– Ребенка не будет… – прошептал Артем.
Олег Иванович нахмурился, увидев, как по щеке Артема скатывается одинокая слеза.
– М-да! – протянул Олег Иванович. – Пора бы тебе, голубчик, вернуться к нам. Или хотя бы заглушить боль. Она тебя убьет.
Сокрушенно покачивая головой, Олег Иванович оставил Артема одного.
– Не будет… – вновь сказал Артем.
Олег Иванович задержался в дверях, постоял немного, убедился, что Артем больше ничего не говорит, и тяжело, устало вздохнув, вышел из палаты, закрыв за собой дверь.
Анна вернулась домой поздно, прямо из больницы.
Ночь обещала быть душной. Долгожданное тепло быстро превращалось в изнуряющую дневную жару и изматывающую ночную духоту.
Чтобы как-то улучшить ситуацию, Анна раскрыла все окна. Несколько минут она простояла у распахнутого настежь окна. Мысли путались в голове, и доверять она могла лишь собственным ощущениям, которые желала бы разделить в этот вечер с кем-нибудь более близким, чем ночь за окном.
В своем одиночестве Анна первое время находила лишь плюсы, наслаждаясь каждым мгновением, но теперь оно ее тяготило. Все меньше и меньше времени она проводила дома и все больше на работе.
Надо сказать, что эта участь не обошла стороной многих из ее отдела, даже Лестрейда. Одиночество – вот плата за ее работу. И Анна это понимала как никто другой. Слишком рано она испытала первые чувства потери. Они заполнили душу пустотой, скрывающей в себе все негативные последствия одиночества.
Анне было не по себе после разговора с Олегом Ивановичем. Вновь проснулась боль, с которой Анна много лет активно боролась. Победить ее можно было лишь стерев из памяти прошлое. Сегодня вопросы Олега Ивановича доказали, что сделать это ей так и не удалось.
Раздеваясь на ходу, небрежно раскидывая одежду по комнате, Анна подошла к шкафу и извлекла из ящика фотографию мужчины в форме полковника полиции.
«Мы служили вместе!» – мягкий баритон Олега Ивановича глухо звучал в ее голове.
Анна вгляделась в фотографию. Суровое лицо мужчины все же не могло скрыть озорства в глазах, а едва заметная полуулыбка подчеркивала его добрый нрав. Но было в этом человеке и много принципиальности, а еще больше – мужской твердолобой гордости.
«Вы дочь моего армейского друга. Как он сам? Жив-здоров?» – голос упрямо не хотел затухать в ее сознании.
– Жив… здоров… – тихо прошептала Анна и вернула фотографию в ящик, аккуратно положив ее на стопку квитанций, придавив сверху пистолетом.
Чуть позже, приняв душ и устроившись в кровати, Анна достала рукопись Артема и вновь погрузилась в чтение. Тусклый свет ночника напрягал глаза, и они быстро уставали.
Сон постепенно подкрадывался к Анне. Сквозь это вязкое, заторможенное состояние в памяти просочился образ женщины с фотографии и девушки, обнимающей ее. Они выглядели счастливыми, смеялись и резвились во дворе своего дома. Их кто-то снимал на камеру. Но лица оператора видно не было. Из-за камеры доносился только мужской низкий голос – до боли знакомый, теплый до слез и одновременно отталкивающий до холодка в жилах.
Анна вышла из состояния дремы. Она отложила рукопись, достала из сумки убранную от Лестрейда фотографию. Погладила женщину и поцеловала ее.
– Спокойной ночи, мама… Надеюсь, ты за мной наблюдаешь сверху… Я скучаю, очень. Люблю тебя!
Анна погладила и фото девушки, но ничего не сказала. Она вернула фотографию в сумку, выключила ночник и тут же провалилась в объятия Морфея.
Лестрейд отчаянно зевал. Он пытался прикрывать это безобразие ладонью, но так получалось не всегда. Чаще Лестрейд просто чихать хотел на придуманные кем бы то ни было правила хорошего тона. По его мнению, зевок – отличная разминка для лица и скрывать это глупо. Никто из присутствующих не одобрял это, но очевидно, что их скрытое недовольство ничего не меняло. Лестрейд отчаянно зевал, не пытаясь этого скрыть.
Анна уже несколько раз бросала на Лестрейда угрожающие взгляды, но тот был облачен в броню невозмутимости. А между тем она говорила с автором анонимок.
Криминалисты сработали быстро и слаженно. За один вечер они вышли на того, кто отсылал Артему Лаврову анонимные «шедевры», как назвали их в отделе. Дело в том, что даже при поверхностном взгляде на анонимки становилось понятным, что их изготовил не профессионал: неряшливые буквы на конверте, огромное множество отпечатков и даже жирных пятен, видимых невооруженным глазом. Но самое интересное – на чем они писались! Это характеризует автора ярче всего прочего. Анонимки, все без исключения, были напечатаны на черновиках. С оборотной стороны каждого послания обнаружили напечатанные символы: иногда несколько бессвязных знаков, иногда пару слов или просто номер страницы без текста. На нескольких нашлись даже статьи из интернета. Но главная находка – данные брони билета. Этот черновик сыграл ключевую роль в идентификации автора угрожающих писем. Криминалисты вычислили заказ и фамилию клиента. Дальше сработал Лестрейд, добыв адрес.
