В сентябре те немецкие армии, что накатывались с севера на Киев, подступили к Нежину. Несколькими днями раньше пал Чернигов, и все равно так быстро не ждали. Лазарь, как главный врач, был в каких-то списках на эвакуацию, вернее, это была никакая не эвакуация, а паника, бегство.
В обед к дому подлетел грузовик, начав сигналить еще за добрую сотню метров. Кузов был уже битком, но для них троих еще оставалось место. Шофер, зябко поводя плечами, оглядывался назад, туда, где щелкали сухие автоматные очереди.
— Поля, машина пришла! — появившись на пороге, воскликнул Лазарь, берясь за ручку чемодана. — Вовочку в охапку и бежим!
— Лазарь, — спокойно сообщила Полина, не двигаясь с места, — Вовочка только что заснул.
Она сидела у кровати, на которой посапывал их внук.
— Поля, мне кажется, ты не до конца понимаешь! — произнес Лазарь, стараясь говорить убедительно, но вместе с тем как можно тише. — Машина ждать не будет!
В подтверждение его слов под окнами раздался истеричный гудок полуторки.
— Вовочка только что заснул, Лазарь! — обернувшись к нему просветленным своим круглым личиком, повторила Полина. — Все я прекрасно понимаю. Лучше посмотри, какая прелесть! А машина не будет ждать, и не надо!
— Поля! — пытаясь держать себя в руках, вздохнул Лазарь, он уже все понял, но попытался прибегнуть к последнему аргументу: — Сейчас здесь будут немцы, и они нас расстреляют.
— Пусть стреляют! — тихо, но твердо сказала Полина, не отводя умильных глаз от спящего Вовочки. — Я ребенка будить не дам!
Лазарь посмотрел ей в спину, еще раз вздохнул, вышел на крыльцо и отмахнул шоферу. Грузовик, взвыв мотором, сорвался с места.
Лазарь вернулся в дом, прошел в комнату и опустился на свободный стул рядом с Полиной. Он тоже принялся смотреть на спящего Вовочку.
Через полтора часа, когда стрельба раздавалась уже на соседней улице, к дому неожиданно примчался еще один грузовик. Списки на эвакуацию составлялись тоже в панике. К тому моменту Вовочка проснулся. Подхватив узлы и чемодан, они забрались в кузов. Им удалось проскочить за несколько минут до того, как немецкие танки перерезали шоссе.
Когда в сорок пятом они вернулись в Нежин, то узнали от очевидцев, что та первая машина нарвалась на авангард немецкого танкового батальона, бравшего город в клещи. Головной танк в упор расстрелял грузовик и на полном ходу протаранил то, что от него осталось, сбросив с дороги пылающие обломки.
Вовочка, мой дядя Вова, был самым веселым в нашей семье. Он стал биохимиком с мировым именем. И хотя ему часто приходилось мотаться по разным городам и странам читать лекции, дядя Вова выкраивал время, чтобы заехать в Нежин в память о бабушке с дедушкой, которых уже давно не было на этом свете.
В старинном семейном альбоме с медными застежками хранятся фотографии. На них мужчины, женщины, дети. Их много. Смуглые лица, необычный разрез глаз. Это те мои родные, что до войны жили в Киеве, Чернигове и Нежине. Я их никогда не видел. Все они попали под оккупацию. Всех убили. Никто не уцелел. Ни один человек.
Суточное дежурство
День да ночь — сутки прочь.
А начиналось все вполне невинно. Конечно, опытного человека такое начало дежурства не могло не насторожить. Но в ту пору мы с Ваней были еще салагами. Салаги, они глупо радуются любой свободной минуте, не подозревая, что это лишь короткая пауза перед очередной подлянкой. В полной безмятежности мы слонялись по отделению примерно с час, если не больше. А ничто так не раздражает начальство, как праздность персонала.
Вот и старшая сестра нашего отделения Надежда Сергеевна, которую мы за глаза называли просто Надькой, увидела меня шагающим по коридору и ехидно так поинтересовалась:
— Я гляжу, вам заняться нечем, Алексей Маркович?
Как я сказал, в ту пору я был еще неопытным и наивным человеком, и вместо того, чтобы отбояриться, дескать, Лидия Васильевна попросила отнести историю болезни в патанатомию или Юрий Яковлевич приказал сгонять в канцелярию, начал сразу неумело оправдываться:
— Надежда Сергеевна, а что мне делать, если блок с утра пустой? Мы уже и койки застелили, и тумбочки протерли, и полы дважды надраили, и кварцевые лампы включили для дезинфекции!
Говоря между нами, реанимационный блок без больных такое же редкое явление природы, как солнечное затмение. И столь же непродолжительное. Во всяком случае, за мои три года тут — это впервые.
— Так, а судна в хлорке вы замочили? — явно выискивая, к чему бы привязаться, стала докапываться Надька. — Представляете, сколько там бактерий?
— Надежда Сергеевна, и судна замочили, и утки замочили, а сейчас пойдем с Ваней и друг друга замочим! — честно глядя ей в глаза, пообещал я.
— Все шутите, Алексей Маркович! — нахмурилась для вида Надька. — А ведь я серьезно. Хорошо, ступайте и приведите Ваню, я вам найду работу.
