– Вставай, говорю!
На этот раз голос шел от Незнакомца. Он стоял над Кириллом, широко улыбаясь. В следующий момент лицо Незнакомца словно поплыло. Оно меняло пропорции, искажаясь и на глазах трансформируясь в другое лицо.
Через несколько секунд этого безумного действия на Кирилла уже смотрел не Незнакомец, а Варя, облаченная в немного мешковатую для ее пропорций одежду его мучителя. Свет лился откуда-то сзади Вари, он ослепил на мгновение Кирилла. Глаза плотно зажмурились, и сквозь веки просочились слезы.
Кирилл открыл глаза. Слезы немного размыли картинку, однако он сразу понял, что над ним склонилась Варя.
Протерев рукой глаза, Кирилл заметил то, что не увидел сразу, – плохо скрытую обеспокоенность на ее лице. Рядом стояла Даша и удивленно, с детским любопытством разглядывала проснувшегося папу.
Кирилл сразу понял причину беспокойства его близких, но быстрый взгляд на часы не помог подтвердить это. Они по-прежнему стояли. Помогло солнце, высоко поднявшееся над горизонтом.
Стараясь разрядить напряжение, Кирилл широко улыбнулся.
– Как я вас разыграл, а?
Варя с наигранной злостью прыгнула на Кирилла, стукнув нежно кулачком по груди, и впилась в его губы своими. Даша тоже бросилась к ним, обнимая всех своими трогательно маленькими ручками.
– Вот ведь! – смеялась Варя. – А мы уж испугались, что ты опять…
– Папочка, ты так больше не будешь?
– Нет, золотце! Не буду! Обещаю!
Кирилл поцеловал Дашу, которая тут же освободилась от объятий и убежала к себе в комнату продолжать прерванную игру.
Кирилл с Варей остались сидеть обнявшись и думать каждый о своем. Если бы они видели лица друг друга, то легко прочитали бы по ним, что думы эти были тревожные.
День пролетел быстро, а потратить его пришлось на встречи с читателями. Искушенную публику очень интересовала его последняя книга. Дабы удовлетворить это познавательное и довольно прибыльное любопытство, Джереми организовал эти встречи.
Во всех самых больших книжных магазинах Кирилл по несколько часов отвечал на набившие оскомину вопросы и подписывал стандартными пожеланиями книги. Джереми часто говорил, что такие мероприятия являются ни много ни мало «платой за парадный вход в мир славы и признания».
Обычно Кирилл относился к таким встречам как к неизбежному, но необходимому злу. Ему даже нравилось находиться в центре внимания. Но сегодня он не мог собраться. Новость о его долгом сне и счастливом пробуждении в больнице просочилась в прессу, а потому чуть ли не самый популярный вопрос на сегодня – рассказать, что произошло с автором их любимых книг.
Кирилл отшучивался или сводил свои объяснения к таинственному, запоминающемуся сну, который, впрочем, он собирается использовать в своей новой книге. По понятным причинам анонсировать ее содержимое было еще рано, и этот момент позволял прикрываться от любопытства жаждущей подробностей публики.
Джереми тоже присутствовал на этих встречах. Более того, он периодически заслонял собою Кирилла, отвечая на самые каверзные вопросы, умело уводя их в сторону.
Они сидели рядом, в книжных залах и в машине, во время кофе-брейка и ланча, но никогда не оставались по-настоящему одни. Под ногами всегда крутились журналисты, представители других изданий, работники магазинов и другие заинтересованные в использовании славы нашумевшего писателя.
Эта суета начинала злить. Особенно если учесть, что Кирилл искал подходящий случай, чтобы поговорить с Джереми, но обстоятельства всякий раз этому препятствовали. Оставалось только при каждом удобном случае, когда Джереми этого не видел, пытаться рассмотреть его, пытливо впиваясь взглядом во все детали мимики и поведения.
Это позволило увидеть друга свежим взглядом. Он и не замечал, что Джереми уже не выглядел таким молодым, как раньше, в их безоблачной юности, что рыжие волосы Джереми покрыла редкая рябь седины, а глаза потеряли свой былой блеск; что кожу у глаз разрезала сеть морщинок – следствие его постоянной улыбки.
Но больше всего Кирилла поразили руки Джереми. Они словно высохли, стали рельефные, обнажив вены и кости ладоней. За долгие годы их дружбы Джереми всегда находился рядом, но Кирилл не видел, что его друг старел.
Ближе к вечеру, когда они с Джереми в сопровождении еще пары журналистов ехали на последнюю на сегодня встречу, Кирилл попросил заехать к себе домой. Причиной этому внезапному порыву послужило простое действие Джереми: рассказывая журналистам очередную байку, связанную с написанием «Комнаты», он обнял Кирилла, положив руку ему на грудь и похлопывая по ней.
Кирилл посмотрел на его руку у себя на груди и вдруг попросил завернуть в сторону дома. Возражений ни от кого не поступило.
Кирилл быстро поднялся к себе в рабочий кабинет. Дома никого не было. Варя с Дашей уехали на другой конец города в детскую студию. Раз в неделю они проводят там весь день, до позднего вечера. Обычно он, несмотря на напряженную работу, закрывшись у себя в кабинете, чувствовал их отсутствие и очень скучал. Но сегодня это было только на руку. Никаких расспросов и ненужных откровений.
