— Чья тетрадь?
— Сына. Лежала тут, на столе. — Пухова показала пальцем, где именно лежала тетрадь. — Я пришла с работы. Сына нет. На столе тетрадь. Думала, записка. Вот так…
— Когда это было?
Пухова назвала день.
В тексте говорилось:
«Дорогая мамочка! Сообщаю тебе, что я сегодня сбежал. Теперь окончательно. Туда я больше не вернусь. Пока буду жить у, Андрея…»
…Сергей выбежал в переулок и направился на автобусную остановку. Через двадцать минут он был на Озерной у Андрея Пухова.
— Чего это ты надумал? — прищурясь, корил Андрей нежданного гостя. — Совсем офонарел, что ли?
Сергей опустился на табуретку, ослабевший, в холодном поту.
Они — бывшие соседи. Андрей на два года старше. Сергей — худенький, светловолосый, с живыми глазами. Андрей, наоборот, коренастый, рыжеватый, с колючим взглядом. Сергей спокойный, очень ранимый, а дружок — плутоват, непредсказуем. Сегодня мог дружить с кем-то, а завтра — вдруг отвернуться.
Судьба у обоих во многом схожа. Учились в одной школе. Сергей получше, Андрей похуже. Обоим не повезло на родителей. У Сергея мать запила, отбилась от семьи, у Андрея отец настолько утомился от «зеленого змия», что однажды повесился в дровяном сарае.
— Гуляем отсюда, — поглядывая на часы, торопил Андрей.
Сергей дернул плечом. Ему не хотелось никуда уходить.
— Можно, я останусь? — робко проговорил он.
Андрей сплюнул.
— Жалко, что ли?
Пухов хотел что-то съязвить, но передумал, спросил:
— А если заметет? Она имеет наводку.
Сергей широко раскрыл глаза. Откуда ему было знать, что его мачеха когда-то якшалась с папаней Андрея…
— Она самогон давила, ну а папаня вьюном вокруг нее. Мужа в могилу свела, родителя подтолкнула… — Андрей запнулся, испытывая прилив злости. И спросил: — Ты не знал или финтишь?
Сергей молчал дольше, чем требовалось. Он вспомнил, как однажды раньше вернулся из школы и застал тетю Тину за странным занятием. На газовой плите и приставленном к ней вплотную столике стояли разные емкости, соединенные трубками и шлангами. Из одной из таких емкостей струилась жидкость, источавшая терпкий запах. Мачеха, застигнутая врасплох, откровенно лебезила, но, когда он собрался уходить, жестко внушила: «Не вякни где, слышишь? Молчи, как зарезанный…»
— Про твоего папаню не знал, а так…
Пухов не дал договорить.
— Вот так-то, серая твоя душа. Рвать надо! — Он резко повернулся, извлек из посылочного ящика, заваленного бумагами, плоскую бутылку с мутноватой жидкостью. Крутнул ее, весело сказал:
— Не хандри — дыши носом, — и протянул флягу.
Сергей, глядя на бутылку, нахмурил жидкие брови, как бы проверяя значительность последующих действий.
— Да не ерепенься. Дерни — и пойдем, — торопил он.
— Куда?
— На кудыкину гору, — опять начал злиться Андрей. — Я умру, если сейчас не тяпну.
Сергей замялся, виновато проговорил:
— Мамке хочу написать.
— Глотни — и валяй, — строго сказал Андрей, бросив на стол голубоватую тетрадь.
Сергей так и сделал, но письмо не дописал. Он быстро пьянел, в глазах его поплыл туман. Под проливным дождем они с Пуховым куда-то пробирались. Подвал был закрыт на замок. Однажды Пухов приводил сюда Сергея, но тот, потоптавшись, сбежал. Реакция была однозначной: «Заложит нас твой ханурик. Как пить дать, заложит. Надо ему арбуз вставить». На следующий день Андрей нашел Федулова, строго предупредил: «Гляди, Серега, если продашь, запихнут тебя куда следует и будешь лежать тихо».
И рассказал случай, как «крутые» парни «вразумляли» одного незадачливого «стукача». Измывались над ним как могли, а потом решили убить. Разработали план. В один из дней, когда в классе шли уроки, трое подростков на пустыре вырыли могилу. Когда все было готово, один из главных зачинщиков лег в яму и примерился. Спокойно и расчетливо готовилось убийство…
Алексей Павлович Миронов не успел сегодня выскочить в сквер, пробежать свои три круга, но зато основательно покрутил себя на ковре, постоял под душем. Прошелся с сыном, договорились в воскресенье поиграть в теннис. На повороте они расстались: Володя направился в свою школу, а отец вскоре подкатил к зданию другой школы, где учился Сергей Федулов.
— Знаете, Федулов у нас в школе совсем недавно. — Молоденькая учительница взглянула на Миронова, как на замерзшее окно. — Мы, в сущности, не успели с ним сблизиться. Знаю, что он из неблагополучной семьи. Это, естественно, не могло не отразиться на Семене…
— Сереже, — поправил Алексей Павлович.
— Да-да, Сереже, извините, — щурясь, будто под веки ей попала соринка, поправилась учительница. — Но мальчик смирный, положительный.
— Общительный?
— Я бы не сказала. Друзей, по-моему, у него не было.
— Почему?
— Трудно сказать, все собиралась поговорить, выяснить.
— С родителями встречались?
— Нет. Отец как-то приходил, меня не застал, а мать почему-то не откликалась на приглашения.
