— Когда человек не знает, как жить, ему всегда трудно, — сказал Петька-Утюг. — Три, Вова, к носу, и все пройдет.
Микрюков побывал у Нагретова дома. Занял денег, потом еще и еще. А отдавать было нечем. И тогда однажды Нагретое предложил ему выгодное дело. Микрюков не отказался. И потекли в карман трешки, а там и красненькие. Тут подвернулась Ветрова. Микрюков ушел из дома, сорвался с работы. И пошла наперекосяк его и без того нескладная жизнь.
…Микрюков умолк. Выговорился хотя и сумбурно, но ничего не скрыл, рассказал про себя все, как на исповеди. И сразу весь как-то поблек, осунулся. Лицо его перестало расплываться в усмешке и стало жестким, отчужденно-сосредоточенным.
— Скажите, когда вы в последний раз виделись с Нагретовым? — спросила Антонина Яковлевна.
— Позавчера, — ответил Микрюков.
— Где?
— Я заходил к нему домой: он приболел. А сегодня должен принести ему выручку.
— И сколько же вам перепадает?
— Десять процентов от реализации.
Арева прикинула в уме и продолжала:
— Значит, вы имели дело только с Нагретовым?
— Да, только с ним.
— Как связывались?
— По телефону.
— «НВЕ». По этому шифру.
— Да.
— А другой — «ТСВ»?
— Телегина. Но я на него не выходил. Этот вариант — на крайний случай.
— Ветрова тоже с ними знакома?
— Нет.
— Как же оказались шифры в ее записной книжке?
— Я сам зашифровал. Указал начальные буквы фамилии, имени, отчества. А из номера телефона записал последние четыре цифры, первые же вынес на верх странички.
— О чем вы обычно говорили по телефону с Нагретовым, перед тем как встретиться?
— Я говорил, что буду через такое-то время, у меня все в порядке.
— Зашифровывая отдельные действия, вы, видимо, понимали, что вас ждет?
— Конечно. Нагретое предупреждал, что если я его заложу, то он со мною рассчитается.
— Могли ли вы прийти к нему без всякого предупреждения?
— Нет, это исключено. Я должен предварительно позвонить по телефону и после некоторых условных действий подняться на этаж и позвонить в двери.
— Какие условные действия у вас с ним выработаны?
— Когда я звоню, трубку он снимает только после восьмого гудка. Я должен ему показаться из-под арки дома напротив, помахать рукой и сразу же перейти улицу. В квартиру звонить: три длинных и два коротких звонка.
Арева схитрила:
— И чем вы это можете доказать?
Микрюков запальчиво сказал:
— Я готов все проделать. Позвонить, помахать, подняться на этаж…
Он не окончил фразу, вздохнув:
— Я не намерен один по этому делу париться.
Арева не стала больше его испытывать.
— Хорошо, Микрюков, — сказала она. — Вот вам бумага, напишите все, что рассказали.
Когда Микрюкова увели, Антонина Яковлевна набрала номер телефона начальника районного управления милиции Миронова.
— Значит, есть основания для производства обыска? — выслушав следователя, спросил Миронов.
— Безусловно, есть.
Но у Миронова возникли сомнения.
— Установлено, что насечки на золотых изделиях выполнены алмазной фрезой, — сказал Алексей Павлович. — А Нагретое и Телегин, по нашим данным, этим инструментом не владеют и не пользуются…
— Хотите сказать, что нужно искать третье лицо? — спросила Арева.
— Нет, Антонина Яковлевна. Я думаю о другом: не повредят ли обыски делу?
Но Арева была настроена решительно:
— Повредят или не повредят, а делать их надо. Сегодня Микрюков должен быть у Нагретова с деньгами. Значит, уже одно это нас торопит. И еще вот что. Микрюков сказал, что у Нагретова в кухне мусоропровод. Понимаете, Алексей Павлович, на что он намекнул?
— Понимаю.
— Ждать нельзя. Надо действовать. А что касается третьего лица… — Она помолчала. — …То на него выйдем через Нагретова и Телегина.
— Что ж, — сказал Миронов, — готовьте, Антонина Яковлевна, постановления. А я сейчас же поручу Симонову и Носикову продумать операцию в деталях.
— Вот и договорились, — облегченно вздохнула Арева.
Квартира утопала в коврах, мебель сияла полировкой, светился на изломах граней хрусталь, на полу пышно цвел алый палас. На нем стояла женщина лет сорока, высокая, худая, с бледным лицом. Некогда красивые глаза смотрели устало и печально.
— Не беспокойтесь, мы без вас ничего не тронем, — сказал Носиков, слегка смутившись под удрученным взглядом немало пережившей женщины. Она имела вид человека, которому вся эта роскошь никогда не служила и была омерзительна.
Присев к журнальному столику, Телегина все-таки настороженно следила за неторопливыми передвижениями оперативников. Напротив сидел ее муж — кругленький, с румянцем во всю щеку, с тяжелым жгучим взглядом. Его явно раздражали шорохи, доносившиеся из спальни.
В тайниках Нагретова и Телегина уже обнаружены ювелирные изделия, золотые заготовки, а также мастерские с комплектами оборудования: миниатюрные плавильные печи, вальцы для прокатки металла, паяльные приспособления, приборы — всего сто двадцать наименований. Оба признали, что не первый год занимаются подпольным бизнесом — скупкой золота с рук у граждан, изготовлением и сбытом драгоценностей, пользующихся повышенным спросом.
