— Во-о-о-от! Сразу виден крепкий реалист. А у Пелевина этого бред: ни на одной станции подушки не работают.
— Бред, — согласился я, чтоб не перечить милиционеру.
— Хватит, — застонал Фрунзик, — Лех, вали домой, три часа ночи уже.
Сказал таким тоном, будто это я их задержал, а не они меня.
Я сделал несколько шагов к двери, но вспомнил Алтынай:
— Справку давайте.
— Какую справку? — изумился Фрунзик.
— Что на допросе был с такого-то по такое время.
Юра Борос громко засмеялся:
— Ну, сынок, был бы ты на настоящем допросе, не то, что про справку, про имя своё забыл бы. Иди, пока цел.
Я обиженно развернулся. И как это у Алтынай получилось? Размазня я, вот что.
— Стойте! — Фрунзик хлопнул себя по лбу.
— Что ещё? — с деланным удивлением спросил милиционер-писатель. Будто сам не ожидал, что у коллеги остались какие-то вопросы.
Фрунзик подошёл ко мне:
— Последний вопрос, где вы, Лех Небов, были с 11 по 13 сентября этого года?
— Много где. Дома, на работе. На велопрогулке.
— Свидетели есть?
— Да.
— Ладно, когда понадобится, вызовем.
Я уже повернул ручку двери, когда Фрунзик продемонстрировал мне, почему фокус «Забытый факт» эффективен:
— Кстати, Лех, хреновый ты друг. Денис Лебедев найден мёртвым в туннеле 234-й линии. Предположительная причина смерти — убийство.
6
«Меня отпустили. Лебедев убит» — написал я на бланке и передал телеграфистке.
Представил, как сонная Алтынай открыла дверь почтальону. Из комнаты выплыл строгий папа, но Алтынай прикрикнула на него, чтоб возвращался в спальню — это для неё телеграмма.
Да уж, моя любовь ждёт простого сообщения, что я в порядке, а не вестей о смерти, ещё и насильственной.
Я выхватил бланк из пальцев телеграфистки и зачеркнул, оставив краткое: «Меня отпустили».
Снова представил Алтынай:
В воображаемой сцене она одета в одну маечку, едва прикрывающую трусики. Почему не в ночнушку? Не эротично, что ли? Стоит босиком на холодном линолеуме в коридоре. Переминаясь на сквозняке из открытой двери, берёт из рук почтальона телеграфную ленту и читает моё идиотское сообщение из двух слов. Почтальон пялится на её сисечки, просвечивающие сквозь майку.
Нет, тоже не пойдёт. Ведь Алтынай сказала, что не ляжет спать, пока не получит весть от меня. Значит никаких маечек и сисечек.
Попросил новый бланк.
Телеграфистка ночной смены недовольно выдала бумагу:
— Давай скорее, не один ведь.
Я оглянулся на пустой зал почты. Верхний свет не горел. За стеклянной дверью, в дальней, фоновой темноте светилась многометровая вывеска «Вокзал Юго-Запад / Узел 254» Возле двери кадка с деревом. В ней, привалившись к стволу, но одновременно скрутившись в калач, спала кошка. Вторая кошка громко лакала воду из миски в углу. Телеграфистка была экранирована от ночной пустоты стеклянной перегородкой, в которой отражался свет настольной лампы.
Все усилия вложил в написание нужных слов, лишь бы не думать о Лебедеве. Нелепо припомнил, что герои моего первого большого романа, что хвалил мент-писатель, говорили легко и без запинок. Мои герои знали нужные слова.
Но это неправда.
Когда произошло нечто страшное, именно слов и не хватало. Даже при самом богатом словарном запасе. А в моём романе происходило много страшного. Сплошные убийства, резня и секс на хлюпающем кровью полу.
«Спокойной ночи, любимая. Меня отпустили, всё в порядке»
Да что это такое!
В каком порядке?
Всё просто пипец, как плохо — Лебедева убили. Самого незлобного и умного из моих друзей.
Я упал на скамейку и закрыл лицо ладонью с зажатым в пальцах бланком. Чернила на бумаге размазались от внезапного пота, выступившего на моём лице.
— Эй, ты чего? — спросила телеграфистка, высунувшись из своего окошка.
Не смотря на тревогу в голосе, очевидно, что она обрадовалась происшествию. Засунулась обратно и стала снимать с полки аптечку, задавая скорострельные вопросы:
— Голова кружится? Тошнота? Сознание теряешь? Ты не наркоман?
Ещё один допрос.
— Мало ел сегодня. А ещё друг умер. Дайте новый бланк. И я не наркоман.
7
Проснулся от того, что отец тряс меня за плечо:
— Лех, опоздаешь же. Почти семь.
Поднялся и сел на кровати. Обнаружил, что уснул в одежде.
Ночью, после отправки телеграммы, пришёл домой и полагал, что не буду спать, размышляя о загадке смерти Лебедева. Так и вырубился.
Приснились кошки. По очереди они запрыгивали мне на грудь и царапали когтями. Грудь болела и наяву: уснул, навалившись на плеер.
— Чего кислый такой? — спросил отец.
— Кошки на душе скребут.
Отец протянул мне пачку писем и бандероль Джессики:
— Утренняя почта.
Взял письма, не обратив внимания на бандероль. Навряд ли, там по новой лежало письмо от порнозвезды.
