– Джош, у тебя есть подозреваемый, соответствующий профилю преступника, которого видели с девочкой спустя два года после похищения. Чего тебе еще надо?
– Найти ее.
– Дай Кало еще час, и Яворский скажет, где она.
– Только в том случае, если это ему известно.
Я развернулся и двинулся к выходу. Он догнал меня и молча проводил до широких ступеней, ведущих на улицу Дизенгоф.
– У тебя есть другая идея? – спросил он.
– Да.
– Не будь идиотом. Ты слышал, что сказал Шавид. Если тебе что-то известно и ты это скроешь, он тебя со свету сживет. Ни один частный детектив не может позволить себе поссориться с начальником округа и продолжать жить как ни в чем не бывало.
– Знаю. Он говорил это при мне.
– Но ты, как всегда, все делаешь по-своему.
Меня удивила горечь в его голосе. Это мало на него походило. Казалось, он долгое время вынашивал какую-то идею, но теперь она наконец вырвалась наружу.
– Ты не лучше всех нас, – сказал он, – даже если сам считаешь иначе.
– Я так не считаю.
Его раздражение улеглось так же быстро, как вспыхнуло. Он коснулся моего плеча, словно хотел за что-то попросить прощения.
– Позвони мне.
– Конечно.
Я направился к машине, когда он схватил меня за руку:
– Чуть не забыл.
– О чем?
– Ты недавно разговаривал с некоей Ханной Меркман из Женской ассоциации взаимопомощи?
– Да. Через ее организацию он добывал имена матерей.
– Почему ты не рассказал мне об этом?
– А что случилось?
– Она собирается сегодня вечером выступить по первому каналу в программе новостей.
– У Давида Вицтума или у Эммануэла Гальперина?
– У Вицтума. Она хочет обратиться с призывом ко всем матерям-одиночкам не выпускать детей из дому, пока мы не поймаем убийцу. По телефону она сказала, что мы ничуть не лучше его, потому что скрывали информацию.
– Скажи ей, чтобы она отложила свое выступление на сутки.
– Пустая трата времени. Она говорит, что завтра утром он похитит еще одну девочку и будет уже слишком поздно. Ты бы ее слышал. Она уже представляет себя на обложке журнала «Для женщин».
– Раздобудь ордер.
– А что я скажу судье? Что мы задержали подозреваемого, но у Джоша своя теория?
– Чего ты от меня хочешь?
– Ничего. Просто решил с тобой поделиться. От нечего делать.
– Сукин сын.
– Не понимаю, о чем ты.
Я катил по погрузившемуся в вечерние сумерки городу. Взяв с пассажирского сиденья телефон, я позвонил Жаки.
– Ты где?
– А куда ты звонишь?
– У тебя тачка есть?
По моему тону он понял, что мне не до шуток.
– Раздобуду.
– Ты знаешь, где находится мошав Гинатон?
– Вроде где-то неподалеку от Лода, да?
– Встречаемся на въезде в двенадцать.
– В двенадцать ночи?
– Да.
24Четверг, 9 августа 2001, ночь
Три часа спустя Жаки ждал меня у въезда в мошав, сидя за рулем подозрительно новенькой белой «Тойоты». Я сделал ему знак следовать за мной. Через две минуты мы остановились напротив дома Реувена Хаима, перегородив дорогу.
– Что дальше? – спросил Жаки, пересаживаясь ко мне в «Бьюик».
– Ждем.
– Чего?
– Который час?
– Четверть первого.
– Он крестьянин, значит, встает около пяти. Подождем до четырех.
– Кто крестьянин? И что мы будем делать в четыре?
– Реувен Хаим.
– И?
– Я хочу немножко на него надавить.
– Ты приволок меня сюда в полночь, чтобы надавить на кого-то в четыре?
Я откинулся назад и постарался привести в порядок и превратить в слова мысли, которые последние двадцать четыре часа метались у меня в голове. Сначала искусственная кожа обивки приятно холодила мне затылок, но через несколько секунд я уже перестал различать, где кончается моя голова и начинается спинка сиденья.
– Ладно, – сказал я Жаки. – Давай я изложу тебе свою теорию. Если тебе покажется, что я говорю глупости, мы разворачиваемся и возвращаемся в Тель-Авив. Но если ты решишь, что в этом что-то есть, мы будем действовать, как я скажу. Тебе судить. Договорились?
Он развернулся спиной к дверце и внимательно на меня посмотрел.
– Договорились, – наконец сказал он и медленно кивнул.
Я сосредоточился и начал:
– Итак. В данный момент мы все ищем серийного убийцу, который похитил шесть девочек. Каждой из них было по девять лет. Все они исчезли утром десятого августа, все росли в неполных семьях. Полиция и все, кто занимался расследованием этого дела, пришли к выводу, что речь идет об одном и том же человеке. Все, включая меня, предположили, что это так, и иначе быть не может.
– Иначе быть не может, – эхом повторил мои слова Жаки.
– Или может? – продолжил я. – Из шести случаев только пять сходятся во всех деталях: пять девочек жили в многоэтажках, в людных кварталах; их матери во время похищения были дома. Только в одном случае девочка была похищена из частного дома, пока ее мать ходила в магазин. В пяти случаях очевидно, что убийца следил за своими жертвами в течение нескольких дней, чтобы выяснить их привычки, а в одном он не мог этого сделать потому, что в маленьком мошаве любой незнакомец как на ладони. В пяти случаях матери состояли в ассоциации помощи матерям-одиночкам, а в одном мать даже не слышала о такой организации. В пяти случаях девочек сажали в машину, которая тут же исчезала с места преступления, а в шестом это было исключено потому, что на въезде в мошав проводились дорожные работы и ремонтники заметили бы похитителя. В пяти случаях не было никаких следов насилия, а в шестом на детской горке возле дома нашли следы детской крови. В пяти случаях у нас есть одна девочка, которая, скорее всего, еще жива, и четыре тела, найденные в песках Ришон-ле-Циона, и только в одном случае тело так и не обнаружено. Ты знаешь, что все это означает?
