— Вот те и раз! Разлюбили, значит?
— О, боже — любили, разлюбили… Это чувство дается не каждому. Моему бывшему мужу в том числе.
— Следствие располагает несколько иными данными, — возразил Малюков. — Установлено, в частности, что вы в Семене Абрамовиче в свое время души не чаяли.
— Вы и такие сведения собирали? — грустно усмехнулась Сладкова. — Откуда же, если не секрет, они у вас?
— Из материалов дела, конечно. Ваша мать была против брака, отговаривала, утверждала, что Семен Абрамович вам не пара. А вы? Обиделись. Плакали, уверяли в обратном. Говорили, что жить без него не можете. Было такое?
Сладкова молчала. Следователь говорил правду. В девичестве она действительно была увлечена Семеном. Со временем чувство потускнело, но Ия по-прежнему испытывала к мужу если и не пылкую любовь, то что-то похожее на глубокую привязанность, тянулась к нему, вечно занятому, корпевшему над диссертацией. Угадай муж этот момент, подойди, она бы вновь загорелась, но он не угадал. Не поддержал ее муж и в то время, когда она зашивалась на работе, пытаясь разобраться в неприглядных людских проступках. Уходила в себя, черствела, замороченная сомнениями и неудачами.
— Было, — вздохнула она. — И быльем поросло. Сухарь он, зануда.
— Вместе прожили пятнадцать лет. Была семья, а вы так говорите… с пренебрежением, с иронией. Все у вас легко и просто.
— Не надо песен. Вы же умный человек, а рассуждаете… — Помолчав, добавила с грустью: — Кому известно, как мне жилось? И кому до этого дело? Кому?
— А сын как? Его вы тоже разлюбили? Почему парень не с вами, а с отцом?
— Почему, почему. Так он сам захотел, а я не возражала. Что вы ко мне в душу-то лезете?
— Ищу мотивы преступления, — спокойно ответил следователь.
— Где? В моей жизни? Смешно!
— Нисколько. Закон обязывает найти эти мотивы.
— Ну тогда ищите, копайтесь, изучайте. Я не против. Да если бы и была против — вы все равно…
— Правильно. Я все равно бы искал.
Малюков взял в руки альбом с фотографиями и стал его листать. На него глядели милые, улыбающиеся, счастливые лица. И везде на первом плане Ия Александровну — гордая, уверенная в себе. Женщина, на которой держатся благополучие и мир в семье. Так оно, в сущности, и было до некоторых пор…
— Ваш сын, надо полагать? — спросил Александр Николаевич, указывая глазами на симпатичного паренька, сосредоточенно смотрящего вдаль.
— А вы что, не знаете? — усомнилась Сладкова.
— Я не видел вашего сына, — не отрывая взгляда от альбома, ответил Малюков.
На четырех страницах были наклеены фотографии, на которых Ия Александровна снялась вместе с элегантным брюнетом. Энергичная челюсть, рельефные надбровные дуги, кудрявая шевелюра… Снимки на фоне ресторана «Гагрипш» и гостиницы «Абхазия» в Гаграх, на Стрелке Васильевского острова в Ленинграде, у ресторана «Олень» в Зеленогорске и у «Витязя» в Пушкине, у ресторана «Арбат» в Москве и ряд других. «Почему в список своих знакомых Сладкова не внесла этого человека? Какие у нее с ним взаимоотношения? Что их связывает?» — раздумывал Малюков.
— Судя по всему, вы общались с этим мужчиной, — сказал следователь, взглядом показывая на фотографии. — Бывали с ним и в ресторанах. Кстати, вот вы с ним вместе за накрытыми столиками. Где это было?
— С каких пор под надзор правоохранительных органов попала любовь? — изумленно спросила Ия Александровна. — Но уж если вам хочется, то извольте. — Она пододвинула к себе альбом и стала охотно пояснять: — Вот на этой фотографии — в ресторане «Кавказский», на Невском; на этой — в ресторане «Баку», на Садовой; а вот на той — в ресторане гостиницы «Интурист» в Одессе. Ну и что же из всего этого следует?
— А следует то, что вы часто общались с этим мужчиной, а его фамилию в список ваших друзей почему-то не внесли. Почему?
— Не считала нужным. Оберегала. Человек он не простой — государственный. И самый близкий для меня. А теперь скажу: его зовут Гогия Чипашвили, он заместитель министра по строительству Абхазской АССР. Как-то летом я отдыхала в Гаграх, тогда с ним и познакомилась.
— Будучи еще замужем?
— Ну и что? — тряхнула головой Сладкова.
— Ия Александровна, а как же семья? Дом, сын, муж?
— Не говорите мне о муже, прошу вас. Я его ненавижу. Стал следить за мной, бегал ко мне на работу, доносил, добивался моего увольнения из органов.
— Я разговаривал с вашим бывшим мужем. Он мне понравился, — сказал Малюков.
— Он всем нравится, — съязвила Ия Александровна.
— Кроме вас, — улыбнулся Малюков и, выждав немного, продолжал: — Натура у него, чувствуется, широкая, добрая. Он любил вас, проявил немало терпения, старался сохранить семью.
— Старался, — передразнила Сладкова. — Если бы так, то не катил на меня бочку. Из-за него меня с работы уволили. И вообще прошу вас о нем не вспоминать. Тем более что это к делу не относится.
— Бегал на работу, катил бочку, требовал увольнения… Как раз наоборот. Его вызывали к вам на работу из-за вашей же расхлябанности, потому что вы прогуливали, не появлялись неделями. Он же вам об этом говорил.
