— Логичное решение… Ладно, раз уж мы вошли — приступим.
— Приступим. А что ты хотел бы узнать?
— Ну как — что?! Как и когда вы, независимые во всех отношениях, умные и находчивые, решили жить сами по себе, а от козлов-мужиков — отделаться!
— Ха! Не нужно иронизировать. Мы — такие и есть. Но!
Никогда ты ничего такого тут не найдёшь! Это — только в засекреченных файлах. Которые хранятся только в спецсекторе Главного Компьютера. Доступ к ним есть только у членов Совета и Координаторши. А тут могут быть только ведомости да акты — сколько и когда специалисток обучено для мастерских, для оранжереи, для камбуза, для обслуживания двигателей. И кого когда уволили, перевели на другую должность, кому назначили взыскание, или наказание, и за что… Ну — кадровая политика Станции!
— Ладно, посмотрим. — Роджер не хотел показать, насколько он разочарован, и решил для порядка всё же ознакомиться, — Открывай оглавление.
— Чего?
— Меню, говорю, давай.
— А-а, так бы сразу и… Вот оно. — на экране возникли подзаголовки содержимого флэшки. Роджер прищурился. Ну-ка, ну-ка… «Выпуск начального курса 2457 года».
— Что это? — он, не стесняясь, просто ткнул пальцем.
— Это — список фамилий тех курсанток, кто закончил начальное обучение, и был аттестован Комиссией, как усвоивший этот курс. И которых теперь можно распределять по спецпредметам. Ну, тем, где им предстоит научиться будущей профессии.
— Открой-ка.
— Да пожалуйста.
Список с двадцатью семью фамилиями и именами ничего Роджеру не сказал.
Правда, напротив каждой значилось что-то вроде: «Склонность к шитью и ремонту одежды», или «Проявила себя при моделировании пищевых рационов», или «Пассивна, мышление неадекватно. Абсолютно не подходит для сложной технической работы». Он снова ткнул пальцем:
— Что вот это значит? Приговор к назначению на низшую должность? Девушка — тупа и ленива?
— Ну… Типа, да. То есть — только самая простая работа. Где требуется АйКью не выше восьмидесяти. Вроде подсобной рабочей. Или грузчицы. Или уборщицы, или помощника помощника кока. Годящейся только для чистки картофеля, и мытья посуды.
— А у вас и картофель есть?! — Роджер и правда — удивился.
— Есть. Оранжереи дают до тонны в месяц.
— Хм-м… Маловато для прокорма трёхсот с… Сколько вас там?
— На самом деле — пятьсот восемьдесят три. И картофель — не для «прокорма», он — от цинги!
— Точно. — Роджер вспомнил. Что сырой картофель и правда — предотвращает. — А что ещё у вас растёт? Там, в оранжерее?
— Ну… Томаты. Соя. Арахис. Пшеница, конечно. Кукуруза. Морковь. Лук. Да всё! Всё у нас растёт.
— Странно. И где же это «всё» помещается? Чтоб вырастить пшеницы на прокорм шестисот девочек, нужно по моим прикидкам как минимум гектар сто!
— Нет. В нашей оранжерее — всего десять га. Но просто пшеница, да и все растения у нас — особо выведенные. Один колосок, например, даёт в год чуть ли не полкило зерна. Вот раз в три месяца подсобницы оранжереи то, что уже созрело, и собирают.
— Вручную?!
— Вручную. Чтоб не повредить ствол. И не допустить потерь.
— Небось, и выглядит эта пшеница — как дерево?! — Роджер представил себе эту картину.
— Да, как маленькое такое, по плечо, дерево. Многолетнее.
— Ладно, понял. Закрой этот чёртов список, верни меню. Открой-ка мне теперь вот это. — он ткнул во «Взыскания и кадровые изменения статуса основного персонала за 2457», — Кстати, что такое — «основного»?
— Это значит — из низшего и среднего звеньев. То есть — простые рабочие, и младшие техники и инженеры. — выплыла таблица.
Ого! Год-то — всего один! И обитательниц Станции в «трудоспособном» возрасте явно не больше четырёхсот-пятисот, с учётом юных девочек и тех, кому далеко за… (Вот интересно: есть ли здесь «пенсионеры» — то есть те, кто может уже не работать?..) А в появившемся перечне насчитывалось двадцать две страницы!
Роджер стал читать мелкий текст в графе «История прецедента» подряд. Поглядывал и в графу «Предпринятые меры воздействия».
«13 мая. Стандартным тестом на хроматографе выявлено, что главный агроном сектора Джи оранжереи Штефани Бёхлер забыла добавить в январе …57 в гидропонный состав для кустов арахиса соли магния. В результате чего урожай оказался меньше расчётного на сорок два процента, и пищевая ценность продукта упала на пять пунктов. Погибло шесть кустов, сорок восемь потеряли половину и более лиственного покрова, прежде чем была выявлена причина. (…) Произведены следующие кадровые перестановки: главного агронома сектора Джи оранжереи Штефани Бёхлер понизить до должности подсобной рабочей в машинном отделении, на её место назначить заместителя главного агронома секции Джи, Николь Фэссель.»