— Так и не повидались с мачехой?
Молодая женщина опустила глаза.
Неладное происходит: здесь не успели, там упустили, не придали значения или попросту отвернулись. С опозданием стала прозревать мать Сережи, стучалась в отделение милиции.
— Да, приходила женщина, — ответили Миронову на другом конце телефонного провода. — Есть запись.
— А дальше? Почему остались глухи к чужой беде? — возмутился Алексей Павлович. — В данном случае вы тоже несете ответственность за убийство мальчика.
— Если я, товарищ майор, буду отвечать за каждое преступление, то что же будет? — последовал ответ.
Вот так-то. Если верить бумаге, то везде все в ажуре: непрерывно улучшается работа с подростками по месту жительства, в школе и в семье. А на самом деле подростки в своем большинстве предоставлены сами себе.
Миронов поговорил и с ребятами. Они оказались более откровенными: «Сережа сдержан, спокоен, редко выходил из себя», «Чувствительный, легкоранимый, неприятности переживает в одиночку», «Боялся расспросов. Почему? Трудно сказать. Правду, наверное, не хотел говорить, а изворачиваться…», «Увлекающийся мальчик, только печальный какой-то. Такое впечатление, что его постоянно что-то угнетало».
Встретился Миронов и с Мариной. Легкое платьице, украшенное синенькими пуговицами, облегало ее стройненькое тело. Она волновалась. Рассказала, что у них был тайник. Сергей оставлял там записки. А однажды положил пакетик леденцов.
— Сережа любил рассказывать сны, — сказала Марина. — А сны у него были какие<то необычные — печальные. Его что-то беспокоило. Я всегда уходила с какой-то щемящей жалостью. Уходила, а он оставался, глядел вслед. Я чувствовала…
— Жаловался?
— Завидовал. Мамка, говорил, у тебя добрая.
— А о своей?
— Ничего не говорил. Однажды, правда, заметил: мамка, бывало, вспыхнет как порох и тут же отойдет. А вот тетя Тина — нет. Зло копит…
Миронов поблагодарил девочку, но она не торопилась уходить. По ее добрым глазам, робкому, озабоченному взгляду он догадывался, что она хочет еще что-то сказать.
— Есть такой мальчик, — начала девочка издалека. — Его зовут Андреем. Так вот Сережа иногда с ним встречался.
— Они дружили?
Марина волновалась. Волосы прядками выбивались ей на лоб. Поправляя их, она продолжала:
— Я бы не сказала. Разные они. Но Сережа тянулся к Пухову. Ну, а тот… Словом, Андрею нравилось верховодить. Однажды он заступился за Сергея…
И рассказала такой случай. Дети ловили котят, протыкали им глаза и вешали на дереве. Увидев это, Сергей закричал, чтобы они этого не делали. Тогда живодеры набросились на Федулова. Повалили и стали колотить. Вот тут и подоспел Андрей…
— Ты, наверное, виделась с Андреем? — спросил Алексей Павлович. — О чем вы говорили, что он сказал о Федулове?
— Он говорил, что Сергей был не в духе. Тосковал. — Девочка помолчала. — И еще говорил о какой-то веревке…
Миронов спешил на Озерную к Пуховым. «Веревка, — думал он, — вдруг та самая, бельевая…»
Дверь ему открыл небольшого роста, морщинистый, с жиденькой бородкой человек. Это был отчим Андрея. Выслушав майора милиции, слегка забеспокоился.
— Есть шнурок, — сказал он. — Каюсь, припрятал. Подальше от греха. А дело было так…
Человек с бородкой выжидательно замолчал. Миронов предложил ему закурить, тот не отказался. Сделав затяжку, продолжал, не меняя интонации:
— Прихожу это вечером, вижу: на столе два стакана. В одном на донышке, с наперсток оставши. Ну, думаю, выпивали, паразиты. Андрей само собой. Тому обормоту не впервой. А кто второй? Глянь — тетрадь, что-то начиркано. Буду жить, дескать, у Андрея и все такое. Дружок, выходит, был. Из дома, значит, сиганул, что-то накипело. Ну, ладно, думаю, разберемся…
Он раз за разом сделал несколько затяжек и продолжал:
— Сижу вот так, покуриваю. Глянь — из-под кровати что-то беленькое торчит. Нагнулся, потянул за конец — веревка. Ладненькая такая. И, представляете, с удавкой. Э, думаю, тут дело пахнет керосином, не дружок ли Андрея принес. Вот и решил припрятать…
Миронов позвонил дежурному по управлению. Тот сообщил:
— Тут тебя, Алексей Павлович, ждет водитель автобуса. Его Степин Петр Алексеевич* доставил.
— Сейчас буду, — ответил Миронов.
Шофер автобуса — лысоватый, немолодой уже человек — проявил завидную добросовестность. Он слышал о трагедии на карьере, мимо которого гоняет свой автобус. Сказал, что там довольно часто останавливается по требованию: высаживает рыбаков, в основном малолеток и стариков.
Миронов показал фотографии, не рассчитывая на успех: как может водитель, даже самый наблюдательный, запомнить в лицо каждого пассажира?
— Нет, не припомню.
Тогда Алексей Павлович использовал наводящую деталь:
— Может, по требованию кто-то останавливал автобус?
— Остановка была. Точно была, — подтвердил водитель. — Женщина выходила.
Взглянув еще раз на фотографию, он, однако, не смог с уверенностью сказать, что это именно она выходила у лозняка.