– Значит, нам не о чем переживать?
Либерти подняла голову, слегка отстранилась и потянулась за запиской. Прочитала ее еще раз и покачала головой.
– Завтра Смерть просила прийти на Набережную. Завтра и узнаем, есть ли о чем переживать.
А на следующий день Война вернулся.
Утром Либерти проснулась от удушающего запаха гари по всему дому. Она вскочила с постели, откинув одеяло в сторону, и закашлялась. Кошки в ряд сидели у двери ее спальни и во все глаза таращились на нее, пока Либерти, открыв окно, не начала кашлять еще сильнее. Все небо было в дыму.
То было первое утро Йоля.
Она быстро накинула теплое синее платье и босиком сбежала вниз, чуть не навернувшись на лестнице.
Алан уже не спал. Он пытался закрыть дверь и не пропускать смог в дом, но сильный ветер сбивал все на своем пути. Сверху послышался кошачий вой. Трехглазый ворон назойливо летал под потолком и кричал. Либерти застыла на месте, не в силах ни слова вымолвить, ни помочь Алану. Ей почудилось, будто сердце у нее остановилось и все происходящее нереально.
Кошачий вой становился только громче. Ворон сбил люстру. Ветер опрокинул вещи, следом упали стол и стулья. Дверцы шкафов затрещали.
– Помоги мне! – крикнул Алан.
Либерти едва его услышала, голос донесся до нее откуда-то издалека, словно из внешнего мира. Она вышла из оцепенения и резко выставила руки перед собой. Дверь поддалась охотнее, Алану удалось закрыть ее практически до конца.
– Сможешь удержать ее, пока я не поставлю замок? – он, придерживая дверь, повернулся лицом к Либерти. Она кивнула, стиснула зубы и отступила на шаг, приняв более устойчивую позицию. – Тогда отпускаю.
Скорее догадавшись, что говорил Алан, нежели услышав, Либерти перекрестила ладони. Сквозь ее пальцы прошла искрящаяся тонкая нить, обвила ее руки, и Либерти стала медленно раздвигать их в стороны. Алан быстро отошел от двери, Либерти резко толкнула ладони вперед: дверь захлопнулась. Алан, сжав кулак, сделал круговое движение рукой: большой замок появился через несколько секунд.
Они одновременно устало выдохнули. Алан прислонился к стене, Либерти оперлась об упавший стол. Глянув друг на друга, они тихо рассмеялись.
– Из нас вышла отличная команда, – с улыбкой произнес Алан.
– Мы бы сработались, – согласилась Либерти.
Мгновение они молчали.
– Спасибо… за помощь, – Либерти начала поднимать стулья и раскиданные вещи.
Кошки замолчали, две из них спустились на первый этаж и уселись на нижней ступеньке лестнице. Махнув хвостом, одна громко заурчала, а вторая легла, прикрыв глаза.
– Часто у вас… такое? – спросил Алан, помогая Либерти прибираться.
Она пожала плечами и, выпрямившись, осмотрела дом. Беспорядок оказался не таким сильным, как она думала. Ветер за окном шумел, а деревья пригибались под сильными порывами. Ворон приземлился на плечо Алана, но через секунду снова взлетел и на этот раз устроился на своем любимом месте – подоконнике.
– Не то чтобы очень часто. Нет… Сейчас что-то идет не так. Мне нужно на Набережную.
Возражать Алан не стал, но, когда оба повернулись к окну, поняли, что Набережной придется подождать. Где-то вдалеке, в районе Леса, показалась огромная фигура, возвышающаяся над окружающим ее миром. Ее волосы развевались во все стороны, иногда цепляясь за ветви.
Прошло не меньше часа, когда буря успокоилась. Поваленные деревья лежали напротив дома Либерти. Стволы были разломаны в нескольких местах. Долгожданная тишина неприятно гудела в голове, колола сердце зародившаяся тревога.
Им не требовались слова, чтобы понять друг друга. Они действовали так, будто были знакомы всю жизнь. Не сговариваясь, она приготовила глинтвейн, а он вытащил пледы с верхней полки в ее спальне и принес в гостиную. К моменту, когда Алан спустился, Либерти расставила бокалы на низком деревянном столике, в центре поместила пиалу с имбирным печеньем. Запах горячего вина, смешанного со специями и фруктами, разносился по всему дому, проникая в каждую щель. Либерти довольно вдохнула приятный аромат и зажмурилась от удовольствия.
Алан подошел к ней со спины и, бросив один плед на диван, второй накинул на плечи Либерти. Она чуть обернулась к нему и накрыла ладонью его пальцы, прося, не размыкать объятия. Тепло растекалось по всему телу – внутри от глинтвейна и снаружи от пледа и близости Алана. Она прижалась к нему спиной.
– Мне хорошо с тобой. Я рада, что ты в Городе, – прошептала Либерти, прикрыв глаза.
Над ухом прозвучал смешок, и она снова качнула головой. Она слышала, что он улыбнулся. Открыв глаза, она увидела легкую, добрую улыбку и невольно засмотрелась.
– Мне с тобой тоже, – ответил Алан.
Его звонкий голос никак не сочетался с плавными, по-кошачьи грациозными движениями, но Либерти это нравилось. Нравилось наблюдать за ним, слушать его, узнавать, подмечать детали. То, с каким интересом он смотрел на ее кошек, как аккуратно ставил чашку на стол, как недоуменно склонял голову, когда она говорила о чем-то, чего он не знал. С каждой новой минутой, проведенной вместе, она глубже окуналась в трепетное, приятное чувство привязанности.
