ядом.
Роджер уже к такому привык. Даже и ухом не повёл.
Сегодня они вышли пораньше, в десять по бортовому, и солнце ещё не успело показаться над кромкой стены их ямы. Поэтому стоял неприятный холодок. На почве и стволах снова лежал тонкий слой инея.
— Ничего, пока будем идти — согреемся.
— Тебе легко говорить, — Пенелопа поправляла снова пристроенные на груди и спине прокладки для тепла, — А у меня масса тела куда меньше. И слой жира под кожей гораздо тоньше. Мне ещё холодно! И бегать, или ломиться сквозь эти дебри, словно спятивший носорог, чтоб «согреться движением» и вспотеть, мне вовсе не улыбается!
— Договорились. Я буду идти помедленней. Посматривай. За тобой — как всегда.
— Помню я. Тыл и правый фланг.
— Ну, двинули.
— Ха! А раньше ты пижонил, и говорил как в армии: «выдвигаемся»! — иронии в тоне не заметил бы только мамонт. Которого они ещё не встретили.
— Это я не пижонил. Потому что работал я и на армию. Строил им стационарные бараки. В пустыне, на полигоне.
— Да зна… — она вдруг оборвала сама себя, и закончила совсем не теми словами, которые явно собиралась произнести, — Знаю я, что термин «выдвигаемся» применяют не только в армии. Наши дуры, которые числятся в подразделении Службы Внутренней Безопасности, тоже так говорят. Когда собираются сделать какую-нибудь гадость.
— Да? Интересно. Кстати: ты мне никогда не рассказывала про ваш, так сказать, общестанционный, быт. Просветишь?
— Обязательно. Но давай как-нибудь потом — оно же не горит? Да и сейчас имеет для нас чисто академический интерес… А то сейчас мы с нашим трёпом — во-первых шумим, а во-вторых — отвлекаемся. От насущной задачи.
— Справедливо. — он кивнул, хотя ему-то их общение внимательно смотреть под ноги и вокруг вовсе не мешало. Отметил он и то, как ловко она опять ушла от разговора, — Ну, выдвигаемся.
Она снова фыркнула.
Начать решили снова с того края, где находилась «крысиная» пещера.
По проторенной тропке дошли быстро — буквально за несколько минут. Дыры и норы в стене уже не выглядели угрожающими. Пугает ведь только неизвестность. А они уже почти знали, чего, кого, и откуда тут можно ожидать.
— Ладно, вот она стена. — Роджер похлопал рукой по шершавой и покрытой чем-то вроде лишайника поверхности, махнул рукой, — Нам, стало быть, туда. Двигаемся медленно, смотрим под ноги, и по сторонам. Молчим. Если чего заметишь — похлопай меня по спине.
— Хорошо. — она даже не выступала, как наверняка сделала бы вчера, и Роджер подумал, что что-то не так. За один день — вернее, за одну ночь! — «необъяснимое раздражение» не проходит. Так что вариантов всего два. Или его девушка что-то задумала, или…
Вот именно: или — её кто-то…
Отчитал. И проинструктировал.
Ничего. Придёт время — и он всё узнает. А пока — за дело. Ему так и так нужно выяснить, что здесь и как.
И действительно ли его будущие дети смогут здесь жить.
Возле самой стены оказалось не так много торчащих стволов, как в глубине ямы, да и почва здесь оказалась как бы слегка повыше, чем в остальном пространстве ямы. Роджер объяснил это себе как результат действия водных потоков, стекавших по стенам, и отсутствию смываемого ими в центр ямы плодородного слоя: они с Пенелопой шли сейчас почти по голым камням, иногда даже приходилось придерживаться рукой за саму стену, чтоб не грохнуться на осклизлых серо-белых обломках, не то вывалившихся из стены, не то — появившихся во время процессов, благодаря которым этот изолят и возник.
Роджер действительно старался идти помедленней, чтоб его напарница успевала за ним. Она успевала. Но — снова удивительно! — ничего не говорила и не комментировала.
«Бдил» вперёд Роджер очень внимательно, не забывал глядеть и под ноги, но хотя бы здесь всё было однозначно: в известняке яму-ловушку не больно-то спрячешь! Так что он полностью переключился на осмотр по фронту. И вскоре и правда кое-что обнаружил.
Он поднял руку со сжатым кулаком. Шаги за спиной, до этого весьма шумные и не слишком-то даже стремившиеся стать потише, мгновенно прекратились. Он обернулся:
— Ты пониже меня. Тебе, наверное, пока не видно?
— Нет. А что мне должно быть видно? — она тоже говорила шёпотом. И даже попробовала заглянуть вперёд из-за его спины, приподнявшись на цыпочки. Хе-хе. Куда уж ей с её метр-пятьдесят-пять!
— Залезь-ка вот сюда. — он показал на огромный валун, и подал руку, — Посмотри: во-он там, между вон тем корявым стволом, и стеной… — теперь он указал пальцем, отодвинувшись, — Да-да, в просвете. У самой стены. Теперь видишь?
— Да. Вижу. Какая странная штуковина. Как будто насыпь в карьере. Но что это?
— Насыпь-то она насыпь. По сути. Но где ты видела насыпь из обломков, почвы, и стволов? Да ещё сформированную как конус? Нет, больше это похоже на самый обычный муравейник. Если только обычным можно назвать муравейник в пять метров высотой.