Отец забрал бандероль себе, как в прошлый раз:
— В мусорку отнесу.
Среди этих конвертов мистически сияло письмо с обратным адресом Лебедева. В углу стоял штемпель услуги «Отложенная отправка».
Судя по дате, Лебедев написал его после того, как поведал мне о том, что знает, где найти поезд. Я отказался помочь ему в расследовании. Вместо этого катался с Джессикой по Шестой Стене, занимался сексом и героически дрался с гопниками.
Кошки снова вскочили на грудь.
— «Если бы ты пошёл с ним, ничего бы не случилось» — мяукала первая кошка.
— «Нас обоих убили бы» — защищался я.
— «Не оправдывайся, мяу», — запустила в меня когти вторая кошка. — «Друг просил о помощи. Если дело опасное, должен был его отговорить».
— «Должен был» — согласился я.
Кошачья логика безупречна.
— «Вот и получай за это, мур-р-р-р» — и обе кошки вонзали когти поглубже.
Я вскрыл конверт.
8
Отпечатанных на машинке листов был много для дружеского письма. Начиналось оно, впрочем, обычно:
«Привет, Лех. Во-первых, хочу сказать, что не обижаюсь на твоё решение не участвовать в расследовании. Понимаю, у тебя в жизни, на данный момент, происходит важная любовь. Соответственно, ценностное восприятие искажено вопросом полового отбора.
Во-вторых, попробую объяснить на будущее, когда твои гормоны улягутся, мотивы моих поступков. Ведь я кое в чём виноват перед тобой, кое-что скрываю. Заранее прошу прощения, это было сделано в твоих интересах, чтоб не подставлять тебя под подозрения спецслужб.
Спросишь, почему так важно найти поезд и разоблачить заговорщиков? Попробую кратко объяснить…»
После слова «кратко» начался гигантский абзац на три страницы, не прерываемый ни отступами, ни пустой строкой. Полновесный кирпич словосочетаний, в которых Лебедев подробно рассказывал о своих политических взглядах.
О том, почему для человечества так важно сохранить функционирование сети «Глобальная Перевозка™» именно в таком виде, в каком её задумал и воплотило человечество прошлого, создавшее Судитронов.
О том, что нельзя допускать её раздробление, разрушение или закрытие. Мол, «Глобальная Перевозка™» сделала наш мир таким удобным для жизни. Без войн и катаклизмов, о которых мы знаем из истории.
Лебедев напоминал, что я и прочие обыватели не представляем, в каком комфорте живём. Для нас привычно сесть на поезд в обшарпанном Вокзале самого далёкого Двора, где-то за Северным Полярным кругом, и, после гиперзвукового перемещения, оказаться в центре цивилизации: в мегаполисных Дворах Нью-Йорка, Парижа или Киева.
«Некоторые из нас так разбалованы, что задумали уничтожить Глобальную Перевозку и принцип Судитронов» — писал Лебедев. — «Им тесно в доступном мире. Им нужна власть для себя. Они хотят решать, кто должен ехать в Киев, а кто в пустующие дворы Африканской пустыни, а кто оставаться всю жизнь в том дворе, где родился».
Эти люди, утверждал Лебедев, создали свою теорию устройства общества, утопию, в которой нет «Глобальной Перевозки™». В которой люди не будут мгновенно передвигаться из точек «А» в точки «Б», а будут сидеть там, где им укажут. Что якобы даст толчок невиданному развитию технологий, рынков сбыта и культуры.
«Эта утопия страшна тем, что её идея одинаково легко входит и в мысли негодяев, готовых на любые подлости ради тщеславия, и в мысли приличных людей».
Утопия усиленно внедряется в сознание обывателя, так как негодяи владеют Информбюро, контролируют большую часть досок инфостендов. Наше поколение обработано вирусной идеей того, что «Глобальная Перевозка™» устарела, что мы умнее и прогрессивнее построивших её предков.
Прямо об этом не говорится. Обыватель как бы сам приходит к выводу, что строители «Глобальной Перевозки™» ошиблись. Промывание мозгов идёт так хитро, что когда обыватель «додумывается» до этой «оригинальной» мысли, то начинает считать себя умным.
«Считающие себя умными и составят дрессированное стадо погромщиков, которое по команде хозяев начнёт уничтожать «Глобальную Перевозку™», а с нею и всё благополучие простых людей».
9
Читая Лебедева, я постепенно понял, что в моём лице он обращался ко всем разумным людям планеты. Оставил своеобразное завещание, которое нужно будет присовокупить к судебному разбирательству. А то, что заговорщики будут пойманы и судимы он не сомневался.
Весь кирпич текста — своеобразная декларация человека, который был чем-то большим, чем казалось мне. Я смутно начинал понимать, но облачить понимание в точную формулировку не мог.
Последние абзацы были наконец-то отделены звёздочками и обращены непосредственно ко мне.
***
Лех, я отправляюсь в туннель. Если не вернусь, то значит, что, скорее всего, похищен. Не думаю, что заговорщики осмелятся на убийство. Население ещё не достаточно обработано вирусом мерзкой утопии, чтоб стерпеть жестокость убийства. Кстати, поэтому я считаю, что все люди с рейса «Ташкент-Алматы-Новосибирск-Киев-Варшава» живы и нуждаются в спасении.