— Ну, говорил, а мне-то от этого не легче.
— Но зачем же напраслину возводить на человека, который этого не заслужил?
Ия Александровна достала сигарету, закурила. Выпуская колечками дым, уставилась в одну точку. Она пыталась скрыть свое волнение, но получалось это у нее плохо. Она никак не ожидала, что этот с виду мягкий и обходительный следователь окажется таким дотошным.
— Значит, у вас были планы с Гогия? — поинтересовался Малюков.
— Конечно. И самые серьезные. Но почему — были? Они есть. Он разведен, живет под Сухуми, у него роскошный дом, машина.
— Вы бывали у него?
— Нет, он мне показывал фотографию своей виллы. Но пока меня он там не может принять. С бывшей женой еще не все уладил — достраивает ей дом.
— Где сейчас находится Гогия?
— Он скоро приедет в Ленинград. А как только приедет, мы с ним поженимся. Поеду жить к морю.
— Уточните еще раз: кем он работает?
— Заместитель министра по строительству. Я уже говорила.
— Говорить-то вы говорили, только он такой же заместитель министра, как я папа римский, — вмешался Миронов.
— Что вы хотите этим сказать?
Миронов переглянулся со следователем. В его глазах был вопрос: раскроем женщине глаза? Уловив согласие, положил на стол фотографии Чипашвили в профиль и анфас:
— Вот взгляните. Как видите, они сделаны по стандартному образцу. Вы-то, должно быть, знаете, где и в связи с чем их изготовляют?
— Что, Гогия арестован? — привстав, обескураженно спросила Ия Александровна.
— И не впервой.
— Вы меня разыгрываете… — упавшим голосом прошептала Сладкова.
Малюков усмехнулся:
— Здесь, Ия Александровна, не то место, чтобы кого-то разыгрывать. А что касается Чипашвили, вашего избранника, то должен вам сообщить — он прожженный мошенник со стажем.
Сладкова неподвижно сидела, полуоткрыв рот, все еще не веря своим ушам. Молчала она, кажется, целую вечность.
— Если женщина любит… — еле слышно проговорила она. — Если любит, то многим может пожертвовать. Сделать все что угодно для…
Она помедлила, подбирая нужные слова.
— Даже дать четыре тысячи рублей на покупку картины, — подсказал Миронов.
Сладкова поежилась, в сердце толкнулась боль.
— Рассказал, значит, — вздохнула она.
— Да, Гогия был предельно откровенен, — подтвердил майор. — Рассказал о вояжах на юг, о том, как паразитировал на людском доверии. Причем не только на вашем…
— Понимаем ваше, Ия Александровна, состояние, — сказал Малюков, — но нам хотелось бы кое-что уточнить… уточнить…
— Если вы настаиваете, — согласилась Сладкова.
И стала рассказывать о том, как они с Гогия Чипашви-ли оказались в Гавани на выставке. Потом зашли в антикварный магазин, что на Наличной. Его внимание привлекла картина — нечто вроде семейного портрета в интерьере. Гогия долго и внимательно ее рассматривал, потом стал уговаривать продавщицу припрятать ее.
— Через месяц я приеду и куплю, — клялся он, предлагая щедро отблагодарить за услугу.
Девушка отказалась, сославшись на строгости в магазине.
— Как же быть? — терзался Гогия. — Редкая возможность. Такая картина! Я уже вижу ее в гостиной. Она бы там все преобразила.
Сладковой картина тоже понравилась. Слушая Гогия, она пристально вглядывалась в него, желая определить, тот ли перед ней человек, за кого она его принимает, но не смогла, чутье ей изменило.
— У меня есть деньги, — сказала Ия Александровна.
— О, это будет чудесный свадебный подарок! — воскликнул Гогия.
Они — взяли такси, поехали в сберкассу. Сладкова сняла со счета 4 тысячи рублей и отдала их Чипашвили. В магазин он поехал один, а когда вернулся, сказал, что встретил земляка и с ним отправил картину. А через два дня сам улетел. Через неделю пришла телеграмма: «Уезжаю в длительную командировку. Скучаю. Люблю. Всегда твой…»
— И все же она промахнулась, не указав в списке Чипашвили. От него, пожалуй, и пойдет раскрутка, — заметил Малюков.
— Думаешь, так сразу и развалится? — усомнился Миронов. — Как бы не так. Взяла тайм-аут, все обдумает и будет держаться до конца. Не надейся и не жди, что в один прекрасный момент она возьмет и все выложит. Дескать, всё, мужики, я придумала, вот мои руки, надевайте наручники. Нет, она хорошо подкована, да и версия у нее железная…
— Все ты, Алексей Павлович, правильно говоришь, — согласился Малюков. — Если бы ты еще и вещицу ее какую-нибудь подбросил…
Миронов тут же позвонил Осокину.
— Николай Иванович? — В голосе майора сквозило изумление. — Как, ты на месте? А почему не докладываешь?
В ответ — голос запыхавшегося Осокина:
— Только что, товарищ майор, вошел в кабинет. Есть новость: обнаружено пальто. В ломбарде. Сдано на имя Веры Кожановой, инспектора по кадрам ОЖХ — Объединения жилищного хозяйства. Пальто не истребовано и уже продано. Судя по описанию кладовщицы, похоже на заявленное в списке Сладковой. И еще. Приемщица сказала, что Кожанова продала магнитофон «Сони».