Какой же черный и безжалостный шторм был в ту октябрьскую ночь! И какой ужас был в душе у юнги Андрюшки, если кинуться в воду ему показалось не так страшно, как оставаться на палубе!
Он что, спасенья искал в этих жутких волнах? Или шторм уже казался страшнее смерти?
О чем он думал, Андрюшка?
Или уже ни о чем не думал?..
Разве бывает такой страх, когда человек уже не думает?
Санька не раз представлял себя на месте юнги Андрея Шуширина. Будто он сам на скользкой, вставшей вертикально палубе, а сверху рушатся громады воды с шипучими гребнями, трещит дерево, срываются и крушат фальшборт многопудовые карронады… И вода, вода, и мрак…
Но до конца представить это Санька не мог. Таких штормов он не видел. Даже с берега не видел…
Нет, Санька не осуждал юнгу с «Везула» за тот смертельный страх. Какое право он имел осуждать, если сам никогда ничего похожего не испытывал? Была только тоскливая обида: "Ну зачем он так? Почему не дождался помощи, почему не выдержал?"
И почему юнге Андрюшке взрослые люди дали кинуться в море? Неужели каждый думал только о себе?
Нет, наверно, просто не уследили…
– …Просто у него не было друга, – внезапно сказал Одиссей.
– Что? – вздрогнул Санька.
– Не было у него друга. Если бы рядом был надежный друг, они бы обязательно удержались вдвоем… Хоть какой шторм, но удержались бы!
– Да… наверно… Конечно, – сказал Санька. И опять заколола беспомощная обида. Оттого, что он, Санька, не может стать другом этого Андрюшки и удержать его от смертельного броска.
…А сам-то Санька не струсил бы?
"Ну и струсил бы! Ну и пусть! – сердито подумал Санька. – А вдвоем все равно не так страшно!"
Видимо, Саньку все-таки просвистело на берегу. К вечеру он осип, а утром температура была тридцать восемь. А потом и еще больше.
Ничего! Санька даже радовался. Можно будет несколько дней не ходить в школу, не встречать Турчакова, не ждать со скрученным страхом каких-нибудь новых насмешек.
Но болезнь оказалась коварнее, чем ждал Санька. Тяжелее. Температура не падала. Стало колоть в боках. А особенно худо было по ночам, когда чудились черные, душные, как горячая вата, волны, которые накрывали Саньку с головой, и он не мог сквозь них протолкнуться к другому мальчишке – то ли Одиссею, то ли юнге с «Везула», который звал на помощь. А еще и Димка Турчаков тут появлялся, но совсем как-то непонятно… И падали на Саньку срубленные мачты, и бился он в запутанных шкотах и вантах…
– Доскакал раздетый, достукался до воспаления, – горько сказала мама.
Но оказалось, что это не воспаление, а жестокий бронхит.
…Мама работала диспетчером на автостанции, порой приходилось ей дежурить по ночам. Папа тоже иногда работал во вторую смену. Чтобы приглядывать за больным Санькой, к ним переселилась Люся. Конечно, с Тарасиком (куда же его девать?).
Через неделю болезнь приутихла, оставила Саньке только слабость, не очень сильный кашель и какое-то беззаботное настроение.
Санька целыми днями читал толстую книгу "Мифы Древней Греции" или разговаривал с Люсей про всякую всячину. Они друг друга всегда понимали, хотя Люся и была старше на тринадцать лет. Санька рассказал ей даже про Одиссея. Люся и это поняла как надо. Она Саньку погладила по голове и ласково проговорила:
– Он там без тебя скучает, наверно. Ты давай поправляйся, Сандалик наш…
От этой ласки (и, наверно, оттого, что Санька был совсем ослабевший) у него подкатила к горлу теплая волна. Санька уткнулся в подушку. Люся погладила его по спине, потом посадила на одеяло Тарасика.
– Иди к дяде Сане, скажи: "Давай поиграем".
Санька перевернулся на спину, посадил Тарасика себе на живот и улыбнулся ему сквозь слезы.
…В школу Санька вернулся перед осенними каникулами.
Вторая встреча
В новогодние каникулы я получил от Сандалика бандероль. В ней была книжечка "У карты Севастополя". Очень интересная книжка с описанием севастопольских улиц и окрестностей и с историей их названий.
По правде говоря, у меня было уже несколько экземпляров этой книжки – подарки друзей и знакомых. Но Санькиной бандероли я все равно обрадовался, тем более что в ней оказалось и письмо.
Почерк у Сандалика был корявый, но старательный, а письмо короткое. Санька поздравлял с Новым годом, сообщал, что читал мой рассказ в «Пионере», когда осенью болел бронхитом; что Тарасик научился ходить, стал очень серьезный и совсем неревучий. И что он, Санька, закончил вторую четверть с двумя тройками – по русскому и по математике, но во втором полугодии он подтянется…
Я в ответ послал Саньке свою книжку про ковер-самолет и про храброго мальчишку-летчика. Через месяц Санька написал, что книжка ему понравилась, а мама, папа, Люся, Гриша и Тарасик передают мне привет.
На этом наша переписка заглохла. Но я не обижался. Я сам не очень-то люблю писать письма, что же требовать от других…
В сентябре я снова приехал в Севастополь и через день отправился в школу, где учился Сандалик (теперь-то я знал ее номер).