Он задумывался и молчал так долго, что я уже усомнился, что дождусь от него ответа. Когда он заговорил, в его голосе звучали ноты растерянности и недоверия:
– Это означает, что орудовал не один человек. Что у нас не один убийца, а два.
– В этом и состоит моя теория.
– Но почему? В этом нет никакой логики.
– Я не знаю. Может быть, второй убийца случайно услышал о первом похищении и решил его сымитировать. Может быть, он прочитал об исчезновении Дафны в газетах – в свое время о нем много писали. В профессиональной литературе полно примеров убийц-подражателей. Он знал, что первое похищение собьет нас с толку и в крайнем случае послужит ему ширмой. Сам подумай: если бы его схватили, ему всего лишь пришлось бы доказать, что он никак не связан с первым убийством, что автоматически выводило его из круга подозреваемых. То же самое произошло у меня с Реувеном. Я знал, что он не мог похитить Яару, и поэтому заключил, что он никак не связан с исчезновением Дафны. Мы рассматривали серию убийств, а не серию убийц.
– А почему подражатель не воспроизвел убийство во всех деталях?
– Это невозможно. Есть огромная разница между спланированным похищением и случайным убийством. Попытайся он проникнуть в частные дома в маленьких селеньях, его тут же схватили бы. Поэтому он воспроизвел те подробности, которые в достаточной степени напоминали первое похищение, и не стал воспроизводить те, которые могли представлять для него опасность. Кстати, до сих пор у него все шло гладко.
– Тогда что мы здесь делаем?
– Это «шестая загадка». Здесь Дафна Айзнер. Дочь Аталии Айзнер, в которую Реувен влюблен. Поначалу я снял с него подозрение потому, что во время похищения дочери Агари он был в Турции. Но если существуют два убийцы, он, по-видимому, первый. У него был мотив, была возможность, он был знаком с жертвой – полный набор.
– Ты уверен, что в тот день он был в мошаве?
– Да. Когда в то злосчастное утро Аталия возвращалась домой, единственным, кто встретился ей на пути, был Реувен.
– А почему его сразу не поймали?
– Следователь, который вел это дело, – его зовут Мубарак, и сейчас он уже на пенсии, – не знал, что Реувен влюблен в Аталию. Он думал, что это просто сердобольный сосед.
– Но почему мать ничего не рассказала полиции?
– А что она могла рассказать? Реувен и девочка прекрасно ладили между собой, она и подумать не могла, что он способен причинить ей вред. Я почти уверен, что это было непреднамеренное убийство. Может быть, он с ней играл, она упала с горки и разбилась, а Реувен испугался и спрятал тело, чтобы Аталия на него не обозлилась. Он не то чтобы светоч разума.
– Но это не дает ответа на вопрос, кто второй убийца.
– Не дает.
– И что нам делать?
– Как я и сказал, надавить на Реувена.
Он в задумчивости нахмурил брови, но решил прекратить меня расспрашивать.
– Я смотаюсь в город за кофе, – заявил он. – Если что, звони.
Я пытался изобрести причину, которая помешала бы ему осуществить этот план, но кроме того, что мне не хотелось оставаться одному, в голову ничего не приходило. Он вышел из машины, мягко захлопнул дверцу, и его «Тойота» исчезла в ночи. Через сорок минут он вернулся с полным термосом черного кофе без сахара – отвратительного на вкус и с плавающей в нем гущей, но содержащего достаточно кофеина, чтобы даже Ариэль Шарон пробежал стометровку меньше чем за девять секунд. Мы сидели, пили кофе и говорили о том, о чем могут говорить двое мужчин, запертых в тесном пространстве и не имеющих возможности двигаться. Через некоторое время даже самые замкнутые люди проникаются осознанием того, что есть чувства более глубокие, чем желание спать. Помнится, когда я работал в Беэр-Шеве, мы с Чиком провели шесть часов в засаде, выслеживая одного наркодилера-бедуина. Когда мы его взяли, бедуин удивленно посмотрел на Чика и спросил: «Уважаемый, почему ты плачешь?» На что тот на полном серьезе ему ответил: «Потому что мой отец умер два года назад, но мне все не хватало времени об этом подумать».
В половине четвертого я в двадцатый раз посмотрел на часы. В маленьком квадратике рядом с цифрой 3 роковая дата – 10 августа. Я взял телефон, позвонил в справочную и узнал номер телефона Реувена. Затем достал из бардачка устройство размером с почтовую марку и подсоединил к телефону. Эта штука, производимая фирмой E-Gadget, стоит 49,99 долларов без НДС и способна менять ваш голос до неузнаваемости. Сняв трубку, Реувен услышит шепот молодой женщины. Моих познаний в психологии хватало, чтобы предположить, что женщины вызывают в нем меньшую неприязнь, чем мужчины, следовательно, мои усилия оправдаются. Я набрал номер. В мошаве стояла такая тишина, что мы слышали, как у него в доме зазвонил телефон. На десятом звонке он ответил: