апах, и кровь из ран. Естественный отбор наверняка постарался. За триста-то лет.
— Понятно. Так что — с… трупиками?
— А что — с трупиками? Помогай давай: тащить нужно так, чтоб не прорвать пластик, то есть — волочить по полу нельзя. Да и для варанов нельзя оставалось следы или борозды. Поэтому перемещать эти пятнадцать с чем-то кило придётся по воздуху.
Хватайся-ка вон за то конец.
Пока дотащили неудобный, и так и норовящий вырваться из пальцев, скользкий мешок, с них сошло буквально семь потов. Роджер вспоминал странную серебристую как бы сеть на потолке тоннеля, и радовался, что не в этот раз пришлось выяснять, что это такое. С гигантскими пауками он сейчас вовсе не горел желанием встретиться — с крысами бы разобраться. Пыхтя и потея, он матерился про себя, а Пенелопа — уже вслух:
— Чтоб им провалиться, тварям …реновым! Б…! Такие мелкие, а такие тяжёлые!..
— А, ничего. Ладно, останавливаемся здесь. Жаль, нельзя их разделывать там, у нас внутри — а то вонять будет так, что жить не сможем. Ну, дня через три, я имею в виду. — он поправился, видя её недоумённый взгляд, — Неси с бота ещё плёнки, и не забудь кирку и лопату — шанцевый у нас в порядке, я уж смотрел. А я пока наточу нож.
Нож точить он, конечно, не стал, а занялся пока сортировкой. Вскоре подошла и Пенелопа.
Кусок плёнки Роджер расстелил в доброй сотне шагов от их «дома», и сверхострому десантному ножу, который он отобрал ещё у давешней сердитой охраннцы бота, пришлось действительно поработать. К концу экзекуции, когда горка внутренностей, голов, и шкурок достигала чуть ли не его колена, позеленевшая и помрачневшая Пенелопа, помогавшая в основном тем, что держала тушки, чтоб не скользили, пока он разделывал их на одном из упавших стволов, и высказывавшая разные пожелания и комментарии в их адрес, сделала совсем уж кислую мину:
— Роджер! Как ты это сделал? Я хочу сказать — как тебя не стошнило?
Роджер оказался действительно огорошен:
— А почему это меня должно было стошнить?! Для охотника разделка добычи — вполне обычный, и даже обязательный ритуал. Почётный, можно сказать. Ну, для нормального охотника, а не такого, который заплатил колоссальные бабки, выстрелил в слона или там, тигра, сфотографировался на его фоне для выпендрона перед друзьями, поставив ногу на голову или бивень, и на этом успокоился. Поскольку всё остальное, типа вырубания бивней для развешивания над камином, или сдирания шкуры для подстилки в кабинете, доделывают наёмные проводники, шерпы, и прочие егеря природного заповедника.
— Да, это-то я понимаю, — она дёрнула плечом, — Я про то, что тут столько кровищи, кишков этих сизых и скользких… Хвосты, вонючая шерсть эта поганая… Ф-фу.
Не мерзко?
Он посмотрел на неё. Вздохнул:
— Мерзко. Но есть-то нам надо? А это — мясо. Настоящее, а не какой-то там тухлый эрзац. Тут — всё натуральное. Протеин. Белок. Жиры. — он утёр пот со лба тыльной стороной предплечья, — Ладно, мы закончили. Теперь давай-ка я вырою яму поглубже, да закопаем всю эту требуху. Нам нельзя допустить, чтоб она воняла, и кто-нибудь захотел разрыть.
Копание ямы, пусть и в почве-перегное, что имелась на дне их «колодца» оказалось задачкой не из лёгких. Во-первых, под более-менее оттаявшим слоем у поверхности, вскоре встретился промёрзший за три века слой — чуть ли не вечной мерзлоты. Правда, его преодолели с помощью кирки за час — Пенелопа решила было не отставать, и тоже минуты три махала орудием землекопа. После чего сказала:
— Я выдохлась. Да и о ребёнке надо подумать. — после чего огладила себя по животику, и присела шагах в пяти на одном из поваленных стволов.
Роджер усмехнулся:
— Подумать-то, конечно, надо. А как ты узнала? Две полоски, что ли, вылезли?
— Ты это о чём?
— А, ну да, откуда же вам бедолагам об этом… — он рассказал, какими методами проверки на «залёт» пользовались женщины его времени. Пенелопа фыркнула:
— Вот уж — старьё какое! Сейчас на Станции могут на сканнере определить уже на третий день!
— Ну, положим, сканнера у нас нет. А вот определить… Не раньше, чем на десятую-двенадцатую неделю. Когда начнёт подташнивать. И воротить от запахов.
— А-а, ну это-то я знаю. Проходили в школе. На начальном этапе, так сказать.
— О! Заинтриговала. А у вас есть и школа? И, небось, что-то вроде детсадов?
— Нет, скорее — яслей. Там всех младенцев из одной партии воспитывают и обучают вместе. Ну, примерно до пяти лет. Потом — уже по специализации. Ну, ты же видел в «Истории», которую… э-э… позаимствовал у любимой Дианы. Кто-то больше тяготеет к технике, поэтому вот таких как я — и ведут и учат как инженерный персонал: физика, математика, механика, геометрия да сопротивление материалов всякое…
А кто больше ориентирован на какие-то общие… Ну, типа, как их раньше называли, гуманитарные, предметы — тех и направляют. В медицину. Кулинарию. Швейный цех. Оранжерею… Ну, и, само-собой — рожать!