Фигурные насечки на изделиях производил К. П. Не-стевой, расточник ювелирного завода. При обыске на его квартире тоже обнаружены заготовки и изделия из золота. Все трое обросли постоянной клиентурой.
Деньга, говорят, на деньгу набегает. А где они, день-ги-то? В сберкассе? Возможно, но книжек нет. В «чулке»? Тоже не обнаружили. Обыск затянулся.
— Прелюбопытная вещь, — обронил капитан Носиков, подойдя к замысловатой этажерке с позолоченной инкрустацией. Вся она была завалена старыми газетами и журналами, тетрадями и небольшими рулонами. Рассматривая этажерку, офицер уголком глаза наблюдал за реакцией хозяев. — Редкая, из красного дерева…
— Да, — с облегчением вздохнул хозяин, когда Носиков отошел в сторону.
Как у заядлого рыбака появляется предчувствие удачи, когда он вдруг находит укромное местечко и точно знает — здесь будет клев, так и Василий Иванович Носиков понял: деньги — в этажерке.
И не ошибся.
В пожелтевших от времени газетах и журналах, тетрадях и рулонах было обнаружено девять сберкнижек на предъявителя, квитанции облигаций трехпроцентного займа, сданного на хранение в сберкассу, на сумму 40 тысяч рублей. У других преступников тоже было найдено и изъято много ценностей на крупную сумму.
Из-за темнеющего парка выплывала луна. Вокруг нее расплывчато мерцали звезды. Их было мало, поэтому небо казалось застланным голубоватой дымкой.
Проводив машину, Носиков облегченно перевел дух и пошел по пустой, освещенной редкими фонарями улице. Думать ни о чем не хотелось. Быстрее бы домой, в свою простенькую и от того еще более уютную квартирку. Быстрее бы забыться крепким сном, уйти от пережитого и увиденного.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
«Шесть витков следствия». Всего лишь шесть из тех уголовных дел, что в досье Миронова. Дел, далеко не схожих между собою, затянутых, крепко закрученных и быстротечных, расследованных на едином дыхании.
…В кабинет робко вошел кряжистый, с покатыми плечами мужчина.
— Куценко Петр Захарович, — прогудел он и, полуобернувшись к худощавой высокой женщине, следовавшей за ним, продолжал — Моя жена, Евдокия Миновна.
— Слушаю вас, Петр Захарович, — заполнил паузу Миронов и указал на стулья.
— Приехали в гости к двоюродному брату, — заговорил Куценко. — Дочь, понимаете, у нас на выданье. Думали кое-что прикупить. Деньжата, слава богу, водятся. Она у нас на ферме…
— Да ты, Петро, ближе к делу, — вставила женщина. — Морочишь товарищу майору голову.
— Ничего такого пустого я не говорю, — огрызнулся Куценко. — Гражданин начальник должен знать, что мы не шаромыжники, а честные люди. И деньги у нас трудовые.
— Деньги, — взвизгнула женщина. — Были деньги…
— Да погоди ты, Евдокия, не базарь. Извините, товарищ майор, ее, непутевую.
— Ничего, продолжайте.
— Встали, значит, пораньше. Катерина, братова жена, блинов напекла. Все путем, как в гостях. Стали собираться. Я — за пиджак. Глянь, а денег нет…
Петр Захарович встал, расстегнул пиджак и показал дыру в подкладке: характерный разрез бритвой.
— Кого подозреваете?
— Кроме брата больше некого подозревать.
— Вы тоже так думаете? — обратился Миронов к женщине.
— Жена у брата такая милая. Грех возводить напраслину.
— Вы уже объяснились?
— Конечно. Отдавай, говорю, деньги по-хорошему, а не то такой трам-тарарам устрою, что не обрадуешься — чертям будет тошно. Он, ясное дело, разыграл обиженного: никаких, мол, денег не брал. Жена его тоже клянется, говорит: идите в милицию.
— Значит, брата подозреваете? — задумчиво уточнил майор.
— А кого же еще?
— Запомнили купюры?
— А как же! Все сотенные. Тридцать пять штук. Получил в сберкассе, сложил вдвое и резинкой перевязал.
— Вчера где-то успели побывать?
— Да, были в «Гостином», потом в…
— «Пассаже», — подсказала женщина.
— И ничего подозрительного не приметили?
— В каком смысле? — У Куценко округлились глаза, глядевшие из-под лохматых рыжих бровей. — Что я мог приметить?
— Допустим, кто-то прикасался к вам?
— Да нет, — неуверенно протянул Петр Захарович. — Вроде бы нет.
— Уж давайте поточнее, без «вроде бы». Подумайте, может, где толкнули вас или прижали.
— Помнишь, в «Гостином» тебя крутанули, аж шляпа слетела, — пришла на помощь женщина.
— Да, да, было такое. — Куценко почесал широкий лоб с глубокими залысинами. — Кажется, на втором этаже. Там такая толчея образовалась! Будь она неладна.
— А теперь попробуем вспомнить лицо, которое до этого, может, попадалось вам на глаза.
— Да кто его знает. Лица как лица. Люди копошатся, зыркают. У каждого своя забота.
— Вот именно, своя, — согласился Миронов и спросил — А где плащ расстегивали?