– Ничего, – глухо ответила Либерти. – Разве что… Те, кто знал о Городе, начнут ненавидеть его и его жителей. Но ведь это неизбежно, когда начинается война?
– Что неизбежно? – нахмурившись, спросил Алан.
– Ненависть, – выдохнула Либерти. – Ведь война – главная причина ненависти.
Там, за морем, раздавались крики, протяжные, похожие на вой. В черном небе это прозвучало так жутко, что Либерти едва смогла устоять на ногах. Алан подхватил ее и прижал к себе. Послышался особо протяжный крик, но это кричали те, кто пришел к Набережной. Кто-то падал на колени, кто-то плакал, кто-то, сжимая губы, зло смотрел на Море.
Грохот сотряс все небо, далеко сверкнула молния и ударила в землю. По щекам Либерти катились слезы, и остановить их она не могла. Алан поглаживал ее по спине, но она ощущала, какой напряженной была его ладонь.
– Как он мог? – выдавила из себя Либерти.
– Так же, как и все остальные, кто когда-то начинал войны, – натянуто ответил Алан.
Либерти не поняла, что он имел в виду, и уточнять не стала. Рыдания душили ее, и спокойствие Алана, его уверенность и тепло казались слишком неестественными, но при этом позволяли не сойти с ума. Смерть просила ее помочь жителям Города, но Либерти сама отчаянно нуждалась в помощи.
На следующий день, едва солнце показалось из-за горизонта, Либерти выскочила из дома. Все еще спали: и кошки, и Алан. Она беззвучно прошмыгнула мимо него, спящего на диване, и закрыла за собой дверь. Для зимы утро выдалось теплым, но Либерти по привычке закуталась в шарф и накинула капюшон теплого пальто. Ночью ей удалось уснуть после нескольких капель успокоительного и долгого разговора с Аланом.
Насколько она помнила прошедший вечер, она держала его за руку, пока не отключилась. Как долго он сидел рядом? Либерти мотнула головой, отгоняя непривычные мысли: ей было странно чувствовать человека рядом с собой. Комфорт и тепло, исходившие от Алана, дарили ей успокоение, которого она не ведала до встречи с ним.
Путь до Набережной вышел быстрым, жители Города еще спали или отдыхали в попытке прийти в себя после вчерашнего потрясения.
На поляне перед Набережной возвышалась Богиня. Она посмотрела на Либерти, медленно кивнула ей и вновь устремила взгляд вдаль в ожидании Новой Богини. Этот ритуал проходил каждый год, но еще ни разу Новая Богиня не задерживалась.
Смерть и Барон стояли неподвижно на том же самом месте, где были и вчера, и Либерти невольно подумала, что они провели там всю ночь.
Чуть поодаль на коленях сидели три сестры-ведьмы и держались за руки. Мелвилл, Леона и Эйлен испокон веков защищали Город наравне с его хранительницами Совой и Волчицей, но Либерти впервые видела их магию воочию. Серебряные искры осыпались с их пальцев.
Разглядев тонкое, сверкающее световое поле на границе Моря, Либерти все поняла. Ведьмы ставили невидимый барьер вокруг всего Города. Сердце у нее стало тяжелым, но она медленно направилась к Смерти и Барону.
– Вы здесь со вчерашнего дня? – вместо приветствия спросила Либерти.
Смерть кивнула, Барон слегка повернулся в ее сторону.
Позади раздался взрыв – Либерти инстинктивно пригнулась и только потом обернулась на звук: явилась Новая Богиня. Их битва началась.
Абсолютно одинаковые, не считая светящегося ореола вокруг головы Новой Богини. Если бы не он, они были бы совсем неразличимы.
Смерть и Барон не шелохнулись. Три ведьмы – тоже. Битвы Богинь никогда не вредили жителям Города: если в процессе они что-то разрушали, то все восстанавливалось, как только битва подходила к концу и наступал новый год. Никто не боялся, что Богини нанесут непоправимый ущерб, потому что для Богини в Городе не существовало ничего непоправимого. Она искренне любила своих жителей и заботилась об их безопасности, поэтому стражей было даже больше, чем требовалось.
Либерти выпрямилась.
– Ты говорила об этом? – спросила она и лишь в эту секунду осознала, что если Смерть и Барон уйдут к Войне, то они могут не вернуться.
Война не щадил никого. Смерть не стала бы исключением.
– Скоро мы уйдем, – сказала Смерть. – Город останется на них, – она кивнула на сестер-ведьм, – на Гликерии, которая сейчас в Королевстве, и на тебе. Можешь позвать Ремуса, моего помощника, если хочешь. Он не откажется помочь и…
Смерть вдруг замолчала и опустила голову. К ее ноге прибилась стеклянная фиолетовая бутылка.
– Либерти! – послышался громкий окрик Алана.
Она быстро обернулась и помахала рукой. Его голос звучал взволновано, он указал на двух Богинь и развел руками. Либерти на выдохе улыбнулась и жестом позвала его к себе, а потом крикнула в ответ:
– Не беспокойся! Все в порядке, они не тронут тебя!
Алан медлил, и тогда Либерти громко добавила:
– Доверься мне!
Он доверился.
Черный ворон спокойно летел рядом, даже не оглядываясь на сражающихся Богинь. Из-под земли показался черный полупрозрачный огонь, но ни земля, ни деревья не пострадали. Пламя заключило в круг двух гигантских женщин и выросло до небывалых размеров. Они поставили защитный барьер.
