– Как я это вспомню?
– Ты же умная. Сообразишь.
Она вышла из машины, хлопнула дверцей и наклонилась к моему открытому окну:
– А если мы не…
Вопрос замер у нее на устах прежде, чем она его задала.
– Я не собираюсь исчезать.
– Я знаю.
– Ни сейчас, ни потом.
– Я знаю.
21Четверг, 9 августа 2001, день
До мошава Гинатон я добрался только в половине пятого. Дом Аталии Айзнер выглядел так же, как раньше, включая паука, повисшего на красной детской горке, но на веранде красовался новый шезлонг в желто-белую полоску с регулируемой спинкой. Я пытался не думать о размере кулаков ее влюбленного соседа Реувена, но, когда я нажимал на кнопку звонка, на спине у меня выступили капли пота. Мне никто не открыл. Золотистого ретривера тоже не было видно. Я стоял, недоумевая, куда девалась хозяйка. Я уже собрался уходить, когда она появилась со стороны заднего двора с ведром и шваброй в руках. Сегодня на ней была голубая юбка и белая шифоновая блузка. Мне показалось, что она рада меня видеть.
– Я тебя не слышала. Занималась уборкой.
– А я, как опытный детектив, сам об этом догадался.
Она наградила меня за блестящий юмор слабой улыбкой. Я протянул ей альбом с газетными вырезками. Она, не спрашивая, принес ли он мне пользу, положила его на телефонный столик в холле.
– Ты не видел поблизости Джошуа?
– Кого?
– Моего пса. В мошаве у какой-то сучки течка, и он уже два дня не показывается дома.
– Все мужики одинаковые.
– Чем я сегодня могу тебе помочь?
Она сознательно придерживалась официального тона. Она меня провоцировала.
– Один вопрос, и я ухожу.
– Стоило так далеко ехать ради одного вопроса?
На этот раз она не предлагала мне холодного чая. Села напротив меня, закинув ногу на ногу и не потрудившись одернуть задравшуюся юбку. В этот день мне случалось наблюдать картины и похуже, поэтому я с удовольствием на нее смотрел. След от давнего перелома на ее аристократическом носу сегодня был бледнее, чем в прошлый раз. Она перехватила мой взгляд и быстро провела пальцем по носу, словно хотела стереть этот шрам.
– Уже тридцать лет собираюсь его убрать и все никак не соберусь.
– Откуда он у тебя?
– От отца. Он был алкоголиком.
– Прости.
– Мне не очень-то везло с мужчинами.
– Все еще может измениться.
– Каким образом? Уж не с твоей ли помощью?
Мое смущение снова ее позабавило. Она перегнулась через стол и потрепала меня по руке. Я встал и перебрался к ней на диван. Какое-то время мы сидели неподвижно, как школьники, впервые вместе пришедшие в кино. Потом она повернулась ко мне, и мы поцеловались. Ее рука скользнула по моему животу вниз. Я опрокинул ее на диван. Мы даже не стали раздеваться. Юбка на ней задралась, и я сунул руки ей под ягодицы. Она с силой прижалась ко мне, обхватив руками мой затылок. Ее тело несколько раз сотрясла мощная судорога. Этот раз отличался от первого – все было грубее и откровеннее. Каждый из нас лихорадочно стремился получить удовольствие.
Вздрогнув в последний раз, мы замерли. Я придавил ее своим телом и лежал так, пока она знаками не показала, что ей нечем дышать. Тогда я приподнялся на локтях и пристально рассмотрел ее. Каштановые волосы прилипли ко лбу, блузка расстегнулась, обнажив одну грудь. Я положил на нее свою смуглую руку, несколько секунд полюбовался разницей в оттенках и скатился с нее. Поскольку штаны на мне были спущены, я встал, чтобы их натянуть, да так и остался стоять, не понимая, что делать дальше. Почему-то все жесты, которые кажутся такими соблазнительными до секса, после него представляются дурацкими. Она продолжала лежать, даже не пытаясь прикрыться.
– Будь осторожен, – сказала она. – Я рискую привыкнуть.
– Я тоже.
Она поднялась, нашла валявшиеся под диваном трусы и просунула в них свои изумительно длинные ноги. Постояла несколько секунд и снова рухнула на диван.
– Сегодня я собиралась пробежать пять километров, но, пожалуй, откажусь от этой идеи.
Я вернулся в кресло напротив дивана. Мы помолчали, восстанавливая дыхание.
– Ты за этим приезжал?
– Я думал, что нет.
По-видимому, это был правильный ответ, во всяком случае, ей он явно понравился.
– О чем ты хотел меня спросить?
– Не помню.
– Не может быть, – ответила она. – Я тебя уже немножко знаю. Ты только кажешься неуклюжим, как заблудившийся медвежонок. Но ты не медвежонок, ты ротвейлер. Если вцепишься во что-то зубами, то не разожмешь челюсти, пока не добьешься своего.
– Ты знаешь меня недостаточно хорошо. Внутри я болонка.
– Болонка?
– Да.
– Хорошо, болонка, о чем ты хотела меня спросить?
– Ты когда-нибудь слышала о Женской ассоциации взаимопомощи?
Она порылась в памяти:
– Нет.
– Ты уверена?
– Вполне. А почему ты спрашиваешь? Что это за ассоциация?
– Организация матерей-одиночек.
– Нет, не помню. Извини. Что-нибудь еще?
– После исчезновения Дафны тебя наверняка спрашивали, не видела ли ты возле дома кого-нибудь подозрительного.
– Конечно. Раз двести.
– А что насчет женщин?
– Женщин?
– Похититель мог переодеться женщиной.
