— Плащ? — не скрыв удивления, переспросил Куценко. — Откуда вы знаете про плащ?
— Догадываюсь, — улыбнулся майор. Он позвонил по телефону, переговорил, и тотчас в кабинет вошел старший оперуполномоченный капитан Парнавский с коричневой папкой под мышкой.
— Требуется, Юрий Эдмундович, ваша помощь, — сказал майор, жестом приглашая офицера сесть между супругами Куценко. И сам, выйдя из-за стола, приблизился к ним.
Капитан Парнавский листал альбом, со страниц которого глядели разные лица, сфотографированные по стандартному образцу.
— Внимательно всматривайтесь, примечайте, — наставлял майор.
Петр Захарович уже начинал терять интерес к уникальной коллекции, когда на него вдруг глянуло продолговатое лицо с цепким взглядом.
— Кажется, этот околачивался у кассы, — ткнув пальцем в фотографию под номером семнадцать, прогудел он. — Точно, этот!
— Похоже, Чарли всплыл, — сказал Парнавский, когда супруги Куценко, оставив заявление, ушли.
— Думаешь, он в городе?
— Встречался с ним. Месяца полтора назад. Сказал, что завязал, женился.
— Да, почерк его. — Миронов взялся за телефон, чтобы навести справки.
Оказалось, что Чариев Альберт Салихович, по кличке Чарли, проживает в Колпине, на улице Культуры. Работает, характеризуется положительно.
У карманных воров широкая специализация: «шир-мач», «технарь», «рыболов», «щипач». Профессионал, а именно таким слыл Чарли, мог совершить кражу с «росписью из пехи»— вырезать «писалкой» деньги или «лопату» (портмоне) из внутреннего кармана, «разбить дурку»— открыть или вытащить деньги из сумки, «мальцами» (пальцами) украсть из «чердака» (верхнего кармана).
— Мишка Соловей и Колька Черный тоже работают «писалками». Поюм Артем…
— Этот исключается. Во Владивостоке задержали.
— Ишь куда махнул!
— Размах, брат. Не исключено, что Артем прольет свет. А пока, Юра, займись Чариевым.
Немало мерзостей на счету Чариева, этого на вид благопристойного человека. Глядя на него, не скажешь, что он легко, без угрызения совести, может переложить из чужого кармана в свой деньги, заработанные честным трудом. Последняя отсидка вроде бы подвела черту. Немалую роль в этом сыграла мать. Она встала перед сыном на колени: «Ты отца загнал в могилу, я тоже на краю. Прошу тебя, умоляю, опомнись, сынок. Люди проклянут нас, будут плевать на могилу».
Миронов вызвал Чариева.
— Я же сказал вашему капитану, что завязал, — с вызовом ответил он. — Работаю, но вы не даете покоя. Рецидивист, с ним, мол, все можно. Стоит оступиться — сразу срок…
— Зачем же так?
— Тогда какого дьявола я здесь?
— Не стоит поминать дьявола, Альберт Салихович, — сказал Миронов. — Я пригласил вас по другому поводу. Требуется ваша помощь.
Чариев удивленно вскинул брови.
— Моя помощь?
— Да, ваша, — подтвердил майор и показал заявление Куценко.
— Понимаю, — выдавил Чариев и надолго задумался. Наконец он сказал: — Видел вчера в «Гостином» Кольку Свиста. В зоне в кирюхи навязывался, сосунок.
— Сосунок, говорите?
— Вообще-то он видный, — понимающе улыбнулся Чариев. — Рослый, узкий в поясе. Лицо интеллигентное, подвижное. Волосы? Темные, на пробор. Одет? В куртку стального цвета, с накладными карманами.
Майор пододвинул альбом, раскрыл на закладке.
— О, так он на крючке! — узнав на фотоснимке Свистунова, по кличке Колька Свист, не скрыл удивления Чариев.
Месяца три тому назад Свистунов позвонил Чариеву, предложил встретиться, но тот отказался: «Не торгуй, Коля. Что было — быльем поросло. Считай, не знаем друг друга. У тебя своя дорога, у меня своя».
— Я причинил много зла людям, — сказал Чариев. — Но два раза в одну реку не входят. Я отрекся от прошлого. Я клянусь…
— Езжайте, Чариев, домой, спокойно трудитесь.
— А если заметут?
— Кто? Колька Свист? — Майор взглянул с холодным прищуром. — Да полноте. Не позже чем завтра приглашу вас в свидетели.
— Ради бога не делайте этого! Я прошу. — И, убедившись, что его понимают, сказал — Кстати, у Свиста татуировка. На пальцах левой руки наколка: «Коля».
Миронов создал несколько групп, которые в течение суток выследили бледнолицего юношу двадцати двух лет, без документов, назвавшегося Геннадием Ковальчуком. Путем наблюдения был зарегистрирован факт кражи тридцати рублей Мариной Соколовой, тоже не имевшей паспорта. У Ковальчука изъято 305, у Соколовой —335 рублей. Все шесть банкнотов — сотенные. Поздно вечером в кабинет Миронова был доставлен вертлявый мальчуган — Веня Лукошкин.
— Парень-то больно ловкий, — заметил офицер. — Хорошо ушел из гостиницы, да и от сержанта легко улизнул, но все-таки попался.
Майор долго беседовал с пареньком.
— Расскажи-ка, Веня, о своей жизни, как ты до нее дошел. Растолкуй — не понимаю.
Веня смятенно смотрел на майора, чесал затылок.
— Я и сам не понимаю.
— Как же так? В деле участвуешь. Налаживаешь ксиву. Накалываешь. Совершаешь одну глупость за другой — и не понимаешь?
