– Крайник, на этот раз дело идет о жизни и смерти.
– Когда неверующий начинает рассуждать о жизни и смерти, жди неприятностей.
– Мне надо, чтобы ты нашел мне человека в похоронном бюро «Хевра Кадиша», желательно на кладбище Яркон.
– Что он должен уметь?
– Брать взятки.
Я вкратце пересказал ему всю историю. Он немного помолчал, а потом вздохнул. Крайник – специалист по вздохам. У него их целый репертуар.
– Найду кого-нибудь. Дай мне пару часов.
– С Божьей помощью или без?
– Раввины знают Талмуд? Летчики умеют водить самолеты? Найти могильщика, который умеет брать деньги в конверте, не так уж трудно.
В каждом расследовании наступает такой этап, когда ты делаешь другим одолжения, но и у тебя копятся долги: перед патологоанатомом Гиснером, криминологом Гастоном, частным детективом и ультраортодоксом Крайником. Сыщик всегда работает с людьми, которые знают других людей. С годами ты выстраиваешь целую сеть отношений с теми из них, чья жизнь достаточно тесно переплелась с твоей, чтобы ты мог попросить об услуге. Это не совсем дружеские связи, но это чертовски их напоминает.
Сорок минут спустя я уже сидел за рулем. Я ехал, как водитель бензовоза, с открытыми окнами и включенным на полную мощность кондиционером. Тель-Авив, как любой большой город, просыпается мгновенно, заполняя улицы людьми и выхлопами автомобилей. Я ненадолго остановился возле «Ар-кафе» на бульваре Ротшильда и после краткого колебания взял навынос ржаной сэндвич с брынзой и болгарским перцем, который проглотил на двух красных светофорах, посадив на колено красивое пятнышко майонеза.
Офис Женской ассоциации взаимопомощи располагался в двухэтажном здании на улице Бреннер, первый этаж которого недавно отремонтировали и побелили, а второй так и оставили в грязи и копоти. Я нажал на кнопку дверного звонка, и через секунду дверь мне открыла энергичная светловолосая женщина за сорок в ярко-красных укороченных брючках. Есть очень немного женщин, чьи щиколотки могут позволить себе щеголять в таких брюках. Она не относилась к их числу.
– Вы Ширман?
– Ханна?
– Я разговариваю по телефону, дорогуша. Проходите.
Я прошел за ней в захламленный кабинет. Она сунула мне в руки брошюру своей ассоциации, озаглавленную «Ты не одна», и вернулась к телефонному разговору с какой-то женщиной, которую тоже через слово называла «дорогушей». Потратив семь минут на изучение брошюры, я понял, что Ханна Меркман, собственно, и есть Женская ассоциация взаимопомощи. Она основала ее в середине восьмидесятых, чтобы помочь таким же, как она, матерям-одиночкам в борьбе против государственного аппарата (если верить брошюре – «религиозно-шовинистического, управляемого мужчинами, в интересах мужчин и по мужским правилам»). Отдельная страница посвящалась объяснению преимуществ гражданского суда над судом раввината в том, что касалось получения алиментов; дальше шли советы и рекомендации от различных групп поддержки и адвокатов, специализирующихся на семейном праве. На задней обложке красовалась ее фотография с сыном, мрачного вида пареньком, который выглядел так, будто в кадр его затащили силком. Ханна Меркман закончила разговор обещанием перезвонить собеседнице вечером и, не дав себе труда перевести дыхание, повернулась ко мне:
– Итак, дорогуша, чем я могу вам помочь?
Я достал листовку, полученную от Марины Веславской, и положил перед ней на стол. Она взяла ее двумя пальцами.
– Это ваше?
– Да. Но я не могу точно сказать, к какому времени она относится. В год я печатаю и раздаю больше пяти тысяч таких листовок. Почему вас это интересует?
– У вас есть адреса рассылки?
– Э нет, так дело не пойдет. Если вам нужны ответы, я должна знать, почему вы задаете мне эти вопросы.
Я обратил внимание, что слово «дорогуша» из ее речи испарилось.
– Я полагаю, что некто воспользовался вашими списками в преступных целях.
– Целях какого рода?
– Это имеет значение?
– У меня было несколько случаев, когда отцы пытались разыскать своих детей, чтобы отобрать их у матери. Я отказываюсь им помогать.
– Даже если суд постановил, что ребенок должен остаться с отцом?
Она решила, что раскрыла меня. Я не стал ее разубеждать.
– Суды могут ошибаться.
– А вы нет?
– В мире достаточно мест, где помогают отцам. Я – на стороне матерей.
– И неважно, правы они или нет?
Она улыбнулась, явно получая удовольствие от спора.
– Позвольте мне тоже задать вам вопрос. Что бы вы почувствовали, когда узнали, что женщина стала боевым летчиком?
– Не вижу в этом проблемы.
– А слесарем-водопроводчиком?
– Как-то не думал об этом, – в свою очередь улыбнулся я.
– Представьте себе: вы вызываете слесаря, чтобы починить канализационную трубу, а к вам вдруг приходит двадцатипятилетняя девушка. Что вы сделаете?
– Вызову слесаря.
