Бедняга долго не мог понять, что это с ним, когда пришел в себя на кушетке нашей сестринской. Стоял в блоке, смотрел на процедуру, тут ему по затылку чем-то таким БАБАХ!!! И вот он уже лежит в другом помещении, ему по щекам бьют, водичкой в лицо брызгают… Многие писатели-фантасты того времени именно так описывали телепортацию.
Больной, кстати, восстановил ритм с первого разряда, его уже через три дня в отделение перевели. А Ваня начал избегать дефибриллятора. Этот прибор стал внушать ему священный ужас, подобный тому, что испытывал Пятница по отношению к ружью Робинзона Крузо. Когда Ваня видел, что кого-то собираются подвергнуть этой увлекательной процедуре, он впадал в странное оцепенение, взгляд у него становился затравленный, и, втянув голову в плечи, он бочком смещался в коридор.
Тогда раз в год в каждом необъятном уголке нашей родины проводили аттестации, другими словами — собрания, на которых каждый член трудового коллектива получал принципиальную оценку своих товарищей. Это было видоизмененное наследие эпохи культа личности, преломленное эхо судов над врагами народа.
Больше всех старались всегда старенькие сестры из деревенских.
— Я хочу сказать тебе со всей прямотой, Раиса! — к примеру, начинала свою речь медсестра Маша, пожилая девушка гренадерского вида. — Недорабатываешь ты в последнее время! А ведь это сразу заметно, не блок становится, а хлев! Раньше коечки-то блестели, а теперь?
Маша имела слабость к натирке блестящих поверхностей нашатырем.
Раиса понурив голову грех признавала и тут же брала на себя повышенные обязательства обрабатывать нашатырем не только металлические поверхности коек, но и хромированные ножки тумбочек.
Пикантность ситуации заключалась в том, что Маша с Раисой были подругами и жили в одной комнате общежития.
На последнем таком собрании все было как под копирку, то есть заслушали профорга, покивали словам Суходольской, выслушали критику товарищей, можно было и закругляться.
Но тут слово взял Бухарин. Он встал, покашлял в ладонь, поправил резинку на штанах и произнес:
— Я хочу поговорить о Ване Романове.
Все встрепенулись. Ваню любили, а что касается Бухарина, то он всегда был человеком лояльным и никого на подобных собраниях не топил.
— Эх, всем хорош ты, Ваня! — глядя на Ивана, задорно начал Бухарин. По глазам сотрудников отделения было видно, что они разделяют его мнение. — Вот я водку с тобой пил, нормально пьешь! — стал он перечислять положительные Ванины качества и, заметив смятение на лице Суходольской, успокоил: — На Новый год, по рюмочке!
Рюмок в отделении отродясь не водилось.
— И в личной жизни ты молодец! — Тут Бухарин согнул характерным жестом руку в локте и сжал могучий кулак. — Мужик! Дочка вот недавно родилась!
Все заржали.
— А дефибриллятора, — он оглядел всех внимательно, — дефибриллятора ты боишься! А врач, хоть и будущий, не должен ссать никогда!
Бухарина проводили на место под шквал аплодисментов.
«Да, всем ты хорош, Ваня, — с тоской повторил я про себя, глядя на Ивана, который продолжал находиться в перманентном возбуждении, — но лучше бы ты дефибриллировать любил!»
Тут в телевизоре, который стоял рядом на стуле, события для нашего боксера начали поворачиваться отнюдь не лучшим образом. Кубинец стал просто молотить его, как тренировочную грушу, и рефери прервал избиение, объявив победу кубинского боксера ввиду его явного преимущества.
Володька Цурканов немедленно пустился в рассуждения, как лично бы он уделал этого наглого кубинца и еще пяток таких же.
Он был ночным санитаром, которых набрали пару лет назад из числа студентов Первого меда.
Сам Володька учился на четвертом курсе, на котором и я мог бы сейчас оказаться теоретически. Поэтому он мне был очень интересен, но ни одного слова ни об обучении в институте, ни о медицине в частности я от него не слышал.
Зато с огромным воодушевлением он всегда рассказывал и даже показывал, как и чем шарахнуть человеку по кумполу, чтобы причинить этому венцу творения стойкое расстройство здоровья. Вполне достойное хобби для будущего врача. Вот и сейчас та же тема.
— Пацаны, я вам так скажу, с ножом пусть фраера ходят! Менты повяжут — устанешь доказывать, что не при делах! А я теперь, особенно если один в новое место собираюсь, толстую цепь вместо ремня ношу!
Володька даже привстал, показывая всем желающим, как именно нужно протаскивать цепь сквозь петли джинсов.
— Вот если так крепить, то и во время бега не соскочит, и вытащить можно на раз. И тогда или по ногам, или по башне. По башне лучше, тут, когда с таким замахом… — он показал, с каким, — удар как ломом получается. Хребет в трусы осыплется, гарантирую!
Володя Цурканов был родом с Урала и, судя по всему, там провел трепетное детство и романтическую юность.
Словно услышав меня, он произнес, резюмируя:
— Хотя что я тут вам втираю, у вас жизнь в Москве как на курорте. Пацаны не беспредельничают, да и менты не особо гоняют! Даже завидно!
