Отношения у нас с Волоховым быстро стали приятельскими, мы часто болтали во время перекуров, когда дежурства были спокойные.
Особенно нас сблизила встреча Нового, 1983 года.
Любое суточное дежурство, совпадающее с праздничным днем, безусловно, особенное. Обычно, когда дежуришь сутками, не всегда даже знаешь, какой сегодня день недели. Гораздо важнее число, так как график составляется именно по числам. А дни недели — это так, вторично. Хотя с опытом начинаешь чувствовать и эти косвенные различия. По большому счету, вторник ничем не отличается от среды, а среда от четверга. Четверг мало отличим от пятницы, но это только на первый взгляд. Дело в том, что пятничное суточное дежурство заканчивается утром в субботу. А это означает, что не будет никаких утренних конференций, можно и поспать лишних двадцать минут. И смена может припоздать минут на десять.
Самое халявное дежурство — субботнее. Причин несколько. Во-первых, начальство по субботам приходит крайне редко и то ненадолго. Во-вторых, в пятницу стараются перевести максимальное число больных в отделения, и в блоках даже случаются свободные койки. Ну а в-третьих, утро воскресенья неспешное, даже поступления с улицы утром в воскресенье — редкость. Народонаселение Москвы еще спит. Поэтому, если все идет по обычному сценарию, в воскресенье на дежурстве можно поспать лишних полчаса.
А само воскресное дежурство — всегда самое домашнее, ленивое. И всегда самое музыкальное. Потому что у врачей в ординаторской «Утренняя почта» идет по телевизору, а в лаборатории радио на весь коридор орет.
В воскресенье, правда, и больных больше, чем в субботу, и утро понедельника противное. У начальства после выходных начинается административный зуд, и оно вечно по понедельникам устраивает разбор полетов.
Но праздники — это праздники. К праздникам всегда стараются освободить койки, всех стабильных больных отправляют долечиваться в профильные отделения, поэтому есть возможность организовать застолье и посиделки, но, конечно, не в ущерб лечебному процессу.
Кроме того, праздники — это единственный случай, когда бригады комплектуют заранее, учитывая психологическую и прочую совместимость.
Многие любили выходить на дежурство именно в праздничные дни. С одной стороны, дежурство веселое и часто более легкое, чем обычно, а с другой — дежурства в праздничные дни оплачивались по двойному тарифу, а при наших скромных доходах это было весомым аргументом. Самое выгодное дежурство с коммерческой точки зрения было с первого на второе мая. А вот дежурство в Новый год, с 31 декабря на первое января, было в этом плане совсем не такое высокооплачиваемое. Двойной оплате подлежали только восемь с половиной часов первого января. 31-е декабря считалось днем рабочим.
Но именно Новый год являлся, безусловно, важнейшим из праздников, а дежурство на Новый год важнейшим из дежурств.
Наша новогодняя бригада была подобрана на совесть, ни одного случайного человека. Не бригада, а песня. От врачей выступали Бухарин, Волохов и Орликов. От лаборатории — симпатичная Людмила Геннадьевна Фишер, а от братьев и сестер — супружеская пара Бескровновых, Толя с Маринкой, Оля Николашина, ну и мы с Ваней. Вообще, я не очень уж, как и Иван, рвался дежурить на Новый год, и мы с удовольствием остались бы дома, но зловредная Надька заявила, что новеньким положено работать в Новый год, а не сидеть за столом с беременными женами, салатом «Оливье» и «Голубым огоньком».
Новеньких в том году пришло несколько человек, но даже если бы их пришло впятеро больше, уверен, что сволочная Надька обязательно припахала бы именно нас. Хотя, честно говоря, я об этом не пожалел.
Все тогда прошло очень здорово. Даже не всегда уравновешенная Оля Николашина была мила и спокойна.
Столы в ординаторской ломились, на двенадцати койках осталось всего трое больных, мы их свезли в один блок, чтобы не распылять силы.
После боя курантов Бухарин, как самый опытный в бригаде, вскоре отправился на боковую, зато мы веселились на всю катушку. Виктор Григорьевич, который в этот день стал для всех просто Витей, налегал на выпивку, Андрей Орликов, также ставший для всех Андрюшей, — на выпивку и закуску, мы с Ваней в основном закусывали, но и поддавали в меру своих скромных способностей.
Когда по телевизору начался концерт под названием «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», Маринка Бескровнова в танце стала изображать приемы карате, Андрюша Орликов делал вид, что знает от этих приемов защиту, мы с Ваней — что умеем танцевать. А Оля Николашина сидела на диване с Витей Волоховым и шептала ему что-то на ухо. Витя кивал и подливал себе одну за другой.
Потом Волохов и Николашина куда-то пропали, а мы с Ваней попытались заснуть, но Андрюше Орликову стало скучно, и он нас разбудил. Тогда мы втроем вломились в кабинет к Людмиле Геннадьевне Фишер и разбудили ее. Она не на шутку разволновалась от этого вторжения, увидев в дверях нашу троицу, и спросила испуганно:
— Мальчики, вам чего?
— Людмила Геннадьевна, а когда кровь на утренние анализы приносить?
— Да как обычно, в шесть утра, ребята! — настороженно произнесла она, натянув одеяло до подбородка. А было уже без четверти семь.