Только что кончились занятия, ребята разбегались со школьного двора, и я спросил, нет ли здесь кого-нибудь, кто знает пятиклассника Дальченко.
Оказалось, что его знает высокая круглолицая девочка.
– Он со мной на одной парте сидел…
– А сейчас что? Сбежал от тебя? – улыбнулся я.
– Он от нас уехал, – объяснила девочка. И вздохнула.
– Куда уехал? – расстроился я.
– Говорят, в прежнюю свою школу вернулся.
Вот оно что! Это меняло дело. В той школе у меня было множество знакомых. В прошлом году там закончил восьмой класс Алька Вихрев, а сейчас учился в пятом его брат Юрос.
Юроса я отыскал на школьном дворе. Он был занят увлекательнейшим делом: вместе с другими мальчишками караулил девочек и обстреливал их кожурой от каштанов. Девчонки визжали, но довольно бойко "отстреливались".
Увидев меня, Юрос радостно завопил и, не стесняясь, повис у меня на шее, хотя мы виделись совсем недавно, утром.
– Саня Дальченко в вашем классе учится? – остановил я его восторги.
– Кто? – он заморгал. – А, Сандалик… Не! Он в пятом «Б». А что?
– Ты его знаешь?
– М-м… – Юрос вздернул острые плечи. – Вообще-то да. Маленько…
– Найди и приведи.
– Зачем? – ревниво спросил Юрос.
– Дело есть. Двигай.
Юрос опять пожал плечами, неторопливо отправился в школу и буквально через две минуты молча доставил Сандалика.
Сандалик увидел меня, заморгал, потом улыбнулся. Пробормотал:
– Здрасте…
Он, кажется, ничуть не подрос и вообще был в точности такой же, как при прошлогодней встрече. Только загар стал, по-моему, еще сильнее, а волосы еще больше выгорели.
– Ну вот и опять встретились, – бодро проговорил я. – Как живешь, Сандалик?
– Хорошо… Все в порядке, – сказал он и опустил глаза. И закачал сумкой, которую держал за ремень (вот что, пожалуй, было у него нового: вместо прежнего ранца – синяя спортивная сумка с нашивкой в виде футбольного мяча; видимо, пятиклассникам носить ранец уже несолидно).
Я вдруг ощутил неловкость и понял, что не знаю, о чем говорить. А он тем более не знал.
Собственно, что у нас было за знакомство? Встреча разговор о севастопольских бухтах да пара коротких писем. Наверно, Сандалик и не ждал, что я разыщу его…
Тогда я спросил наугад:
– А как поживает Тарасик?
Сандалик заулыбался, сразу по-другому глянул.
– Ой, он уже большущий! Все понимает. Даже букву «А» знает…
– Пойдем погуляем, – предложил я. – Уроки кончились? Вот и хорошо… Поговорим немножко.
Он кивнул и быстро надел на плечо ремень сумки. А я увидел лицо Юроса. Очень безразличное, очень равнодушное лицо. На нем так и читалось – будто крупными печатными буквами: "Ну и пожалуйста! Мне вот нисколечко не интересны ваши дела…"
Я подмигнул ему: все, мол, в порядке. И Юрос не выдержал:
– А к нам вы сегодня зайдете?
– Зайду, – пообещал я. – Скажи маме и папе, что буду надоедать вам весь вечер. И расскажу тебе еще одну историю про черный клипер, когда тебя погонят спать…
– Меня уже давно не гоняют, – уязвленно сообщил Юрос нам вслед.
Мы с Сандаликом пошли через детский парк с его площадками и каруселями. Я сказал напрямик:
– Ты, может быть, удивляешься, что я разыскал тебя? А мне хотелось узнать, как у тебя сейчас дела.
Он помотал головой:
– Я не удивляюсь… Я вам два письма писал, да не отправил. Мама говорит: куда ты с таким почерком крючковатым! Перепиши. А переписывать уже… как-то неинтересно.
– Подумаешь, почерк! Жаль, что не отправил. Я даже не знал, что ты снова в этой школе. Как ты сюда попал?
– Очень просто! Мы поменялись: снова приехали в старую квартиру. А Люся, Гриша и Тарасик в нашу. Тарасику там лучше: вода горячая всегда и ясли есть рядом… Надо было сразу так сделать, да не догадались.
– Значит, сейчас все в порядке?
– Сейчас всем хорошо, – серьезно сказал Сандалик. – Всем на работу ближе ходить, а папе еще и в яхт-клуб… Он там зимой начал помогать своим знакомым, двигатель у них на яхте перебрал. А потом так и остался в экипаже. Матросом. Говорит: раз уж из рыбаков ушел, буду ходить под парусом. А то совсем высохну без моря.
– А почему его матросом взяли, а не механиком?
– Ну, и механиком… Но в гонки-то яхта не под мотором идет, двигатель под пломбой. А парусам всегда нужны матросы… Он уже в гонку на кубок Черного моря ходил.
– А мама, наверно, ворчит, что его теперь дома не дождешься…
Сандалик засмеялся:
– А вы откуда знаете?
– Это у всех одинаково.
– Она не сильно ворчит… Она только меня боялась первый раз отпускать с папой. А сейчас не боится, если даже сильный ветер.
– Если сильный, наверно, боится.
– Но отпускает… Ой, вон фруктовое мороженое! Вы любите? – Он так энергично зашарил в карманах, что мятые и перемазанные мелом шорты скособочились, а рубашка выбилась из-под ремешка.