Алан шел к Либерти. Медленнее, чем ей хотелось бы, но быстрее, чем мог бы. Они неотрывно смотрели друг другу в глаза, будто бы могли передать свои мысли. Раздался грохот, но взрывная волна не вышла за пределы круга. Старая Богиня упала, но через мгновение поднялась. Новая Богиня гордо выпрямила спину.
Либерти на секунду обернулась на Смерть, которая, нагнувшись, подняла стеклянную бутылку, быстро ее откупорила и вытащила свернутую бумажку. Из горлышка выплыл сгусток черного тумана. До Либерти донеслись человеческие стоны и крики. Тихие звуки были едва слышны в общем шуме, но она точно знала, что кричали где-то рядом.
Пока Алан еще не приблизился, она взглядом пыталась найти того, кто стонал. А потом ее взгляд вернулся к бутылке в руках Смерти. Либерти оцепенела.
Смерть выронила бутылку, и, разбившись, стекло рассыпалось на пылинки. Последний крик отчаяния больно резанул по ушам, но и Смерть, и Либерти, и Барон проигнорировали это. Смерть раскрыла бумажку, быстро пробежала глазами текст. Она нахмурилась и поджала сухие бледные губы. Пальцы сильнее сжали письмо, и через секунду оно сгорело в ее руках.
Либерти ахнула. И почувствовала чьи-то теплые руки на своих плечах, а следом – запах имбиря, апельсина и корицы, который Алан принес с собой из дома. Ощущать приятный аромат, стоя на берегу Моря, где по другую сторону умирали люди, оказалось страшно. Мурашки прошлись по спине Либерти.
– Что это было у тебя в руках? – спросил Алан, приобняв Либерти.
Смерть покосилась на него и промолчала. Барон стукнул тростью по песку и хмыкнул, а после произнес:
– Последние слова тех, кого он убил. Письма ненависти и проклятия от тех, кто смог выжить, – его голос звучал ровно, и вряд ли кто-то мог бы расслышать в нем нотки тревоги. Его хвост нервно дрогнул. – Их здесь будет много…
Кот шаркнул лапой. Трехглазый ворон громко каркнул. И после этого сверху послышалось еще более громкое, настойчивое карканье. В небе, прямо над Богинями, парили птицы: вороны и вороны. Пальцы Алана сжали плечи Либерти чуть более напряженно, и она невольно вздрогнула.
Либерти опустила глаза и увидела, как сотни, если не тысячи стеклянных бутылок разных форм и цветов прибивались к берегу и сталкивались друг с другом. Какие-то трескались, и из них доносились звуки разрушения, человеческие рыдания и нечеловеческие вопли. Крики обрывались, и за ними следовали взрывы, лязг мечей и выстрелы.
Либерти быстро, почти грубо вырвалась из объятий Алана и потянулась к самой ближней бутылке, ухватилась за фиолетовое горлышко и поднесла к лицу. Внутри лежал такой же сверток, перевязанный тонкой веревкой. Она глубоко вдохнула.
– Может, не стоит? – послышался сбоку взволнованный голос Алана. Он присел рядом и рассматривал фиолетовое стекло так, словно никогда не видел ничего подобного.
– Может, не стоит, – согласилась Либерти, но все равно открыла бутылку и вытащила письмо.
От бумажки исходил слабый черный дым.
Позади послышались звуки сильных ударов – три раза подряд. Богини сражались молча. Либерти вздохнула. Алан был прав: ей было совершенно ни к чему вскрывать чужую ненависть и окунаться в разрушенные жизни и надежды незнакомых ей людей. Но разве могла она оставаться в стороне, когда Война пришел в мир, в который когда-то она сама хотела прийти?..
Либерти раскрыла письмо.
И заплакала.
В нескольких метрах от круга, созданного Богинями, продолжали собираться растерянные жители Города. Кто-то наблюдал за Богинями, кто-то нес бутылки вина, коробки печенья или йольские кексы. Йоль, да и все остальные праздники Колеса года почитались в Городе особенно сильно, и пропускать их люди посчитали недопустимым. А раз явились Богини, то и жители не имели права замыкаться в себе. Никто не хотел обидеть создательницу Города.
Смерть вытащила несколько писем и, не читая, сожгла их. Барон разбил несколько бутылок тростью и зашипел прямо как настоящий кот, когда из одного исчезающего письма послышались крики.
Либерти закрыла руками лицо не в состоянии унять слезы. Происходящее не укладывалось у нее в голове, и затуманенный разум отказывался давать хоть какое-то объяснение. Плечи тряслись, она с трудом сдерживала всхлипы и совершенно не слушала Алана.
Она слышала его слова, которые складывались в предложения, его мягкий, добрый голос. Получалось вырывать отдельные фразы: Алан обещал, что останется с ней, что не бросит ее. Уверял, что все будет в порядке, что скоро все закончится. Он обнимал ее так крепко, как только мог, и шептал, что она сильнее, чем думает, и что ее силы хватит, чтобы справиться с этим.
Но они оба знали, что ни ее силы, ни силы трех сестер-ведьм не хватит на то, чтобы победить Войну.
Всадники Апокалипсиса – сильнейшие существа в мире, и не было среди живых тех, кто мог бы одержать над ними победу. Либерти при этой мысли невольно посмотрела на Смерть, но та оставалась неподвижной и разглядывала своими бесцветными глазами дымящийся горизонт.