— Погоди-ка, — Роджер, сделав перерыв в махании и долбёжке, выпрямился, кое-что дотумкав, — Так тебе, как работнику инженерной службы, рожать — что? Не светило?!
— Нет. Такое — для избранных! Тех, кто физически здоров. Пропорционально сложен. Красив. — от Роджера не укрылось, как остренькое плечико под комбинезоном дёрнулось, — И не заморачивается глубокомысленными размышлениями. Да всякими нравственными терзаниями.
— Что?! — после последних слов у Роджера сама-собой отвалилась челюсть, и пришлось хлопнуть по ней рукой, чтоб встала на место. — Уж не хочешь ли ты сказать, что в матери, так сказать, производительницы — отбирают самых… Здоровых и тупых?!
— Именно так. Считается, что моральная устойчивость и физическое здоровье носительницы будущего члена нашего сообщества имеют приоритет над интеллектуальностью, склонностью к технике, и разным творческими порывами, и всяким «умным» специализациям.
— Чёрт. Теперь понятно, почему вам нужен именно интеллектуальный и здоровый «самец-производитель». Для компенсации, так сказать! Ха! — Роджер покачал головой, стараясь только не заржать в голос, — А не было опасений, что в результате такого «искусственного отбора» родятся через одну — умные, но «обременённые». Терзаниями. И тупорылые и совершенно беспомощные, ничего не умеющие и не желающие, козлы?
— Во-первых, не козлы, а «козы». У нас тщательно контролируют пол будущего члена нашего социума. И всех мальчиков просто ликвидируют. Ещё на стадии трёх-четырёхнедельного плода. (Зачем тратить силы и жизненные соки матери на того, кого всё равно утилизируют после рождения?! После соответствующей паузы для отдыха таких носительниц просто осеменяют повторно!) А во-вторых, социальную политику руководства я тебе растолковать не могу. Поскольку не посвящена. Статусом не доросла! Да я и особо никогда не интересовалась… — она закусила губу и нахмурилась, — Хотя…
Если подойти непредвзято, то примерно так у нас дело, похоже, и обстоит!
— Ага, понятно. — Роджер взмахнул было киркой, но снова приостановился, — У нас есть возможность отсюда, с бота, связаться напрямую с… «Матерью»?
— Нет.
— Проклятье. Ладно, не суть. То, как будут выживать идиотки там, наверху, — он кивнул головой. — Меня уже не беспокоит. Меня больше волнует, как мы будем воспитывать. Так что? Будем нашим малышам пропагандировать прелести однополого Социума?
— Н-нет… — было заметно, что она не совсем искренна, — Думаю, будем проповедовать ценности, имевшиеся до войны. Традиционные. Женщина и… мужчина — Семья!
— Ну, то-то. Ладно, уже хочется, если честно, согреться и поесть. Но придётся всё же это дело — он обвёл рукой кучу требухи, — зарыть. Как положено.
Углубившись ещё на штык, Роджер обнаружил в почве странные отверстия. Норы, что ли?! А похожи. Правда вот, определить, кто их понарыл, не удалось: ни один «копатель» не оказался настолько глуп, чтоб вывалиться в вырытую им яму. Да и ладно.
Груду требухи зарыли на глубине почти двух метров — насколько Роджер помнил, такое расстояние от поверхности считалось во всех отношениях безопасным, а уже в метре под промёрзшим слоем снова оказался вполне нормальный рыхлый чернозём. Роджер предпочёл засыпать неаппетитно выглядящую кучу вначале мягкой сравнительно землёй, регулярно спускаясь вниз, и утаптывая её, а кверху ямы приберёг как раз те куски и глыбы из среднего слоя, что были проморожены.
— Нормально. Сейчас они чуть оттают, и потом ночью снова прихватятся — словно кирпичи на цементе. А мы их ещё и польём для этого: вон из той лужи. Тогда уж точно ни наши любимые вараны, ни ещё кто, не разроют.
— Логично. А в чём воду будем носить?
— Да хотя бы в пластиковом мешке.
— А-а, точно. Его же можно сложить. — Пенелопа, на ходу складывая полотнище в подобие ёмкости, быстро направилась к небольшому озерцу, судя по-всему образовавшемуся давно: на пологих берегах даже имелись следы от отложившихся солей. Напарница Роджеру попалась действительно вполне ушлая и практичная, поэтому догадалась вначале полотнище в воде отмыть и прополоскать.
Зачерпнуть воду оказалось нетрудно: достаточно было просто правильно кусок пластика сложить. Роджер, уже отряхнувший комья и пыль с комбеза, подошёл помочь.
Донесли литров двадцать быстро, вылили равномерно.
— Порядок. Что там у нас с закатом? — Роджер знал, что то, что в их яме наступили густые сумерки, вовсе не значит, что зашло за горизонт и солнце там, на поверхности.
— Если верить хронометру, полчаса.
— Отлично. Управились, стало быть, чётко. Давай-ка теперь пообливаемся, чтоб смыть с комбезов грязь — а то уж больно жалко тратить нашу. Пусть и техническую.
Они «обливались» минут пять. Грязь смывалась отлично — не иначе, как наружное покрытие комбезов было из чего-то вроде тефлона.
— Ну, потопали. Мяса у нас на пару-тройку дней хватит, можно отдохнуть. А потом можно и ещё на кого-нибудь поохотиться. Так что предлагаю поужинать, да порассказывать друг другу сказки. Ну, вроде тех, которыми вас потчевали в начальном.