И вот тогда эти обделенные девочки пришли в учебную часть и заявили с порога, что если им не оставят такого замечательного Ваню, то они сегодня же заберут документы и переведутся в другое училище, благо в Москве их навалом. И для того, чтобы, не дай бог, никто не подумал, что угроза эта пустая, они всем составом вместо учебы отправились курить на стадион «Буревестник», тем более погода позволяла.
Превентивные меры, они ведь всегда самые эффективные, и уже на следующий день мальчик Ваня был торжественно возвращен в целости и сохранности, на радость однокурсницам.
Когда я узнал, что нам предстоит вместе работать, то очень обрадовался. Во-первых, мы были знакомы, а начинать работу в новом месте хорошо в компании, а во-вторых, как мне тогда представлялось, Иван, со своей уравновешенностью, должен был компенсировать мою некоторую безалаберность.
— Свято место пусто не бывает! — пробормотал Ваня, сел на кушетку и с хрустом потянулся.
Я закурил, а некурящий Волохов выудил из пепельницы обгоревшую спичку и, по своему обыкновению, снова стал ковыряться в зубах. Это означало, что он задумался.
— Вот что, салаги! — посмотрев на закипающий самовар, произнес он наконец. — Спирт есть у вас?
Спирт у нас, конечно, был. Зачем спрашивать? Здесь у каждого была своя заначка в виде пол-литровой банки в укромном месте. Когда банка заполнялась под завязку, ее уносили домой. Так все делали. И я прекрасно понимал, что Волохову он нужен не для дезинфекции. Но пить на дежурстве я и так особо не любил, а сегодня что-то было совсем неохота. Тем более что Витя постепенно наращивал обороты, а приключений совсем не хотелось. Лучше просто посидеть, чайку попить. Точно, сделаю вид, что не расслышал вопроса. Я плеснул в кружку заварки и подставил ее под кран самовара. Но не тут-то было.
— Ну так как насчет спирта, салаги? — повторил свой вопрос Волохов.
И вдруг Ваня Романов произнес:
— А мы уже в обед с Алексеем приняли по стаканчику, нормально!
Я даже онемел! Видимо, Ваня все еще никак не проснется, что такие вещи при Вите говорит! Но слово, как говорится, не воробей!
Волохов тут же принял охотничью стойку.
— По стакану, в обед? Ого, вот это я понимаю! — энергично потер он руки. — Ну что застыл, тащи спирт, салага, время идет!
Сколько будут стоять больницы, столько в больницах будут тырить спирт. Пока ему, конечно, не придумают замену. Но думаю, это произойдет еще не скоро.
А сколько персонал в больницах тырит спирт, столько с этим борется больничное руководство. Правда, без особого успеха. Может быть, потому что и начальство само любит спирт тырить. Все же люди.
В больницах спирт всегда был у старших сестер. У нас старшей была Надька. Надька должна была выдавать в день пол-литра. По двести на каждый блок и еще сотку на «шок». Но коварная Надька выдавала от силы граммов двести на все отделение. А то и того меньше. А расписываться всех заставляла за протокольные пол-литра. Когда я только начал здесь работать, то сдуру спросил:
— Почему это я расписался за пол-литра, а получил втрое меньше?
Тогда, помню, Надька с негодованием мне ответила:
— Алексей Маркович, что за допрос? Это Лидия Васильевна спирт сегодня попросила, хочет настойку себе сделать, вы что, против?
Потом я узнал, что в течение многих лет, кто бы ни интересовался у Надежды Сергеевны явным несоответствием между выдаваемым количеством и цифрами в журнале, она всегда возмущалась и говорила про Лидию Васильевну и настойку. И всегда добавляла:
— А вы что, против?
Никто, конечно, не возражал.
Бедная наша заведующая. Я тут недавно подсчитал, и у меня получилось, что за те годы, когда Надька выдавала спирт, наша практически непьющая Суходольская употребила не менее шестисот килограммов чистого этанола. А если пересчитать на настойку, так вообще получалось больше тонны.
Из того количества, что нам выдавалось, три четверти мы сливали, каждый в свою персональную банку.
Но видимо, Надькины аппетиты росли, и даже эту малую толику выдаваемого ректификата было ей очень жалко. Тогда прагматичная Надька покусилась на святое. Она решила лишить спирт его проверенной в веках репутации.
Призвав на помощь всю свою нездоровую фантазию, она начала подмешивать в спирт вещества, запрещенные к применению со времен Женевской конвенции.
Сначала йод. Ну, как осветлять спирт с йодом знает даже слабоумный. Берешь аскорбинку в ампулах и капаешь. Йод осаждается, а спирт становится таким же светлым и прозрачным. Правда, это немного меняет его вкусовые качества, но пить можно.
Короче говоря, спирт с йодом стали тырить немного меньше, но по-прежнему весьма интенсивно.
Тогда наша старшая посоветовалась со знающими людьми и начала добавлять в спирт зеленку. Получился изумительный бирюзовый цвет, зеленка не хотела осаждаться никак, и в таком виде его пили только сильные духом люди. Вроде Вити Волохова. Он называл спирт с зеленкой заморским словом «шартрез» и рассказывал, что моча после «шартреза» становится также бирюзовой.