– Именно это я и имею в виду. У каждого из нас свои предрассудки. Вопрос только в том, насколько они глубоки.
– По мне нельзя судить обо всех. Лично я считаю, что женщины нужны только для секса и чтобы еду готовили.
Она не оценила моей тонкой шутки.
– Если вы хотите получить от меня информацию, вам придется рассказать мне, как вы намерены ее использовать.
– У меня есть список из шести матерей. Мне необходимо знать, фигурируют ли они в вашей рассылке.
– А если да?
– Больше ничего.
– Они что-то натворили?
– Нет. Они жертвы.
– Изнасилования?
– Похищения.
– Не может быть! Если бы кто-то похитил шесть моих матерей, я бы об этом знала.
– Никто не похищал матерей.
Она удивленно подняла брови.
– Если вы кому-нибудь об этом расскажете, жизнью клянусь, я выдвину против вас обвинение в соучастии в убийстве. От шести до восьми лет, даже с учетом досрочного освобождения за хорошее поведение.
– Вы мне угрожаете?
– Да.
– Я вас поняла.
– Похитили их дочерей.
В первое мгновение она решила, что я снова шучу, но, взглянув внимательнее мне в лицо, передумала и начала что-то говорить, впрочем, вскоре умолкла и лишь потрясенно качала головой. Я достал свою папку и одну за другой выложил перед ней газетные вырезки. Через десять минут она уже сидела с вытаращенными глазами и кулаками, сжатыми так крепко, что побелели костяшки пальцев.
– Почему никто об этом не знает?
– Это тянется уже двенадцать лет. Шесть похищений с интервалом в два года. За это время в стране многое произошло. Убийство Рабина, пять избирательных кампаний, две интифады. Новости у нас не держатся дольше пары дней.
– У меня есть связи в прессе. Я могу сообщить журналистам.
– Ни в коем случае. Это может привести к тому, что убийства участятся.
– Как он выбирает своих жертв?
– С чего вы взяли, что это мужчина?
Она наконец позволила своему отвращению к мужскому полу вырваться наружу:
– Проверьте статистику, господин Ширман. Все гадости в этом мире – дело рук мужчин, от атомной бомбы до группового изнасилования.
– То есть вы мне поможете?
– Откуда он знает, где искать жертв?
– Именно поэтому я и спросил, есть ли у вас адреса рассылки.
Когда до нее дошел смысл моих слов, она принялась так часто моргать, что я уж испугался: не хлопнется ли она в обморок.
– Вы думаете, что он находит их через меня?
– Именно это я пришел проверить.
Она повернулась на кресле к компьютеру и открыла файл с длинным списком имен, который сравнила с газетными вырезками, по-прежнему лежавшими перед ней на столе. Это заняло пять минут. Все они были там: Леви, Абекассис, Маром, Веславская и Агарь Гусман.
– Нет только Аталии Айзнер.
– Она была первой, – объяснил я. – По-видимому, мысль продолжить начатое пришла к нему после первого преступления. Обычно серийные убийцы так и действуют. В первый раз ими движет неосознанное стремление. В дальнейшем они пытаются снова испытать те же ощущения и воспроизводят обстоятельства убийства до мельчайших деталей.
Она сделала глубокий вдох, а потом принялась выталкивать воздух маленькими порциями, словно делала упражнение на релаксацию по методике тай-чи. Это не очень ей помогло.
– Эти женщины доверяли мне, полагались на меня.
– Откуда вы могли знать?
– …А теперь у меня такое чувство, как будто я ему помогала.
Под геологическими пластами эмоций своей очаровательной собеседницы я уловил нечто напоминающее удовольствие. Она прямо-таки наслаждалась своей причастностью к трагедии. Я хотел было разозлиться, но не смог. Это в человеческой природе. Все гнусности – в человеческой природе.
– У вас есть поименный список?
– Да.
– Кто имеет к нему доступ?
– Кто угодно. При входе лежит стопка листков с именами и адресами женщин, присоединившихся к нашей ассоциации. Если хотите, можете взять себе один. Любой желающий может.
– Разве женщины не настаивают на защите своих персональных данных?
– А зачем? Они же не делают ничего плохого. Мы работаем по тому же принципу, что «Анонимные Алкоголики». Только без анонимности. Одна из наших целей – побуждать женщин к общению, чтобы было кому позвонить и у кого попросить о помощи, если тебе плохо. Также мы регулярно собираем группы поддержки с открытым участием.
– Интересная идея.
– Какая именно?
– Что от мужей нужно избавляться, как от вредной привычки.
– У нас есть и отцы-одиночки. Мы не делаем различий по половому признаку.
– А в группах поддержки есть мужчины?
– Больше нет. Поначалу я не возражала. Но они чувствовали себя неловко, да и девочки при них стеснялись свободно высказываться.
– Есть шанс, что вы узнаете кого-нибудь из этих мужчин?
– Вряд ли.
– У вас здесь есть видеомагнитофон?
– Да.
Это был старый «Зенит», присоединенный к телевизору с экраном в двенадцать дюймов. Я вставил в аппарат кассету с записью пожара в торговом центре Лода и дважды ее прокрутил.
– Мужчина в черном не кажется вам знакомым?