Я нажал на тормоз. Дал задний ход.
– Подбросьте меня…
– Куда? – перебил я девчонку.
– Конечно. – Мэлори, не взглянув на меня, вылезла из машины. – Давай, давай садись. – Откинула свое сиденье, пропустила девицу назад.
На девчонке было короткое платье простой деревенской расцветки, легкое, будто из марли. Она ловко прошмыгнула на заднее сиденье, мелькнув белыми трусами.
– Тебя как зовут? – спросила Мэлори.
– Тиффани…
– Ты местная?
– Из Коринфа.
Мне все это не нравилось. Парень обошел «Хонду», зло хлопнул дверью. Закурил, сел на капот. Не отрываясь, разглядывал нас. Изредка плевал на асфальт.
– Вот и отлично! – Я включил поворотник. – Как раз по дороге.
Минут пять ехали молча, потом Тиффани, подавшись вперед, сказала:
– Мне домой нельзя. Скип знает, где я живу…
– Это тот, что ли? – спросила моя жена. – Он тоже местный?
– Нет, он из Аризоны. – Девчонка шмыгнула носом. – Я думала, он нормальный парень, а он полный псих.
Она снова шмыгнула. Мэлори протянула ей бумажный платок.
– Мы тебя отвезем к себе! – объявила Мэлори. – Правда, Игорь?
Я промолчал. Тиффани громко высморкалась.
– А где вы живете?
– Рядом. Сразу за дерев… за Коринфом. Где река, знаешь? Сахарная мельница.
– А-а! Это там, где была ското…
– Тиффани, – быстро перебил я, – а может, тебе лучше к каким-нибудь родственникам? Какая-нибудь родня поблизости есть?
– Тетя Элизабет в Бостоне живет.
До Бостона я не собирался пилить. Три часа. Но ведь должны быть автобусы, поезда.
– Давай позвоним тете? Номер помнишь?
– Да. Но у меня нет телефона.
– Господи! – засмеялся я. – Неужели я наконец встретил в Америке человека без чертова айфона?!
– Здесь сигнал хреновый, по всему штату. Только в Берлингтоне и Миделберри нормально.
Я вынул телефон, сигнал и вправду был хреноват.
– Звони! – Я протянул телефон через плечо. Поймал ее взгляд в зеркале. Тиффани улыбнулась мне, сжав в кулаке белый комок салфетки, быстрым пальцем набрала номер. Приложила телефон к уху. Сквозь платье просвечивала голая грудь с острыми козьими сосками.
Мэлори слегка надулась, не по существу, скорее, по форме. То, что я перехватил инициативу и бесцеремонно угробил ее гостеприимное предложение. Тетя оказалась дома. Она была рада принять племянницу.
– Но у меня нет денег… – Тиффани вернула мне телефон.
– Разберемся, – кивнул я, телефон был теплый и влажный. – Из Миделберри автобус идет в Бостон?
– Да, каждый час. От колледжа.
Мы остановились за три дома, Тиффани попросила ближе не подъезжать.
– Отчим уже бухой, наверное. Я мигом, только вещи соберу.
Жила Тиффани в трейлере. Я непроизвольно проводил взглядом ее ловкую фигуру – крепкие икры, ладная попка в крошечном треугольнике трусов.
– Не стыдно? У тебя могла быть такая дочь! – ехидно заметила Мэлори.
– Не дай бог! – я перекрестился с шутливым испугом.
Над дверью трейлера линялой тряпкой болтался звездно-полосатый флаг. На вытоптанном пятачке перед входом стояли два пластиковых стула в растерянных позах, мятый жестяной бак был доверху набит мусором, рядом желтели пустые коробки из-под «Миллера». Пестрел мелкий сор, обертки. На плоской крыше торчала спутниковая антенна, рядом жирная ворона что-то громко долбила клювом, время от времени очень по-человечески оглядывалась через плечо. И снова принималась долбить.
Солнце садилось, тени посинели и вытянулись поперек дороги, у круживших над нами скворцов крылья вспыхивали ртутным светом, словно слюдяные. Небо выбелилось, голубой цвет исчез, сменился молочным. В дальних горах, фиолетовых и мрачных, что-то угрюмо клубилось, не то туман, не то дым.
Тиффани переоделась: тугие джинсы, узкий белый свитер, волосы стянула в жидкий хвост. Соски торчали по-прежнему. Плюхнула розовую дорожную сумку на заднее сиденье. По ремню сумки сияли крупные фальшивые рубины.
Выехав из деревни, я прибавил скорость. Солнце, большое и красное, катилось справа, проворно ныряло за холмы и тут же выскакивало снова. Ветер ревел, спидометр дополз до девяноста. Мэлори съехала вниз, выставив белые коленки. Тиффани что-то прокричала, я не расслышал.
– Что? – крикнул я назад.
– Балдежная тачка, мистер! – заорала она мне прямо в ухо.
От нее пахло немытым детским телом, сигаретами и мятной резинкой.
– Может, крышу поднять? – крикнула мне Мэлори. – Холодно…
Пришлось остановиться и поднять крышу.
– Супер… – Тиффани зачарованно следила за механическим превращением. – Не-е, ну это во-о-обще…
Поехали дальше. В салоне стало неожиданно тихо, я включил радио, потыкал по станциям. Прием был скверный, везде трещало, единственно чистая станция играла занудное кантри. Некто хрипатый пел про семь лет сплошных несчастий и разбитую любовь. В припеве просил похоронить его в Восточном Кентукки на холме с видом на железную дорогу. До Миделберри оставалось тридцать три мили.
– А вы ее видели? – неожиданно спросила Тиффани. – Старуху?