Небольшой, но очень уютный кабинет. У окна массивный стол, покрытый зеленым сукном, и кресло с немного потрепанной кожей на подлокотниках. Стационарный компьютер и ноутбук. Слева от окна стеллаж, где на одной из полок среди симпатичных и милых безделушек стояла печатная машинка «Ундервуд». Справа от стола внушительных размеров книжный шкаф. У стены, противоположной окну, уютно расположился небольшой, такого же черного цвета, как и кресло, кожаный диван.
Кирилл прошел к шкафу, забитому до отказа различными книгами, пестрыми по размеру, толщине и цвету. На одной из полок по соседству с томиками Хемингуэя стояла фотография. Кирилл взял ее в руки, вытащил из рамки. При этом его руки от волнения и нетерпения дрожали. На фотографии были запечатлены трое: посередине стоял светящийся американской улыбкой Джереми, слева от него – Кирилл, а справа – Варя. Они обнимали Джереми, положив свои руки ему на грудь. Кирилл согнул фотографию дважды, с обеих сторон от Джереми, и получил именную ту фотографию, которую выбрал в своем сне.
Кирилл тяжело задышал, неровно, сбивчиво. Он медленно сел в кресло.
В этот момент дверь кабинета приоткрылась и в ней показалась голова Джереми.
– Дружище! Ты тут заснул, что ли? Нам ехать надо, а не то опоздаем!
Кирилл вздрогнул от неожиданности, поднял на друга озабоченный взгляд, но ничего не сказал.
Джереми стер улыбку с лица, физически ощутив – с другом что-то не так. Он подошел ближе и заметил фотографию в руках Кирилла, сложенную в три раза.
– Ты что же это? Ностальгия? – он взял фото и осмотрел его. – А зачем испортил снимок?
Кирилл пристально посмотрел на Джереми.
– Ты любил ее?
– Кого? – растерянно уточнил Джереми. Затем он поймал беглый взгляд Кирилла по фотографии и улыбнулся, тепло и искренне. – Ах… Ее…
Джереми замолк, осторожно развернул фото. Счастливое лицо Вари. Ее окружали друзья, она была молода, и в ней рождались чувства.
– Так ты любил?
– Ты же знаешь ответ… Конечно, да!
– Сильно?
– Кирилл, я не понимаю, к чему это? Мы все уже пережили. Ты забыл, что наша дружба тогда дала серьезную трещину, но…
– Но время все излечило?
– Именно! Зачем возвращаться в прошлое? Особенно сейчас? – Джереми вернул фотографию Кириллу.
– Мне кажется, ты ее и сейчас любишь… – Кирилл старался не смотреть Джереми в глаза, мучительно пытаясь подбирать слова, которые не обидели бы друга.
– Да, люблю! Вы оба это знаете, но мои чувства не похожи на ваши. Они… – Джереми подбирал слова, – как любовь к хорошему кино. Я смотрю его вновь и вновь, наслаждаюсь им, живу диалогами, сценами, сюжетом, вовлекаясь в перипетии, но это только кино. Я не могу и не смог бы никогда почувствовать к нему что-нибудь более глубокое.
Кирилл подошел к Джереми вплотную.
– Прости меня!
– За что? – удивленно поднял брови Джереми.
– За то, что отбил у тебя девушку и сделал ее своей женой. Низкий поступок, но я не мог иначе – любовь ослепила меня.
– Да брось ты! Не обижен я на тебя вовсе! – заулыбался Джереми.
– Не обижен? – разочарованно протянул Кирилл.
– Ты расстроен из-за этого? – удивление Джереми было настолько искренним, что он даже расширил глаза и приоткрыл рот, пытаясь понять, что происходит с Кириллом.
И вдруг до него дошло. Он сел на диван и обхватил голову руками.
– Вот ты дурак! – казалось, Джереми сейчас заплачет. – Ты истратил на меня свою очередную попытку в комнате?
Кирилл только молча кивнул и присоединился к Джереми на диване.
– Знаешь, хоть я и не особенно верю во всю эту историю, но должен заметить, что даже если это и правда, то ты сделал глупость. Ну как ты мог подумать, что я до сих пор обижен на тебя?!
– Мне показалось… Знаешь, – Кирилл протянул Джереми фотографию, – ведь может так статься, что ты все-таки не простил меня, где-то в глубине души, и сам себе не хочешь признаться в этом. Поэтому прости меня, искренне, если сможешь. Разбуди себя того, кто сидит внутри, и прости.
Джереми обнял Кирилла.
– Я прощаю тебя. Потому что ты мой друг, а твоя жена любит только тебя! Да и потому, что простил уже много лет назад, этакий ты болван!
Джереми расхохотался, но в этом смехе не было ничего обидного. Кирилл присоединился к нему. Они сидели на диване, положив руки друг другу на плечи, и во все горло сбрасывали напряжение через задорный, по-юношески веселый смех.
Посмеявшись вдоволь, Джереми встал, подошел к полке и вернул фотографию в рамку, перед этим аккуратно ее расправив.
– Ну, а теперь давай закончим наши дела?
Мышцы Артема постепенно расслаблялись. Олег Иванович наблюдал за действием только что введенного успокоительного. Ему хотелось помочь дочери своего сослуживца, боевого товарища. Отплатить любой малостью тому, кто когда-то давно спас его от смерти. Забыть такое невозможно, поэтому в отсутствие Анны он старался находиться рядом с пациентом.