И вот теперь, с самого раннего утра, Анна и Лестрейд сидели в гостях у виновника усиленной работы последних часов и мило беседовали. Если бы не два полицейских в форме, дежуривших у выхода из комнаты, то можно было подумать, что гости тут по сугубо мирным делам.
– Значит, вы просто хотели быть ближе к своему кумиру? Я вас правильно поняла, Владлен Эдуардович? – Анна сидела напротив Анонима, заложив ногу на ногу, и буравила того взглядом.
Аноним, как сразу прозвали его все причастные к расследованию, или по паспорту – Владлен Эдуардович Волкович, оказался на вид совершенно не похож на злобного маньяка. Обычный, ничем не примечательный типаж. Среднего роста, склонный к полноте, с почти отсутствующей короткой шеей и мягким, немного обвисшим животом. На шее у Анонима на тонком кожаном ремешке висела небольшая цифровая камера.
– Я думаю, да! – поспешно бросил Аноним.
В одной руке он сжимал толстый, по всему видно, исписанный блокнот, а другой нервно теребил край белоснежной скатерти, рискуя сбросить на пол одиноко стоящие блюдце с несколькими конфетами и чашку уже давно остывшего чая.
– Может, объясните, что это значит?
– Что именно? – делано удивился Аноним.
– Владлен Эдуардович! Я бы вам не советовала… Вы меня понимаете?
Аноним в смирительном жесте поднял руки вверх и быстро затараторил в ответ:
– Да, да, да! Понимаю! Извините, утром я обычно медленно соображаю. Конечно, объясню! – голос Анонима был противным и сладким, вернее, его манера говорить: с мелкой дрожью услужливости, придающей ощущение нервозности.
– Дело в том, думаю, – начал Аноним, – что я пишу книгу. Не какую-то там беллетристику, а самую настоящую биографию. Он очень интересный объект.
– Кто именно этот «он»? – вставил свои пять копеек Лестрейд, усаживаясь на мягкий диван.
– Думаю, Лавров, конечно, кто же еще! – Аноним вывернул голову назад, чтобы увидеть удовлетворенный кивок Лестрейда, и продолжил: – Так вот! Писать биографию – занятная вещь, я вам скажу. Вот когда я свою писал, так остановиться не мог.
Анна поджала губы и покачала головой, бросив взгляд на Лестрейда, который, впрочем, и не заметил сказанного Анонимом.
– И что, написали?
– Простите? Думаю, я не понял, о чем вы! – вопрос Анны сбил Анонима с толку.
– Биографию о себе любимом написали?
Ироничный тон не скрылся от ушей Анонима, который выпрямился как струна и перестал теребить скатерть. Тонкие губы скривились в презрительную гримасу.
Не отвечая на вопрос, Аноним встал, прогулялся к книжному шкафу и принес оттуда книгу. Анна успела заметить, что такими же экземплярами, в ярко-голубой обложке, была забита половина шкафа. Осторожно, уже совсем с другим отношением, с благоговением, он положил книгу на стол.
Анна взяла ее без какого-нибудь трепета, что для Анонима опять же стало ударом. Он бросил тяжелый взгляд на Анну, но, когда встретился с ее невозмутимостью, тут же вновь осунулся.
Анна держала в руках книгу с громким названием «Моя Жизнь в лицах. Автобиография». Пробежавшись глазами по наугад выбранному абзацу, Анна отложила книгу в сторону. Тут и без внимательного прочтения все было ясно. Автор очень любил себя. Его «я» в книге зашкаливало до непозволительных пределов.
– Хорошо, оставим вашу биографию в покое! Что там про книгу о Лаврове? – теперь Анне нужно было скрыть свое презрение.
Она не любила таких скользких и самовлюбленных личностей, старалась держаться от них как можно дальше. Но сегодня у нее не было выбора.
– Думаю, я должен вспомнить, на чем остановился. Ах да! Итак, писать о себе было интересно и захватывающе, жизнь тому способствовала, ведь за тридцать восемь прожитых лет я испытал многое…
– Владлен Эдуардович, не отвлекайтесь! – как же Анне хотелось сейчас подойти и врезать этому самодовольному индюку его же книгой по светлой голове, чтобы вправить мозги, или что там у него было вместо них.
– В общем, углубившись в биографию Артема Лаврова, я вдруг понял, что писать, думаю, особо не о чем. Не жизнь, а спокойное блюдце чая, давно, впрочем, остывшего. – Анна неожиданно улыбнулась на странную метафору Анонима. – Я эту часть быстро закончил. Когда дописал, придумал, как оживить книгу – самому организовать интересные моменты его жизни и включить все это во вторую часть. Вот я и устраивал неприятные встречи: натравливал на него врагов и органы, сталкивал лбом с конкурентами-писателями, но все как-то не так выходило. Мелко, что ли. Тогда и решил с анонимками поиграть, чтобы из равновесия вывести.
– И у вас, как я погляжу, получилось! – Анна недовольно поморщилась, а потом вдруг взорвалась, стукнула ладонью о стол, да так, что Аноним подпрыгнул вместе со столом и разлил свой чай. – Да кто вы такой? Господь Бог, что ли?
Анна поймала на себе изумленный взгляд Лестрейда, несколько искусственно улыбнулась и расслабилась. Аноним со страхом смотрел на Анну, не решаясь даже вдохнуть громче, чем нужно.