Она усилием воли заставила себя расслабиться, прислонилась головой к спинке дивана и уставилась в потолок. У нее была очень красивая шея.
– Не может быть.
– Почему?
– Это очень маленький мошав, господин Ширман. Если тут и бывают чужаки, то исключительно мужчины. Грузчики, которые доставляют заказы, рабочие, которых вызывают, если надо что-нибудь починить. Мы не сводим с них глаз. Попробуй сейчас обойти все дома в мошаве – убедишься, что половина соседей уже в курсе, что ты у меня. Незнакомая женщина сразу привлекла бы к себе внимание. Кто-нибудь ее вспомнил бы.
– С тех пор прошло много времени.
– Только не для меня.
Это замечание было прологом к другому рассказу, и я замолчал. И правда, она заговорила, и ее голос был таким же отстраненным, как и взгляд.
– Вот уже двенадцать лет я снова и снова переживаю те два часа. Я выхожу из дома, иду в лавочку Эстер, она говорит мне, что ее сына призвали в армию. Я покупаю хлеб, муку и дрожжи для пирога, колу и кукурузное масло. Возвращаюсь обычной дорогой. Навстречу мне идет Реувен. Он здоровается со мной и предлагает помочь донести сумки. Я отказываюсь. Прихожу домой. Там тихо. На столе стоит стакан с малиновым морсом. Поначалу я не волновалась и не сердилась, но на часах уже половина девятого, и ей пора собираться в летний лагерь. Я начинаю обзванивать соседей, и постепенно меня захлестывает паника. Ее нет нигде. Так проходит два часа. И все начинается по новой.
– Бедная.
Не может быть, чтобы я это прошептал. Я никогда не шепчу. Она медленно кивнула. Ее взгляд был устремлен куда-то далеко-далеко.
– Я ждала тебя.
– Ждала меня?
– Кого-то вроде тебя. Того, кто будет искать, не бросит поиски на полпути и задаст правильные вопросы.
– Я задал правильные вопросы?
– Если не задал, значит, ты вернешься.
Ни у нее, ни у меня не было настроения повторить. Поэтому я встал, неловко изобразил воздушный поцелуй и направился к выходу. По пути к машине я мысленно раскладывал полученную информацию по полочкам, когда метров за десять до «Бьюика» заметил муравья, который полз по тропинке, стараясь меня обогнать. Он был черненький, а на спине тащил какую-то оранжевую крошку. Я хотел его обойти, но это не так легко сделать, когда вдруг оказываешься лежащим лицом в песок, придавленный ногой в тяжелом ботинке.
Я не двигался – мне казалось, что в данной ситуации это самое разумное. Он убрал ногу, но лишь для того, чтобы второй, ничем не отличающейся от первой, заехать мне по почкам. Я откатился в сторону, но недостаточно быстро: следующий удар пришелся мне в челюсть и раскроил нижнюю губу. Кровь была горячей и соленой на вкус, как нагретая солнцем морская вода из лужиц, оставленных на берегу отливом. Не скажу, что я был сильно удивлен, увидев склонившегося надо мной Реувена.
– Я сказал тебе, чтоб больше сюда не ходил.
– Я только пытаюсь найти ее дочь.
Если я стремился, чтобы в моем голосе звучали плаксивые ноты, то мне это удалось сверх всяких ожиданий. Я глядел на него снизу вверх, от уровня земли, и он казался еще крупнее, чем при нашей первой встрече, но в остальном ничуть не изменился, даже одет был все в ту же насквозь пропотевшую рубаху. Мне захотелось было объяснить ему, что между успехами в любовных делах и регулярным душем существует непосредственная связь, но я решил, что сейчас для этого не самый подходящий момент.
– Ее дочери здесь нет.
Я осторожно поднялся, настраиваясь резво отскочить в сторону, если он снова обдаст меня запахом своего дыхания. Рот у меня болел, и краем глаза я даже видел, как распухла губа.
– Я ее не знал. Она была хорошей девочкой?
– Очень. Я ее любил. Я плакал, когда она пропала. Даже ходил в синагогу молиться. Но это не помогло.
– Главное, что ты старался.
– Мы с Аталией поженимся.
Он произносил ее имя без первой буквы – Талия.
– Мои поздравления.
Он меня как будто не слышал. Нахмурил лоб, явно пытаясь разгадать какую-то сверхсложную загадку. Нечто вроде «дважды два четыре».
– Она пока не согласилась.
– Не отступайся. В конце концов твое обаяние сломает все преграды.
Он начал поворачиваться в мою сторону, но на этот раз я был готов и бесстрашно отступил от него на десяток метров.
– Ты был у нее дома. И дверь вы закрыли.
– Мы просто поговорили. Она мне даже сока не предложила.
– Я не хочу повторять тебе еще раз.
– Я тоже не хочу, чтобы ты повторял мне еще раз.
Он еще с минуту пялился на меня, а потом тряхнул головой, как будто отгоняя сомнения, резко развернулся и потопал прочь. Рядом со мной лежал камень. Я поднял его, потом осторожно опустил на землю, сел в машину и уехал.
Домой я вернулся около пяти. Поборов соблазн немедленно улечься в ванну, я поднялся в квартиру Гирша и Руби. Только увидев их потрясенные лица, я понял, что отметины, оставленные на моей физиономии Реувеном, плохо сочетаются с цветом моих глаз. Коротко посовещавшись, они решили полечить меня чизкейком и капучино. Я забормотал что-то про диету, но Гирш сказал, что после такой тяжелой травмы мне просто необходимо набраться сил. При виде торта, который Руби принес из кухни, я признал, что действительно чувствую некоторую слабость.