Таскать этот спирт домой для организации банкета особого смысла не имело, но по инерции его тырили, на всякий пожарный.
И вот тогда Надька стала лить в спирт хлоргексидин. С хлоргексидином спирт был немного мутноват, но главное не это. Он стал отвратительным на вкус. Спирт с хлоргексидином пила у нас только Вера Павловна.
Не та Вера Павловна, через сны которой прогрессивный писатель Чернышевский предсказывал будущее справедливое устройство России, а наша буфетчица, женщина сложной судьбы.
Вера Павловна употребляла это зелье где-то неделю. Потом у нее явно надломилось здоровье. Она стала исходить поносами и прямо на глазах высохла и почернела лицом. От хлоргексидина у нее случился сильнейший дерматит и депрессия. Мы ее срочно стали лечить.
Спирт перестали выносить с работы даже для технических нужд. Тень, что осталась от Веры Павловны, стояла у всех перед глазами.
Надька упивалась победой. То количество урезанного спирта, которое она выдавала раньше на день, теперь не уходило и за неделю. Сама она за это время поживилась будь здоров. Витя Волохов стал всерьез задумываться о том, не жениться ли ему на нашей холостой Надежде Сергеевне. Он уже было собирался подкатить к ней с предложением, как тут все решил случай.
Юрий Яковлевич, старший ординатор отделения и одновременно с этим парторг больницы, решил прокапать больному с кахексией для восполнения потерь сложную смесь, в которой должен был присутствовать этанол. Юрий Яковлевич пришел в ярость, не найдя этого самого важного компонента в чистом виде ни в одной из трех банок в нашем отделении. Гнев нашего парторга был так убедителен, что подхалимка Надька с перепугу прекратила портить продукт и стала наливать под завязку, почти как положено.
И тогда спирт пошел навынос литрами.
— Тащи спирт, салага, время идет!
Я изобразил на лице смятение и выразительно взглянул на Ваню. Он ведь должен понимать, к чему это может привести! Но тут Иван опять меня удивил. Точно так же, как Витя Волохов, он возбужденно стал потирать руки, а самое главное, взгляд у него стал каким-то особенным, можно сказать — азартным. Никогда прежде я этого у него не замечал.
— Ага, точно! Время идет, Алексей! — воскликнул он. — Пока блок не завалили, давай по граммулечке тяпнем!
Вот не нужно было Ване в обед наливать!
И тут я проявил малодушие. Вообще, вступать в конфликт с большинством — это не мой сюжет. Я же не Чацкий, в самом деле!
И вообще чего уж такого, если я тяпну вместе с Витей и Ваней по граммулечке, пока нету больных. Когда такое еще будет.
А то пашешь как проклятый за копейки, света белого не видишь. Все ровесники давно на четвертом курсе, а я тут судна таскаю, полы мою. Сыну Роме уже полтора года скоро будет, а я с ним времени толком не провожу, что из него вырастет? Тут недавно вышел на улицу, все такие веселые, нарядные, а у меня тринадцать суточных дежурств в этом месяце, даже в кино некогда сходить.
А когда смена подходит к концу, я уже весь неживой, в животе дискомфорт от выпитых на дежурстве пяти литров пустого чая, и в глазах от вечного недосыпа рябит. И получаю я от своей любимой Суходольской отнюдь не благодарности, а исключительно тумаки на всех утренних конференциях. И зачем мне все это сдалось, да еще по доброй воле? Стал бы лучше химиком, как мечтал в восьмом классе, учился бы сейчас в МГУ, ни забот, ни хлопот.
А ехать после бессонного дежурства мне в Тушино, весь путь почти без сознания, да еще всегда в давке и стоя, потому что, даже если сесть удается, обязательно какая-нибудь сволочь уже на следующей остановке меня должна растолкать, чтобы я место уступил. И пока доберешься до дому, тут уже и вовсе ничего не соображаешь, а мне ведь еще нужно учебники, будь они прокляты, читать. Но какая тут подготовка в институт, если утром к половине шестого вставать и на очередные сутки на Каширку ехать? У меня от такой жизни каждую осень язва кровить начинает. С одной стороны, всякий раз на год дают отсрочку от армии, а с другой — ведь так и загнуться недолго.
И за все это время, что я тут работаю, первый раз такое, что блок пустой. Могу я, в конце концов, немного выпить и поговорить со своими друзьями? Я же не алкаш из подворотни!
Мое секретное место находилось в стояке, напротив второго блока. Там стояло ведро со шваброй и был сколочен стеллаж для пустых аптечных банок. А под потолком имелось небольшое пространство, и, если встать на нижнюю полку стеллажа и туда просунуть руку, можно нашарить мою банку, а сейчас даже две. Да, две пол-литровых стеклянных банки, полных спирта. Все никак домой не заберу. Я цапнул одну, опустил ее в карман халата, вздохнул и вернулся в «харчевню».
Витя так обрадовался, что даже запел на мотив модной песни белорусской группы «Сябры»:
Моторов! Моторов! Моторов!