Отвечать на взаимность, с одной стороны, хотелось тысячей благодарностей, а с другой – не хотелось вовсе. Тишина убаюкивала и успокаивала.
– Переместимся на диван? А то глинтвейн остывает, – прошептал Алан на ухо Либерти.
И она, встрепенувшись, кивнула и, укутавшись поудобнее в плед, немного отстранилась. Быстро обошла стол, забралась на диван. Уселась поудобнее и потянулась к бокалу глинтвейна. Алан оказался рядом спустя полминуты и поднял бокал со словами:
– За встречу?
– За встречу, – согласилась Либерти, улыбаясь.
Бокалы нежно зазвенели, столкнувшись, и они сделали по глотку пряного, вкусного глинтвейна. Либерти положила голову на плечо Алана и прикрыла глаза. Серая кошка запрыгнула и улеглась между ними, свернувшись клубочком. Черная улеглась на подлокотнике дивана. Остальные устроились в разных местах, но каждая громко урчала.
Говорить не хотелось. За окном завывала метель, в доме горели свечи, а рядом были уютные кошки и Алан, ставший родным за рекордно короткое время.
Оба дремали, когда все семь кошек одновременно мяукнули. По дому по-прежнему разносился теплый запах пряностей, апельсина и имбиря.
– Пора идти, – шепнула Либерти, и в ее голосе послышалось плохо скрытое волнение. Она не сказала, но таких сильных бурь в Городе никогда не бывало. Дурной знак.
Дурным знаком был и приход Смерти за день до появления Алана на пороге ее дома, и ее просьба, и странные слова об уходе, и записка. Потянувшись, Либерти поднялась. Идти ей никуда не хотелось, даже в такие моменты ее дом казался самым надежным, самым уютным местом во вселенной, а с появлением Алана стал еще роднее.
– Мне пойти с тобой? – мягко спросил он.
Взгляд его выражал бесконечное беспокойство и участие, и Либерти становилось от этого больно, потому что люди не были способны на подобную доброту. Она хотела отказаться, но, смотря в его темные блестящие глаза, поняла, что слова застряли в горле.
Она кивнула, откашлялась и махнула рукой, чувствуя, как глаза обожгло непрошеными слезами. Но Либерти знала: плакать еще рано. Она наплачется потом.
В полном молчании они вышли на улицу; казалось, будто не было никакой бури. Кроме поваленных деревьев, ничто не напоминало о прошедшем урагане.
Трехглазый ворон летел рядом с Аланом. Либерти ненавязчиво взяла его за руку и переплела пальцы. Он повернулся к ней и сжал ее ладонь. Оглядываясь, они видели, как люди выходили из домов. Кто-то перешептывался, кто-то указывал в сторону Набережной.
Над Лесом все еще виднелась высокая фигура. Медные длинные волосы ниспадали с плеч ровными волнами, а белое платье обволакивало тело Богини. Ее лица Либерти не разглядела: на ней, как всегда, была птичья маска с длинным клювом.
Люди шептались, и шепот их становился все громче, настойчивее. Слова, пропитанные смятением, доносились до Либерти и Алана.
«Он вернулся».
«Он беспощаден».
«Никто его не звал обратно».
«Лучше бы Богиня не создавала его».
Алан в непонимании осматривал напряженных прохожих. Либерти тихо сказала:
– Они говорят о Войне.
Ей не хотелось верить в расходящиеся слухи, но лица людей говорили слишком многое.
Подходя к Набережной, Либерти заметила дым, поднимающийся из-за горизонта: не одну тонкую полоску, как несколько дней назад, а черный смог, за которым не видно неба. Она застыла, будто бы вросла ногами в землю. Алан остановился рядом, и она почувствовала его руку на своей спине. Благодарность захлестнула ее с новой силой, Либерти сглотнула подступивший комок слез.
Люди шли к Набережной, кто-то подходил к Морю, кто-то останавливался в нескольких метрах от воды, кто-то застывал у песка. Они, как и Алан с Либерти, неотрывно смотрели на черный дым.
Справа Либерти заметила синее пятно и, развернувшись, поняла, что это Смерть. Рядом с ней стражем стоял Барон. Чуть поодаль от них маячили три женщины в черных платьях – сестры-ведьмы: Мелвилл, Леона и Эйлен, о которых говорила Смерть. Либерти не была с ними хорошо знакома, но знала, что они сильны и что лучше их не злить.
– Что это значит? – хрипло спросил Алан. Судя по голосу, он был напуган не меньше Либерти и всех пришедших.
Либерти покачала головой и всхлипнула.
– Война все-таки вернулся, и теперь весь внешний мир под угрозой. Он хочет уничтожить всех, – с трудом ответила она. – Война беспощаден. Он – самый жестокий из Всадников. Даже Смерть не смогла остановить его.
Алан промолчал. Либерти вдруг сделала невесомый шаг вперед, потом еще один и еще. Она приблизилась к Морю и, не разуваясь, зашла по щиколотку в воду. Алан последовал за ней, а когда они остановились, спросил:
– Что это значит для Города? – голос у него звучал тихо, спокойно. Либерти на мгновение показалось, что смог на самом деле не пугал его, а начало войны не выбивало из колеи. Но, обернувшись, она поняла, что он всего лишь умел хорошо сдерживать эмоции.