— А… Почему тогда не видно муравьёв? — Пенелопа слезла с валуна. Подошла ближе к просвету, чтоб рассмотреть получше открывшийся пологий и собранный из стволов, обломков известняка, земли, и разной трухи, холм. Сам Роджер ходы-лазы в поверхности, и саму конструкцию строения успел рассмотреть достаточно хорошо. И понимал, что для такого монументального строительства муравьёв, и правда, должно быть много. И размер самих насекомых должен быть… Весьма приличным. Скажем — с крысу!
— А не видно их потому, что холодно. Эти тварюшки имеют дурацкую привычку выползать только тогда, когда вокруг тепло. Ну — насекомые же. Температура крови напрямую зависит от температуры окружающей среды. Соответственно, и активность. Думаю, их кучу достаточно прогреет только к обеду. Впрочем, для совсем уж глубинных слоёв это, конечно, не имеет значения. Там, ниже трёх-четырёх метров от поверхности, всегда царит местная среднегодовая температура. Ну, для экваториальной зоны.
Пенелопа посмотрела на него.
Он пожал плечами:
— Я не ходячий справочник, точно не помню. Но думаю — не ниже плюс пятнадцать. Но всё равно они наверняка не вылезают, пока снаружи настолько холодно, что можно замёрзнуть.
— Значит, мы сейчас можем беспрепятственно осмотреть их логово?
— Вот уж нет! — он показал пальцем, — Видишь, вон там, нет, ещё правее? — он убедился, что теперь она смотрит в нужном направлении. — Часовой. Думаю, с другой стороны кучи есть и другие. Блюдут, так сказать. Во все стороны. Никто и ничто движущееся не останется незамеченным. И если нас увидят, могут и в погоню пуститься. Добыча же!
— Так что? Мы пойдём назад?
— Думаю, да. Так будет лучше хотя бы для того, чтоб не оставлять здесь много пахучих следов. Насекомые же — нюхачи. И им даже важнее запах добычи, чем её визуальное обнаружение. А ещё у них есть тупая и порочная привычка набрасываться на эту добычу всем скопом, жалить, рвать и кусать, и не отступать, и не считаться с потерями, пока жертва не будет обездвижена и расчленена. Так что если не хочешь, чтоб нас покусали и расчленили, давай-ка, пяться.
Пенелопа, конечно, пятиться не стала, но обратно по их же следам шла весьма резво. При этом даже не ворчала как обычно, и не отпускала ехидных комментариев в стиле «какой он умный». И, похоже, даже забыла про то, что не хочет потеть! Впрочем, через несколько десятков шагов Роджер её остановил:
— Нет. Я передумал. Сейчас мы пойдём вот туда, — он жестом указал прямо вглубь зарослей, — и попробуем просто обойти наших друзей. Нам нужно всё-таки осмотреть середину нашего изолята. А то с той стороны нам не дали сделать это — черви-ящеры. С этой — мурашики… Так дело не пойдёт. Нам здесь жить.
— Мысль понятна, — Пенелопа снова не возразила на предложение, похоже, её и саму томила неизвестность, — Но сможем ли мы обойти их так, чтоб нас не засекли?
— Конечно. Кроме того, как я понял, в нашей яме есть места, куда муравьи предпочитают не соваться. Например — наш конец ямы. Будем надеяться, что середина ямы в эти места тоже входит.
— Ага. Я рада, что хоть ты «понял». (Объяснишь, чего ты там понял — в следующий раз. А сейчас я не в настрое.) А ещё будем надеяться, что там, в середине, ещё кого-нибудь, да пострашней мурашиков, не живёт. А так-то конечно: почему бы им туда, да и к любимым червям, раз уж на то пошло, не сунуться?
— Логично. — Роджер кивнул, показывая, что согласен с доводами, — Но пока не увидим и не узнаем конкретно — не будем знать, так ли это. Ну что? Продолжим обход?
— Э-э, чего ж нам в нашем положении бояться?! Обратного-то пути нет! Значит, будем и дальше рыскать, словно сбрендившие таксы, по нашей яме. Попёрлись.
В центре ямы обнаружилось то, что Роджер смутно подозревал с самого начала: небольшое озерцо. Не больше сотни шагов в диаметре. Сейчас оно, правда, было покрыто у самой кромки воды тончайшим слоем льда, но к обеду эта корочка без сомнения растает.
Роджер достал из набедренного кармана портативный анализатор, который изучил и сунул в карман комбеза ещё в самом начале, сразу после приземления. Опустил в воду:
— Ну-ка, посмотрим. — взгляд на то, что написал в окошечке встроенный микрочип, не порадовал, — Я так и думал. Слишком много карбонатов. Что вполне понятно — карст же. Стало быть — супержёсткая. Дальше. С солями кальция полегче. Не более двух на литр. Калий, магний… Многовато. Что странно — откуда они здесь: в дождевой или талой воде солей, по идее, быть не должно. Ладно. Главное — пить можно. Но! Только прокипятив. Мне вовсе не улыбается, чтоб у меня в сосудах тела откладывались разные корочки магниевых и калиевых солей. У нас здесь докторов нет. Лечить атеросклероз не у кого. Да и банальный понос не хотелось бы подцепить из-за местных бацилл-бактерий. Я, конечно, свято верую в эффективность сделанной нам прививки, однако бережённого Бог бережёт!
Пенелопа тяжко вздохнула. Очевидно, это должно было значить, что она сыта по горло его «тупым и плоским» юмором.