— Какую еще глупость? — фыркнул мальчуган.
— Обыкновенную, если не сказать — преступную. Лукошкин нахмурился, замолчал.
— Я вот с тобой, как с сыном, толкую. Добра желаю, помочь хочу.
— Слова всё. Обман. Говорят одно, а на деле… Боюсь я…
— Васильев тоже нагонял страх. Да еще какой!
— Боксер-то?
— Он самый. Ну и что? В «Крестах» оказался.
Сергей Васильев — босс ленинградских рэкетиров — создал из валютчиков и правонарушителей мощную группу по вымогательству денег. Сперва обкладывал данью карманников и наперсточников, потом взял под свой контроль авторынок. Группа «кинула» около тридцати машин. Сам Васильев разъезжал на «тойоте», новенький «мерседес» обкатать не успел, арестовали.
— Жестокий был. Одного, говорят, прирезал.
— Не глупи, Веня. — Майор вытащил из конверта несколько фотокарточек и веером развернул перед Лукошкиным. Тот задержал взгляд на одной из них.
В голове пронеслось грозное: «Если заложишь — хана, врубишь в ящик!»
— Такого злюку, как Чарли, я еще не встречал, — вдруг проговорил Веня. — Не дай бог проштрафиться. Бритву к горлу…
— Чарли, говоришь? — переспросил Миронов. «Был Свист, стал Чарли, — подумал он. — Хитро задумано. У, гидра».
Майор показал еще один фотоснимок.
— А этого как зовут?
На лице мальчугана мелькнула ухмылка:
— О, и Чуку лапти сплели!
Миронов вызвал Ковальчука.
— В «Неве», говорите, вас обчистили? — уточнил майор и спросил — А с кем вы там были?
— Как — с кем? Со знакомой.
— А может, с Чарли?
Молодой человек поперхнулся, невольно расширил глаза — чистые, как вода.
Ковальчук отрицал. Хмурил лоб, тер его рукой, мучился.
— Смелее, Чук, — наступал майор. — Где живете?
— В Вырице, — вдруг заговорил Ковальчук. — В доме одна бабуля. С нами еще ее внучка — Чита. Чарли подцепил ее на Кавказе. Еще Красавчик. Одессит, правая рука Чарли…
Вскоре Парнавский доложил из Вырицы: в «дипломате» найдено свидетельство на имя Свистунова: сдано на хранение в сберкассу облигаций трехпроцентного займа на две тысячи рублей.
Узкая тропинка, бежавшая сперва полем, затем через сосновый редняк, привела к дачному домику, возле которого, за частоколом, курился сизоватый дымок. На медных шампурах томились кусочки баранины вперемежку с луком. Тяжелые капли жира скатывались на угли и вспыхивали желтоватыми огоньками.
Колдовал над шашлыками узкий в поясе брюнет. Он переворачивал их с боку на бок, с удовольствием вдыхая дразнящий аромат, витавший над мангалом. Потом снял с одного шампура прожарившийся кусочек, попробовал его. Продолговатое лицо приняло умильное выражение.
— Приятного аппетита, Чарли!
Свистунов резко обернулся на голос. Сделал шаг в сторону, и тут же его руки были скованы наручниками…
Миронов возвращался с задания. На Петрозаводском шоссе его остановили.
— На двадцать первом километре убит наш товарищ! — сказал водитель такси.
Майор пересел в «Волгу» и помчался к месту преступления. Машина с шашечками стояла поперек дороги, стекло разбито, на руле — водитель с окровавленной головой.
— Навстречу мне попался парень, — сказал таксист. — Он показался подозрительным.
— Поехали. Может, догоним, — сказал майор.
Счетчик крутил второй километр.
— Вот он! Видите, пробирается кустами! — воскликнул водитель. — К Неве подался.
Миронов выпрыгнул из «Волги» и побежал, набирая скорость. Сколько раз ему приходилось преследовать преступников!
— Стой!
Парень прибавил в скорости, запетлял. Расстояние между ними сокращалось, а когда до беглеца оставалось метров пятьдесят, тот энергично обернулся и вскинул обрез. Майор отскочил, словно подкинутый пружиной, прежде чем грянул выстрел. Беглец перезарядил обрез, нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало: осечка. Этим и воспользовался Миронов. Он бросился на стрелявшего и боксерским ударом сбил его с ног…
Сержант Бочков, выскочив из машины, первым вбежал во двор. Двое рослых парней, увидев милиционера, метнулись под арку и исчезли.
Бочков скомандовал:
— Стой, ни с места!
Парни не остановились. Тот, что повыше, вдруг замедлил ход. Бочков приближался. Парень сделал едва уловимое движение, взмахнул рукой. Бочков почувствовал резкий ожог в низу живота и сразу словно нырнул с головой в темноту.
«Когда мы с Бочковым вбежали во двор, то увидели двух высоких парней, — писал в своем рапорте сержант Сенечкин. — Они бросились под арку, разбегались в разные стороны. Сержант Бочков погнался за одним, а я за вторым. За поворотом настиг и задержал его — он назвался Сокольским».
В районе действовала банда. И везде один почерк — ограбление с избиением. Разгулялись молодчики…
Миронов еще раз перелистал справки: отпечатки пальцев на рукоятке ножа с кровью Бочкова оставлены не Сокольским. Проверка отпечатков по картотеке ранее судимых тоже ничего не дала. При таком положении арестовывать Сокольского не было оснований. Но и отпускать человека, причастного к преступлению, — а Миронов был уверен в этом — не хотелось.