребенком или тяжелобольным пациентом. Что отчасти было верно.
– Рулем не крути без дела, – посоветовал я.
– Это я тренируюсь. А ты молчи. Тебе силы надо беречь.
Беречь там уже было нечего. Меня почти одновременно то знобило, то бросало в жар. Страшно хотелось пить. Я опустил окно, сгреб в ладонь снег с крыши. Сунул в рот. С обеих сторон к дороге подступал хвойный лес, черный угрюмый лес без конца и без края.
– Окно закрой, – не поворачиваясь, сказала Холли, тихо добавила: – Пожалуйста.
– А что мы в потемках едем? – Я закрыл окно. – У тебя только подфарники горят.
– В смысле?
– Я понимаю, движение тут не очень оживленное, но все-таки… Вон там, видишь рычаг такой, покрути его. Нет, это дворники. Вон тот.
Холли перепробовала все рычаги, нашла нужный. Включила ближний свет, потом дальний, добавила противотуманные фары. Снег на дороге ослепительно вспыхнул, темные ели отодвинулись, лес стал плоским, как декорация к третьему акту «Лебединого озера».
– Ух ты – во бьет! Просто супер! Скажи – светло как днем.
Я закрыл глаза. Ломило спину, здоровая нога затекла, я попытался сползти ниже. Вроде получилось. Неловко вывернул хворую ногу – от боли чуть не взвыл. Эта чертова боль окончательно вымотала меня. Я подумал, что так худо мне еще никогда не было.
– Машина! – заорала Холли. – Гляди, гляди!
Я испуганно дернулся, открыл глаза.
– Где?
– Вот же! – она тыкала пальцем в ветровое стекло. – Следы!
На дороге в ярком свете фар был отчетливо виден след протектора. Колея казалась совсем свежей.
– Я ж говорила! Говорила! – Холли издала победный возглас и быстро забарабанила кулаками по баранке.
– Как же мы их не услышали? – спросил я, спросил самого себя.
– Как, как, – радостно отозвалась Холли. – Может, они проезжали, когда ты там под дровами отдыхал? Может, не услышали мы их! Какая разница?
Она весело крутанула руль, «Кадиллак» пошел юзом, я ухватил баранку, пытаясь выровнять машину. Хотел крикнуть – только не тормози, но не успел. Холли впечатала педаль в пол, наш «Кадиллак» понесло, сделав плавный пируэт, он мягко воткнулся в сугроб.
Холли испуганно повернулась ко мне.
– Я ж ничего… вообще ничего, – растерянно проговорила она. – Она, что, взбесилась?
– Не взбесилась. Ты тормозом заблокировала колеса, и мы потеряли управление.
– Фига себе… Как на катке, вообще.
Нос «Кадиллака» зарылся в снег, из-за яркого света фар сугроб сиял изнутри таинственным, почти волшебным, светом. Над сугробом нависали черные ели.
– Ладно, – сказал я. – Заводи мотор. Тогда выбрались, выберемся и сейчас.
Выбраться на этот раз оказалось непросто. От меня было мало проку, поначалу я лез с советами – не газуй, подай назад. Заметив злой взгляд, умолк. Холли вышла из машины, влезла по пояс в сугроб, начала руками разгребать снег. Толку в этом не было, но я промолчал. Мотор продолжал тихо ворчать, сжирая остатки топлива. Стрелка уже прислонилась к нулю, я ждал, что вот-вот вспыхнет красная лампочка. Она тут же и зажглась.
Холли притащила еловых веток, начала совать их под колеса.
– Да не под эти! – не выдержав, крикнул я в окно. – Ведущие вон те.