Придя утром на работу, Алексей Павлович Миронов решил несколько изменить план намеченных действий. Энергично стал крутить телефонный диск, поочередно набирая номера, выписанные на календаре. За этим занятием и застал его начальник Управления уголовного розыска.
— Жду доклада, а его все нет и нет, — сказал полковник Зигаленко. — В чем загвоздка?
Миронов ощутил непривычное для себя неудобство, похожее на легкую зубную боль.
— Виноват, товарищ полковник, но, к сожалению, пока ничего нового, — доложил майор.
— А как понимать загадочное «пока»? — допытывался Георгий Дмитриевич, усаживаясь за стол. Он знал, что Миронов обычно не торопился с выводами, полагался только на достоверные и проверенные факты.
Миронов посвятил начальника в свой замысел, выстроил логическую и убедительную версию.
— Что же, действуй, Алексей Павлович, — заключил Зигаленко. — Сам езжай к Федулову. На месте разберись. А его жену — сюда. Я проштудирую все, что вы собрали за мое отсутствие…
Через час Миронов встретился с Федуловым.
— У меня к вам, Алексей Иванович, несколько вопросов, — сказал майор, когда они остались в квартире вдвоем. — Ваш сын, как выясняется, не питал особой симпатии к Пухову, тем не менее тот частенько бывал в вашем доме.
— В мое отсутствие, — уточнил Федулов. За эти дни он заметно осунулся, если не сказать, постарел, но все то же сосредоточенное выражение на лице, та же пытливость во взгляде.
— Был Андрей у вас и в воскресенье, — продолжал Алексей Павлович. — Заявился утром. С какой целью? Что его связывало с Тиной Иосифовной?
— Два сапога — пара, только разных размеров, — буркнул Федулов.
— Что-то, выходит, влекло его к вам?
— Все рушится. — Федулов уклонился от прямого ответа, заговорил о другом — Такое впечатление, что внезапно выключили свет в доме. Темнота, кошмар какой-то.
Он не скрывал, что на душе у него неладно. Опостылело все, и никому не объяснишь, никто тебя не поймет. Да и сам, похоже, он перестал понимать себя. Человек в общем-то широкой натуры, он оказался слаб духом в критическую минуту.
— Надо как-то выходить из этого состояния, — сочувственно сказал Миронов. — Нельзя жить в темноте.
Ему, в сущности, требовалось выяснить кое-какие детали, задать еще несколько вопросов, но спросить об этом прямо, как говорится, в лоб, он не решался. Другому, может, не задумываясь, выложил бы все сразу, и разговору конец, а тут…
— Видно, так на роду написано, — вздохнул Федулов.
— Зачем же так? На работе вас ценят. А по семейной части…
— Влип, как кур во щи.
Тина Иосифовна на шесть лет старше Федулова. Властная, с темной душой. Что чувствует, о чем думает — об этом можно догадываться лишь по косвенным признакам. Первым своим мужем помыкала, тот и пикнуть лишний раз боялся. Сосал себе потихонечку самогон, как молочко, и становился еще тише. Эта самая сивуха его и слопала.
Что касается Федулова, то он было решил никогда больше не жениться. Жили они вдвоем с Сергеем, ходили вместе в магазин, сын становился в очередь, а он шел в кассу. Ходили и на мультяшки, по очереди готовили кашу и ели ее из одной тарелки, тщательно следя за тем, чтобы другому меньше не перепало.
И тут подвернулась Тина Иосифовна. Растравила мягкую и хрупкую душу Федулова. Затомило мужика, и он решил рискнуть с женитьбой. Поверил, потянулся, не замечая, как увязал. А когда ворохнулся, уже не по щиколотку, по колено засосало.
Так Федулов оказался пленником. Тина прибрала его к рукам, добилась, что главными в доме стали ее дела, на все ложилась ее длинная тень.
— Однажды мы серьезно объяснились, — продолжал Федулов. — Я настаивал, чтобы она изменила отношение к Сергею. Но оказалось, что говорили мы на разных языках.
— А что вы скажете о ее судимости?
— Тоже скрывала. Правда, не сидела, отделалась штрафом за самогоноварение. Деньгами бредила. Хотела их иметь много-много. «Зачем?»— спрашивал. «А на черный день!» Чтобы купить в дом какую-нибудь вещицу, даже сыну, — ни-ни. Скандал устраивала.
— Сын, выходит, не зря бунтовал?
— Да, он своим детским умишком все впитывал. А я, дурак, оттягивал: то некогда, то вроде бы и так ладно. Сам себе боялся признаться, что влип безнадежно.
Федулова не покидала страшная мысль о том, что сын ушел из жизни с обидой на него. Почему он до конца не выслушал парнишку, не разглядел, что у него на душе?
— Значит, жена сама по себе, а вы сами по себе. Небось и постирушку сами делали?
— Чего скрывать — делаем, — смутился Федулов, — стираем и сушим.
— А на чем и где?
— Как — где? На улице. Подойдите сюда, к окну: видите там, в осинках, столбы вкопаны и веревки натянуты. Там и сушим.
— Вижу. Я только что там проходил, когда шел сюда через двор. Поглядел — веревки новые, словно вчера натянутые.
— Вчера не вчера, а недели две-три тому назад, — сказал Федулов. — Заменил сопревшие на новые.
— Так уж и сопревшие, — усомнился майор, что-то соображая. — Выбросили?