За это решено было выпить. Володька стал разливать, но я тут же накрыл свой стакан ладонью. На это они так с Ваней завыли, что я опять дал слабину. Хотя и правда, больных нет, Кимыч храпит, Щеглова, если что, и позвонит, и прикроет. Теплый разбавленный спирт немедленно был запит теплым противным кефиром. А хорошо пошло.
Видел бы сейчас Александр Семенович Бронштейн, как я лечу свою язву, он бы за меня порадовался!
Тем временем начался следующий боксерский поединок в более тяжелой весовой категории.
Дрался опять наш боксер, но на этот раз с поляком, которому уже с начала первого раунда пришлось несладко. Он пропустил несколько тяжелых ударов с дистанции, а потом еще и левый крюк схватил в челюсть, отчего его заметно болтануло, а перед гонгом наш боксер поймал его на встречный вразрез, и поляк мигом сел на пятую точку.
Рефери принялся отсчитывать, поляк хоть и тяжело, но поднялся, тут и гонг прозвучал.
— Вот это грамотная работа! — восхищенно начал Володька. — До конца боя поляк не достоит, гадом буду!
В этот момент показали угол нашего боксера, тот сидел на табуретке, а тренер махал перед его лицом полотенцем.
— Пацаны, глядите, обычный с виду парень, даже рыхлый немного, типа Вани нашего! — Володька подмигнул Ивану. — А в торец зарядит — сливай воду!
Тут Ваня вдруг поднялся, утер с усов кефир и с какой-то незнакомой мне прежде блатной интонацией произнес:
— Я хоть и не боксер, но тоже, если в торец заряжу, мало не покажется!
И с силой пихнул Володьку, который к тому моменту, почуяв неладное, успел вскочить со стула. Зазвенела посуда, один стакан упал и покатился.
Вот черт! Только этого не хватало. Комнатка была тесная, не развернешься, я начал их растаскивать, а они в этот момент пытались дать друг другу по физиономии, но их удары не достигали цели, потому что все приходились по мне. Вдобавок они оторвали рукав у моего халата. Я было попытался призвать на помощь свое каратистское прошлое, но в узком пространстве, да еще когда мы все сплелись клубком, особенно ногами не помашешь.
Мы еще пихались так с минуту, но, видя сложившуюся патовую ситуацию, медленно и осторожно расцепились.
— Да, Ваня, ты, я вижу, помахаться любишь! — с неподдельным уважением сказал Володька, как только отдышался. — Молоток!
У него явно улучшилось настроение, видимо, он почувствовал себя очень уютно, как будто находился сейчас на своем, известном давними гуманистическими традициями, Урале, а не в инфантильной и выхолощенной Москве.
Мы присели и закурили. За всей этой баталией поляк успел продуть нокаутом, но это нам показали только на повторе в замедленной съемке.
Некоторые считают, что в больнице скучно работать. Какая глупость! Вот у нас просто удивительный сегодня день, сколько всего интересного произошло. И выпили, и поспали, и опять выпили, и снова вздремнули, и в гости сходили, и там добавили, потом в морг отправились, а там не только выпили, но и подрались. Эх, будет что детям нашим рассказать!
Тем временем Володька с Ваней решили выпить уже на брудершафт. Причем эти новоиспеченные братья мне даже не предложили. Затем они устроили, на этот раз на свежем воздухе, драку понарошку. А потом, когда Цурканова сморило, я все-таки убедил Ваню вернуться в отделение.
Мы выволокли каталку на улицу и через пару минут уже везли ее по эстакаде к нам в гараж. Тащиться по подвалу нам не захотелось из-за внезапно нахлынувшего приступа клаустрофобии. Было больше двух часов ночи, когда мы, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Кимыча, прокрались в отделение, а каталку оставили в гараже, а то уж больно гремела.
Ленка Щеглова, увидев нас, мой оторванный рукав, поняла все без слов и, усадив нас на кухне, стала поить чаем.
— Блок пустой, а Волохов уже в ординаторской! — сообщила она. — Его Борис Львович полчаса назад на кресле-каталке привез! Давайте чешите спать, авось утром все уляжется. Я вам уже постелила. Только Маринку не разбудите, охламоны!
Ленка, она всегда человеком была.
Не дожидаясь Ивана, я тихонько, на цыпочках прошел в сестринскую. На кушетке спала Маринка Бескровнова. Двуспальная софа была разложена и заботливо застелена. Я снял рваный халат, лег на софу к стенке и тут же отключился.
Лучше бы я этого не делал!
Поговорим про сон. То, что сон в жизни человека занимает невероятно важное место, знают все. Человек на сон тратит уйму времени и делает это мало того что с постоянством, но часто помимо своей воли. Вместе с тем люди иногда заставляют себя спать. Также заставляют себя не спать. Человека можно ввести в состояние сна наркозом или гипнозом. Также человека из этого состояния можно вывести, то есть просто разбудить, а в случае наркоза или гипноза прекратить их действие.
Сну посвящены тысячи произведений живописи, литературы, кинематографа, философские работы, научные исследования, всего и не перечислишь.