В основном наши пути пересекались в баре, кстати, первый раз швейцар не хотел нас пускать, но Андрей тут же подошел и сказал: «Они со мной». Раза три мы с Вовкой подсаживались к монинцам за столик, они держались солидно, как и положено десятиклассникам, вели умные разговоры, пили коктейль «Шампань-коблер», а Андрей даже курил трубку. В общем, обстановка была как в заграничных фильмах. Вовка, видимо решив перед всеми пофорсить, в первый же вечер взял в баре стакан коньяку за два с полтиной и махнул его залпом, а потом его полночи тошнило в номере.
У нас почти у всех были деньги на карманные расходы, у кого три рубля, у кого пятерка, у меня целая десятка, а Вовке родители отстегнули аж двадцать пять. С такими деньгами много чего сделать можно, не только коньяк в баре хлестать.
Я тоже разок позволил себе шикануть. Однажды, когда выпало свободное время и всем разрешили одним погулять по городу, я зашел в знаменитое кафе «Север» и взял кофе с их фирменным пирожным под названием тоже «Север». Там было тепло, несмотря на название, вкусно и как-то по-необычному уютно. И мне совсем не хотелось уходить сразу, поэтому через полчаса я решил повторить заказ. Повторил, а на улице купил в киоске гаванскую сигару за сорок копеек и так шел с сигарой в зубах по Невскому, воображая себя иностранцем, дымил и отчаянно кашлял.
Незаметно монинцы познакомились с несколькими нашими девчонками, с Иркой, Танькой и Маринкой, и перед самым отъездом даже пригласили их в бар, где угощали коктейлями и яблочным соком.
Они были хорошие ребята, веселые, все время рассказывали смешные истории про свой военный городок. Мне у них только один не нравился, мордастый очкарик, у него всегда при моем появлении кривилась рожа. А девчонки, Ирка, Танька и Маринка, потом рассказывали, как тот сказал про нас с Вовкой, что любую мелодию из нашего репертуара он запросто сыграет, причем с закрытыми глазами. Не знаю, чего бы он там сыграл, но единственное, на что этот очкарик был способен, так это по сто раз на дню исполнять одну и ту же песню про лошадей. Он всюду таскал за спиной гитару, чуть ли не в Эрмитаж с собой носил, и как только видел перед собой новых людей, начинал драть струны и завывать дурным голосом:
«Глория» — по-русски значит «Слава-а-а-а-а!!!»,
Это вам запомнится легко-о-о-о-о!!!!
Андрей, видимо, заметил что-то в моем взгляде и сказал с усмешкой:
— Не обращай внимания, это сын особиста нашего, он-то как раз еще ничего, ты его старшего брата не видел.
Потом была обратная дорога, и мы снова очутились с ребятами из Монина в одном вагоне. Мне кажется, никто за ту ночь так и не заснул, все обменивались телефонами, адресами, да и просто что-то бесконечно друг другу рассказывали. Во время очередного перекура Андрей как раз и предложил встретиться в первый же выходной в Москве, напомнил про аккорды, записал мой номер и пообещал, что обязательно позвонит в четверг. И после еще несколько раз это подтвердил. А его приятель, здоровенный парень по имени Саня, тогда же в тамбуре продемонстрировал мне свою шариковую ручку. Там на самом кончике было прозрачное окошко с маленьким увеличительным стеклом, и если туда посмотреть, можно было увидеть настоящую порнографическую фотографию. Бывают же такие классные вещи!
Утром на перроне в Москве, ошалевшие от бессонной ночи, мы попрощались с монинцами, те поплелись на электричку, ну а мы к метро. Андрей малость задержался, в который раз сказал про четверг и припустил за своими.
Уговорить девчонок пойти в кафе оказалось много проще, чем я себе представлял. В пятницу на первой же перемене я их отловил, завел в пустой кабинет географии и там же, под картой полезных ископаемых Урала рассказал о приглашении. Ирка с Танькой тут же принялись хихикать, а Маринка густо покраснела. Но согласились они почти сразу. Лишь взяли с меня клятву, что я тоже пойду и одних их не брошу. — Смотри, Леха, мы без тебя не хотим, мало ли чего у них на уме, — сказала Танька, она считалась из них самой разумной. — Будешь нам всем типа как брат.
Я был невероятно польщен таким доверием и тут же преисполнился чувства ответственности, горячо подтвердив, что отправлюсь с ними и постараюсь не допустить никаких вольностей со стороны приглашающих. Так завершился первый этап подготовки к воскресенью.
Оставалось раздобыть деньги. Конечно, можно попросить у мамы, но ведь совесть надо иметь. Мало того что она на путевку в Ленинград раскошелилась, так еще и десятку с собой дала. Просто нужно было не на коктейли тратить с сигарами — вот я лапоть! — а отложить как раз на такой случай.
Я судорожно принялся размышлять, подбирать варианты, но очень скоро понял, что кроме как к Вовке обратиться не к кому. Он был самым зажиточным в классе, ему на кино меньше трех рублей никогда не давали, и если мы ходили в театр, то в буфете, куда все стремглав бежали в антракте, у большинства хватало лишь на две-три конфетки, Вовка же скупал «Грильяж» и «Мишки» чуть ли не килограммами, а потом все второе действие чавкал, хрустел и шуршал обертками.