— Нет, куски, что покрепче, оставил. В хозяйстве всегда пригодится. Перевязать или…
— Нельзя ли взглянуть? — перебил Миронов.
Федулов наконец-то сообразил, к чему клонит майор.
— Конечно. Где-то валяются. Сейчас поищу. — И он стал шарить в кладовке, потом заглянул в ванную комнату, в туалет.
— Странно. — Алексей Иванович пожал плечами. — Куда же они запропастились?
Он минуту-другую стоял в нерешительности. Между его бровей легла упрямая складка. Потом встал на табуретку и извлек с антресолей коробку.
— Всякое барахло сюда запихал, — пояснил Федулов. — Одним куском перевязал.
Он распутал веревку и протянул ее Миронову.
— Как видите, старая, — добавил Алексей Иванович. — А где остальные два куска — ума не приложу…
Они смотрели друг на друга: Федулов как-то растерянно, а Миронов — сочувственно, с пониманием.
— Сейчас, Алексей Иванович, с вашего позволения, я приглашу соседей, — сказал Миронов. — Составим акт на изъятие веревки.
Федулов коротко кивнул. Побледнев, он опустился на стул и весь как-то сразу сник.
Капитан Степин доставил Тину Иосифовну Федулову в кабинет начальника угрозыска. За его столом следователь Арева перечитывала показания соседей. Не все, правда, охотно идут на сотрудничество с человеком в милицейской форме, и тем не менее, когда Степин вновь оказался в доме, все, к кому он обращался, помогли. «Видел Сережу с коренастым пареньком на автобусной остановке. Это было около десяти утра», «Сергей был в голубой курточке, с удочками. Кого-то поджидал. Потом из подъезда дома выбежал мальчик. Они направились в сторону автобусной остановки», «Встретила Тину Иосифовну возле дома. Она была очень взволнованна. Спросила, чего такая вся издерганная, она ответила: «Зубы болят». Было это после обеда, около двух дня», «Днем встретила Тину, она сказала, что ездила в центр покупать пасынку новую форму. Я возьми да и ляпни: давно пора, ходит в обносках…»
Арева дала Федуловой расписаться под текстом об ответственности за дачу ложных показаний и приступила к допросу. Тина Иосифовна казалась спокойной, по крайней мере — внешне. Она достаточно умна, чтобы не переоценивать свои возможности, и не настолько глупа, чтобы ломиться в открытую дверь.
— Я перечитала ваши показания, — сказала следователь. — Некоторые из них нуждаются в уточнении. Вы, к примеру, утверждаете, что уехали в город, а пасынок остался. Но вас утром видели на автобусной остановке, а чуть раньше Сергей с удочками уехал с этой же остановки.
Федулова выдержала прямой взгляд.
— Кто же это мог видеть?
— Соседи.
— Ах вот оно что. — Женщина усмехнулась и добавила запальчиво — Соседи, значит. Вы их больше слушайте, они и не то еще наговорят…
— Дальше вы утверждаете, что ездили в центр покупать школьную форму Сергею, — продолжала Арева. — Не исключено, что вы кого-то там встретили из знакомых, а может, вас кто видел в автобусе или в городе?
— Встретила одну соседку толстую, другую тонкук да высокую…
«Зря насмешничаете», — хотела сказать Антон на Яковлевна, но промолчала. Такая у нее работа — ѵ р-петь и сдерживаться. Она заставила себя быть споггодной. Значительно взглянув на Федулову, сказала:
— Говорить правду — в ваших интересах. Нет ничэго тайного, что бы не стало явным.
Федулова молчала. Ее взгляд блуждал где-то под потолком.
Следователь все больше и больше убеждалась, что сидевшая перед ней женщина лгала и не испытывала при этом угрызений совести. «Часто меняет месте работы, грубит, оскорбляет товарищей по работе, занимается подлогами, имела растраты», — сказано в характеристике на Федулову, кладовщицу РСУ.
— Почему неправду? — возразила Федулова. — Это еще доказать надо.
— Доказать? — Арева подавила волнение. — Следы недавней борьбы сохранились даже на вашем лице…
В кабинет вошел Миронов. Тихо, чтобы не мешать, прошел к окну. Сел. Арева, выдержав паузу, на мгновение переглянулась с майором. Тот показал глазами: дескать, все в порядке.
— Ах это… — хмыкнула Федулова, проведя рукой по щеке. — Барсик царапнул.
— Барсик? — вмешался Миронов. — Не похоже. А потом, он же сбежал…
— Вернулся.
— А на руке?
Федулова брезгливо поморщилась, словно проглотила горькое лекарство.
— Окно мыла. Нечаянно разбила — стеклом и царапнула.
— Окно, говорите, — рассматривая царапину на руке, вслух рассуждал майор. Стекло на кухне действительно разбито, но никто его не мыл. Да и кокнуто оно было, как заявил Федулов, неделю тому назад.
— У меня к вам последний вопрос, — сказала Арева. — Я вам его задавала, но вы не ответили…
— И сейчас не отвечу, — вдруг вскрикнула Федулова. — Не отвечу — и все.
Миронов отвернулся. Тяжелые облака низко неслись над землей. Ветер гнул деревья и с каким-то остервенением трепал листву. Через форточку врывался сырой воздух. Душу наполняло какое-то пакостное чувство.
— Барсик… Окно… — нарушила Антонина Яковлевна затянувшееся молчание, когда они остались вдвоем в кабинете. — Будем, Алексей Павлович, заканчивать. Проведем опознание и…