– Какую? – Мэлори повернулась к ней. – Какую старуху?
– Ну Хэндерсон!
– О чем речь? – спросил я Мэлори.
Мэлори пожала плечами.
– Ну вы даете! Вообще! – Тиффани просунула беличью физиономию между нами. – Артистку! Хэндерсон.
– Где, когда и почему мы должны были видеть артистку Хэндерсон? – строго спросил я.
– Во дают! – Тиффани в изнеможении выдохнула, откинулась назад. – Призрак!
– У нас? – догадалась Мэлори. – В доме? Призрак?
– Ну да! Она ж там удавилась. В сарае. Сперва ее муж убился на самолете, а после сын утонул. Она стала бухать дико. А после – удавилась.
Я включил фары. Пейзаж сразу стал плоским, как декорация – черные горы, фиолетовое небо. Одна звезда.
– Да… – сказала Мэлори. – Точно… Я нашла вырезки из газет, на втором этаже. В столе. Она на Бродвее пела, эта Хэндриксон. В «Золотой долине» и «Влюбленном матадоре». Сын отдыхал на Гавайях, они там с друзьями взяли яхту. У них что-то случилось, то ли драка, то ли пожар… Короче, его так и не смогли найти. Тело.
– Ты не выкинула? Газеты? – спросил я, подумав о своем забуксовавшем сценарии. – Я хочу посмотреть. Может, какой-нибудь нюанс…
Автобус отходил через двадцать минут. Я купил билет, вернулся. Девчонка что-то оживленно рассказывала моей жене. Я распахнул дверь, она тут же замолчала. Я протянул билет, достал из бумажника сотню. Тиффани без кривлянья взяла деньги, кивнула. Сказала «угу».
– На здоровье, – ответил я.
Мэлори села за руль. Я отодвинул кресло до упора, потянулся.
– Жрать хочу смертельно! – сказал я. – Кусок жареного мяса с картошкой!
Мэлори не ответила, молча объехала вокруг мрачного памятника – некто грозный, вроде солдата с ружьем. Свернула на Седьмое шоссе.
– Ты что? – Я тронул ее щеку.
Она зло помотала головой. Резко добавила газ. Прикусив губу, подалась вперед, словно шла на таран. Я пожал плечами, отвернулся. За окном неслась чернота, иногда вдали светились окна одиноких ферм. Редкие огни по холмам вполне могли сойти за звезды, а звезд высыпало какое-то угрожающее количество.
– Я просто не понимаю! – тихо проговорила Мэлори. – Как?
– Что как?
– Этот подонок заставлял ее трахаться с шоферьем. За деньги. А эта дурочка говорит: мне не трудно, от меня ж не убудет, если я у кого-то отсосу.
Я хмыкнул.
– Слушай! – Она резко повернулась ко мне. – Не пытайся казаться циничней, чем ты есть на самом деле!
– На дорогу смотри, – дружелюбно посоветовал я.
– Ты живешь в своей маленькой вселенной, пишешь свои идиотские сценарии из вымышленной жизни придуманных людей, которые даже и на людей не похожи – куклы на нитках!
– Откуда ты знаешь? – Я засмеялся. – Ты ж не видела ни одной программы.
– Пыталась! Как он там, «Кулак и камень»? Это ж…
– Эти идиоты все перелопатили, – перебил я. – От моего сценария там вообще ничего не осталось!
– А «Корабль обреченных»? Вот, блядь, шедевр!
– Как будто ты смотрела!
– Да от одной рекламы плакать хочется! Стыд!
– Так я и не говорю, что это «Гамлет». За этот стыд, кстати, хорошие деньги платят. – Я хлопнул рукой по кожаному подлокотнику. – Очень хорошие. Получше, чем за твое адвокатство. Или как это там называется.
Вот этого говорить точно не стоило. Мэлори с минуту молчала, мрачно глядя вперед.
– Что ты знаешь обо мне? – тихо проговорила она. – О моей работе? Мне приходится защищать вот такую Тиффани, которая оставила ребенка в машине, а ребенок задохнулся. Или студентов, изнасиловавших стриптизершу. Или идиота, искромсавшего бритвой свою невесту. Из ревности.
Я молчал; о ее работе у меня действительно представление было весьма расплывчатое.
– И кровь там настоящая. Не томатный сок – как у тебя. И трупы тоже. Мертвецы. Они не встанут и не пойдут в гримерку после конца съемки. Их сожгут или закопают. На самом деле. А виновные отправятся в тюрьму. Тоже настоящую. Где их будут насиловать и бить, пока не выбьют остатки человеческого. А потом они снова выйдут на свободу…
Мэлори прерывисто вздохнула. У нее тряслись губы. Сейчас начнутся слезы, подумал я.
– Я слабая. И злая… И я устала защищать подонков. Я была лучшей в выпуске… Гарвард – это тебе не юрфак в Аризоне! – Она шмыгнула, махнула рукой. – И что толку? В чем моя главная задача – скостить срок очередному ублюдку. Чтобы он побыстрее вышел и снова мог спокойно убивать, насиловать, грабить.
Я молчал.
– Больше не могу, – устало выдохнула она. – И не хочу.
Я не знал, что сказать, накрыл ладонью ее руку. Она сжимала рычаг передач. Дорога резво покатила под уклон, потом круто пошла вверх. Мы въезжали в горы.
– Дальний свет включи, – сказал я.
Или подумал, что сказал.
В этот момент прямо перед нами появился олень. Дымчатый от света фар, словно голограмма, он буквально материализовался из темноты. Мэлори ударила по тормозам, машина по инерции пошла юзом. Олень одним грациозным движением прыгнул вбок и исчез. В этот момент я услышал г