Только не подумайте, что Надежда Сергеевна относилась ко мне с большим уважением, чем к моему напарнику Ване Романову. Как раз наоборот. И ее исключительное обращение ко мне по имени-отчеству было частью той постоянной иронии, которую она направляла в мой адрес, отчего я всякий раз испытывал сильнейшее раздражение.
А вот вокруг Вани, где бы он ни появлялся, сразу же складывалось некое подобие культа. Он был степенным, немногословным, очень вежливым и рассудительным.
Ваня был моим однокашником по медицинскому училищу, куда меня занесла нелегкая после провала в медицинский институт. Годы спустя в своем воображении я неоднократно отправлял себе в прошлое открытку в виде известной картины Васнецова, где вместо витязя с копьем у камня я стою с папироской у входа в училище, а там на двери огромными буквами начертано: ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ! Но это я сейчас такой умный, а тогда, летом восьмидесятого, получив в Первом меде на первом же экзамене свою, как мне казалось, явно незаслуженную двойку, вместо того чтобы подать на апелляцию, я наскоро собрал манатки и уже следующим вечером выпиливал на гитаре на танцах в пионерлагере, позабыв обо всем на свете. И вот тогда, чуть ли не в промежутках между песнями, я и выбрал училище в качестве временного пристанища. То, что по окончании этого заведения придется работать в качестве медсестры, я даже не задумывался. Зато училище было при том же Первом медицинском институте, куда я решил поступить во что бы то ни стало, и располагалось прямиком за ректоратом, а главное, как и в пионерлагере, я там играл на гитаре в ансамбле.
Впервые я попал туда в начале девятого класса, приехав к своим приятелям, только приступившим к занятиям. Накануне мы сговорились навестить в общежитии наших пионервожатых, студентов Первого меда, а от училища до общежития было рукой подать.
Не особенно надеясь найти нужное место сразу, уж больно мой друг Вовка всегда путано объяснял, я завернул в маленький дворик и моментально понял, что попал куда надо. Там стояли с полсотни девочек в халатах, они оживленно беседовали, смеясь и покуривая. Надо же, и никто их не гоняет, попробовали бы они вот так возле школы нашей закурить.
Мое появление вызвало у всех явный интерес, девочки тут же с любопытством уставились на меня, отложив на время разговоры. В то время я еще не знал, что в медицинских училищах был явный дефицит студентов мужского пола, на группу из тридцати человек было дай бог три мальчика, а то и меньше, поэтому ошибочно принял такое повышенное внимание за счет моих личных качеств.
— Привет! — улыбнулась мне ближайшая из них — симпатичная блондинка. Она стояла и стряхивала пепел себе под ноги. — И к кому ты такой красивый?
Произнесла она это просто, безо всякого идиотского жеманства и дурацкого хихиканья, как было заведено у девочек нашего класса.
— Я к Вовке Антошину и Вадику Калмановичу, — пробормотал я в некотором смущении. — Они здесь на первом курсе учатся!
— А, так он к первоклашкам! — оглянувшись на подружек, засмеялась та, и остальные от этого известия тут же развеселились. Затем, повернувшись ко мне, сообщила: — Слушай, у них там вроде собрание идет, но ничего, скоро выйдут! Хочешь, здесь подожди, хочешь — на первом этаже. В любом случае точно не пропустишь.
Эх, если бы блондинка стояла одна, я бы конечно же остался во дворе, но в этой галдящей толпе, да еще под насмешливыми взглядами я чувствовал себя неловко и поэтому быстро ретировался, пройдя чуть вперед, где была раздолбанная дверь с ржавым козырьком над входом.
Внутри было небольшое пространство под лестницей, уходящей на второй этаж, и там стояли два парня в расстегнутых белых халатах. У одного в руках был маленький магнитофон, из которого доносились вопли группы Slade, а второй держал гитару и халтурно пытался наигрывать мелодию одной из песен Джо Дассена. В этой какофонии они еще умудрялись вести непринужденную беседу, не вынимая сигарет изо рта. Я пристроился рядом, парни принципиально не обращали на меня никакого внимания, ну и ладно. Я снова позавидовал такой вольнице, представив, что было бы у нас школе, если кто-нибудь вздумал бы так проводить время под лестницей. Да, надо было не в девятый класс идти, а вот куда!
Тут девочки, закончив перекур на воздухе, стайкой стали подниматься по лестнице. Парень с магнитофоном, задрав голову, с большим интересом принялся наблюдать за ними. Через какое-то время он, обратившись к приятелю, подмигнул:
— Игорек! Знаешь, какого цвета сегодня трусы у Галки твоей?
Игорек охотно поддержал беседу и хитро прищурился:
— Ну и какого?
— Зеленого! — гордо сообщил сей наблюдательный студент.
— Точно! — одобрительно кивнул Игорек и снова принялся тренькать на гитаре.
Нет, конечно, надо было сюда поступать. Сдалась мне эта школа.
Во второй раз я появился в училище где-то через месяц. Вовка сообщил, что начальство закупило аппаратуру, чтобы организовать вокально-инструментальный ансамбль. Тогда чуть ли не в каждом уважающем себя учебном заведении должен был быть свой ансамбль. И вот в училище было назначено прослушивание, которое должен был проводить знаменитый Лобанов, руководитель институтского ВИА «Лель», и Вовка очень просил, чтобы я приехал после школы поддержать его, а то он как-то не уверен в своих силах, волнуется, да и вообще.