Потом проснулся Бухарин, а Орликов, тот, наоборот, решил вдруг поспать и отвалил. Зато отыскался Волохов, он прошел к опустевшему столу в ординаторскую и начал поднимать по очереди бутылки, пытаясь найти те, где еще осталось.
Нас сменили на удивление вовремя, бригаду первого января возглавляла лично Суходольская, и никто особенно не опоздал.
— Моторов, Романов! — закричала она, держа историю болезни в руке и одновременно показывая нам на пробудившегося Андрюшу Орликова. — Полюбуйтесь, до чего вы доктора довели!
Орликов выглядел явно утомленным, а его записи в истории болезни были все сделаны по диагонали, и если начальные предложения еще можно было разобрать, то последние представляли собой одну сплошную и ровную, как асистолия на мониторе, линию.
Выходили мы через морг. Я, Ваня, Волохов и Орликов. Не знаю почему, просто так решили, и все.
В подвале недалеко от грузового лифта Витя Волохов приказал всем нам остановиться.
— Похмеляться будем, салаги! — тоном, не терпящим возражений, заявил он.
Он раскрыл свой дипломат, а тогда все ходили с этими чемоданчиками, достал оттуда бутылку водки и заставил нас по очереди пить из горлышка. Меня мутило, водки совершенно не хотелось, хотелось чаю и спать. Но попробуй откажи Вите Волохову. Я глотнул и стал глубоко дышать носом, борясь с подступающей тошнотой. Ваню и Андрюшу стало тошнить сразу, как только они выпили.
— Ваня, Андрюха, — разочарованно протянул Витя. — Вы же гвардейцы!
Нужно ли говорить, что этот Новый год нас необычайно сплотил.
Был уже февраль, когда Витя на очередном совместном дежурстве подловил меня в коридоре и с очень озабоченным видом поинтересовался:
— Какое сегодня число, салага?
— Какое? — задумался я. — Вроде двадцатое. Да, точно, двадцатое.
— Так, значит, у нас праздник! — радостно потер руки Волохов. — Хорошо бы завтра отметить!
Какой, интересно, у нас праздник, думаю, не слежу совсем, нужно у Вити спросить.
— Ты чего, салага? — возмутился Волохов. — Самый лучший праздник! Аванс! Давай бери Ваню, и айда в кафе!
Я, окрыленный перспективой, побежал искать Ваню.
Еще бы, одно дело — посиделки на работе, а вот когда врач приглашает медбратьев пойти в кафе, он этим самым оказывает высокое доверие, можно сказать, впускает в свою частную жизнь, это совсем, совсем другое…
А в моей частной жизни к тому времени произошли качественные и количественные изменения. У меня родился сынок Рома, которому в то время исполнился месяц.
— Хорошо тебе! — сказал Ваня. — Ты хоть в костюме, не то что я! Пойду хоть голову помою!
Я все таскал свой свадебный костюм-тройку, с такой зарплатой, как у нас, не до разнообразия в гардеробе.
— Я тоже голову помою, — после минутного размышления сказал я, — вот сейчас зонд на пятой койке вставлю, а после в душевую сгоняю.
Было около десяти утра, мы стояли и ждали Витю в холле у центрального входа. Волохов в отделении дописывал переводной эпикриз.
— Наверное, в «Космос» пойдем, — вслух размышлял Ваня. — Или в «Московское»! А лучше в «Ладу», на Комсомольском, там народу поменьше.
Конечно, для Вани лучше в «Ладу», ему там до дома пара шагов. Да, впрочем, все это ерунда, главное — это то, что мы сейчас, три взрослых мужика, после работы зайдем в кафе, будем сидеть, есть что-нибудь вкусное, хорошо бы, не очень дорогое, пить кофе, курить и разговаривать. О медицине, о политике, о книгах. Витя, как всегда, будет громко хохотать от моих шуток, а Ваня — он редко хохочет — будет просто сидеть и улыбаться.
Витя появился из-за угла, быстро получил одежду в гардеробе, нахлобучил шапку и скомандовал:
— Побежали!
Мы пешком дошли до сберкассы — нам всю зарплату перечисляли на книжку. Отстояв примерно с час в очереди, вывалились на улицу. Я и Ваня получили по сорок рублей, а Виктор Григорьевич целых шестьдесят. Ну не зря же он шесть лет в институте учился.
— А теперь в гастроном! — взглянув при этом на циферблат своих карманных часов, отдал приказ Волохов, и мы скорым шагом двинулись в сторону продуктового магазина.
Зачем, интересно, Волохову в гастроном сейчас? Может, хочет домой продуктов купить перед кафе, вдруг мы там до вечера просидим.
А потом я и вовсе перестал думать. После суточного дежурства, особенно бессонного, вот чего меньше всего хочется, так это думать. И поэтому, когда Витя Волохов уже в магазине содрал с нас по три рубля, я даже не спросил зачем. Только немного удивился, когда он велел мне купить в отделе детского питания баночку с каким-то соком. А может, у него дети маленькие, а я даже и не слышал об этом. Вот сейчас в кафе это можно будет выяснить, а то мало мы еще знаем друг про друга.
— А как кафе называется, Виктор Григорьевич? — от торжественности наступающего момента снова полным именем назвал я Витю, когда мы вышли из магазина.