Вовкин отец был шофером-дальнобойщиком, работал он в «Совтрансавто», водил большие фуры по Европе, за месяц бывая в трех-четырех странах. Поэтому Вовка одевался так, что у многих при его появлении открывались рты, и они долгое время приходили в себя. А сам Вовка давно привык к такой реакции окружающих и к тому, что у него вечно начинают что-то клянчить, особенно жвачку, а то и вовсе слезно просят привезти джинсы. Жвачку Вовка выдавал крайне редко, а если такое и случалось, никогда не протягивал целую пластинку, а отламывал половинку. Что же касается остального, то Вовка никогда не отвечал отказом, говорил «посмотрим» или «попробую», но с отцом об этих многочисленных просьбах никогда не заговаривал, что совсем не мешало ему чувствовать себя благодетелем.
Стараясь сохранить независимость, я никогда Вовку ни о чем не просил, и когда тот, удивленный таким странным поведением, со временем сам начал предлагать мне жвачку или билет за его счет в кино, если было неохота идти одному, я чаще всего отказывался, изображая полное равнодушие. Но сегодня мне придется поступиться принципами, ведь деньги нужны позарез. В конце концов, мы же лучшие друзья, а друзья обязаны помогать друг другу, утешил себя я, нажимая на кнопку звонка.
Вовка с понедельника торчал дома, приболел, не успели мы вернуться. Акклиматизация, понятное дело.
— Делать тебе нечего, — сказал Вовка.
Он снял наушники и недовольно поморщился. Я отвлекал его от любимого занятия: сидеть на диване и слушать музыку. Он мог это делать с утра до вечера. За его роскошную стереосистему National можно было продать душу дьяволу.
— На фиг тебе эти левые чуваки из Монина нужны? Да еще с этими дурами идти? — Вовка зевнул. — Я б в жизни не пошел.
— Да ладно, зря ты так, нормальные ребята, — пробормотал я, тут же некстати вспомнив, что именно Вовка постоянно называл их «классными чуваками», всякий раз переодеваясь перед походом в бар, наверняка чтобы именно монинцам продемонстрировать многообразие своих умопомрачительных шмоток. Да ведь и про свою стереосистему и две магнитолы он при них не для меня рассказывал, я про это и так знаю.
А что Танька, Ирка и Маринка вовсе не дуры — у нас в классе были дуры настоящие, — я решил даже не говорить. Вовка не то чтобы не интересовался девчонками, он просто не выделял их из общей человеческой массы. Да и зачем еще различать тех, кто у тебя вечно что-то клянчит. Вот теперь и я пошел по этой кривой дорожке.
— Короче, бабок нет, — снова зевнул Вовка и потянулся к стереосистеме, чтобы перевернуть кассету, — я ж после Питера пустой.
— Понятно, — сказал я и зачем-то добавил: — У самого так же.
Минут десять мы сидели и слушали Bee Gees. Вот любит Вовка всякую белиберду слащавую. Эх, если бы у меня был магнитофон, я бы совсем другие вещи записывал. А первым делом нашел бы все диски Deep Purple, чтобы наконец подобрать партию соло-гитары из «Звезды автострады». Стоял бы с электрогитарой на сцене, выпиливая с дикой скоростью, как Ричи Блэкмор, а все визжали бы от восторга!
Да, мечтать не вредно. У меня и электрогитары никакой нет, да наверно и не будет. Мы на обычных деревяшках со звукоснимателями на танцах играем, правда, Вовка недавно хвастал, что отец пообещал ему фирменную электрогитару привезти. И хотя он постоянно в красках расписывал и то, что уже есть, и то, что только на подходе, меня тогда это впервые задело. Это потому, что электрогитара была моей самой главной, неосуществимой мечтой, а он так легко и между прочим об этом сказал. Ведь ему хоть три гитары привези, он лишь зевнет и со своего дивана не встанет. Ладно, засиделся я, пора и честь знать.
— Пошел я, Вовка, — сказал я, поднимаясь и протягивая руку. — Поправляйся!
— Ага, — ответил тот безо всякого выражения, вяло протянул свою, даже не взглянув в мою сторону, и нацепил наушники. — Давай!
Вовка отрывался от дивана, только когда мать звала его к столу, да и то раза с пятого. С другой стороны, чего ему еще делать, ничем таким он не увлекался, гитарный кружок при ЖЭКе еще в позапрошлом месяце бросил, даже книг не читал.
Но когда я одевался в прихожей, Вовка вдруг выскочил за мной и, прижав палец к губам, негромко произнес:
— Есть одна идея! Ну-ка постой на шухере!
Он юркнул в родительскую спальню, оставив меня в коридоре следить, не покажется ли мать из кухни или сестра из большой комнаты.
Через несколько секунд до меня донесся скрип дверцы шкафа. Неужели он у родителей деньги решил стащить? Да еще ради меня? Нет, это уж слишком. Конечно, нужно решительно отказаться, как-то это нехорошо. Тут Вовка тихонько выскользнул и поманил меня в свою комнату. Я вошел и прикрыл дверь.
Вовка выждал паузу и торжественно извлек из-под фуфайки пакет.
— Вот, держи, — он протянул его мне, — завтра в школе загонишь за пятерку, его у тебя с руками оторвут.