«18 мая. В результате драки в столовой, спровоцированной старшим лаборантом отдела биоконтроля Марией Эйди, рассечена губа, и сломаны два ребра у заместителя Администратора, Лауры Стадлобер, и вывихнута челюсть у младшего помощника Координатора, Астрид Якобсен. Нанесены травмы разной степени тяжести двум сотрудницам СВБ, Норе Колдуэлл, и Паулине Хиггинс. Виновная приговорена к пятидесяти плетям, пяти суткам карцера, и переведена на должность младшей ассенизаторши».
Роджер опять ткнул пальцем:
— Что за драка? Из-за чего?
— А-а, это Мария высказала им, что Координаторша готова заморить всех голодом, и калорийность и без того скудного пайка минимальна, а себе она, небось, заказывает еду в комнату. И жрёт там от пуза деликатесы, оставшиеся со времён войны. Ну, помощница и заместительница стали защищать да заступаться, но эта коза ничего не хотела слушать. А женщина она здоровая, и упрямая. Если чего втемяшила в голову — уж не выбьешь. Да и СВБ она никогда не боялась. Вот, слово за слово, они и сцепились, словно коты по весне.
Роджер посопел. Но ничего не сказал. Вместо этого стал читать дальше.
«29 июля. Обнаружено младшей уборщицей Ванессой Пуаро, что компостная жидкость из бродильной цистерны номер пять проела дно, и просочилась на палубу Це, залив пять кают по левому борту, номера сто два — сто шесть, и полностью выведя из строя всю электропроводку этих помещений. Устранение аварии заняло три дня. Потеряно полторы тонны жидкости. Запах полностью не устранён. Главный техник оранжереи, Соня Хенни, понижена до заместителя главного техника, её заместитель, Розалинда Хименес, назначена Главным техником оранжереи.»
— А почему эту, — Роджер ткнул в фамилию, — Соню, не понизили до «разнорабочей»?
— Комиссия установила, что дно разъело просто от ветхости металла резервуара. Её вины не было. Разве только то, что вовремя не засекла протечки.
— Ух ты. Какие вы там демократично-справедливые.
— Хватит прикалывать. Координаторша старается невинных — не наказывать.
— А как же тогда — вот это? — Роджер ткнул в следующую запись.
— Так, что тут… А, ты про это: «При замене вентиля в системе подачи воды в жилые помещения подсобные рабочие Берта Иверсен и Хасима Омура забыли про указание помощника главного Инженера водоснабжения Люси Видаль, перекрыть заглушки в секциях Дэ и Эр, в результате чего оказалось потеряно до полутоны питьевой очищенной воды…» Хм. Ну, подумаешь — сто плетей. Да, высекли их так, что неделю ходить не могли… Так это же — вода! Питьевая! Знаешь, как трудно её делать?! А без неё на Станции — кранты!
— Слушай, я смотрю, у вас тут каждую вторую провинившуюся или лопухнувшуюся, — Роджер указал дальше по списку, — порют, как сидоровых коз! А судя по списку только за один — один! — год — есть за что. Так что: «телесные наказания» — норма? Вашего быта?
— Ну… Да. Порют, конечно, не по голой… — она осторожно погладила себя, словно её обуревали воспоминания, — заднице, а — в комбинезоне. Тонком: чтоб кожа… оставалась целой. Причём порют всегда — в Зале для собраний. Прилюдно. Присутствовать должно всё взрослое население. Так что воздействие на провинившуюся не только физическое, но и моральное. Позору не оберёшься: все потом пальцем тычут. И сидеть во время еды в общей столовой… Хм.
Роджер промолчал, но Пенелопе мысленно посочувствовал. Однако от основной работы его слова напарницы не отвлекли: он продолжал вести пальцем вниз по экрану, зачитывая уже только отдельные фразы формулировок из «истории прецедента»:
— «Забыла включить резервный…». «Перепутала полярность». «Не затянула надёжно гайкой гроверную шайбу…». «Проспала». Через минуту его прорвало:
— Слушай, …ерня какая-то получается. Как вы вообще Станцию не упороли полностью до сих пор?! У «непредвзятого» наблюдателя может сложиться мнение, что у вас там на должностях младшего, да и среднего техперсонала сидят сплошь — безответственные овцы, или круглые идиотки. Это что — и правда так? Или всё-таки — через одну?
Пенелопа надулась:
— Сам ты — идиот! Баран. Девочки и так из кожи вон лезут, чтоб всё там, на Станции, работало, и мы могли прожить ещё хотя бы сто лет… Они не виноваты, что технические дисциплины, и все эти чёртовы механизмы и приборы такие сложные. А Станция старенькая, и текущий ремонт требуется постоянно. Но все эти сложности и проблемы с оборудованием мы преодолеваем. Просто…
Просто навыки высококвалифицированного ремонтника, и так называемое «чутьё» к техническим дисциплинам и машинам даются нам не столь легко, как…
— Ну, договаривай. Не столь легко, как нам, мужчинам?
— Ага. Хи-итрый, да? Я скажу так, а ты скажешь: «Вот! Не надо было нас, умных и склонных как раз к технике, уничтожать, словно чумных псов»!
— А что — надо было?
— Надо! — в её голосе слышалась столь железобетонная уверенность, что у Роджера не осталось сомнений: девушке с детства промывали мозги! И промывали — на совесть.
А ещё ему стало кристально ясно, что никакого «спасения» не было. А был только коварный, и хорошо продуманный план. В главных целях которого он, конечно, пока уверен не был. Но догадаться особого труда не составляло. Он же — циник и прагматик.