– Там огромное пространство, как ты ее найдешь?
– У тебя есть рация?
– Да.
– Узнай, какую машину водит Аталия Айзнер.
– Минуту.
Это заняло три минуты, и каждая вонзалась мне в сердце, как иголка под ноготь.
– Синий «Фольксваген-Поло».
– Вертолет?
– Уже в воздухе. Машину выделило управление дорожным движением. Подлетает с юга Тель-Авива.
– Скажи им, чтобы искали машину.
– Уже сказал.
– Хорошо.
– Если ты ошибаешься, мне конец.
Сначала меня переклинило от его эгоизма, а потом я понял, какую ответственность он на себя берет.
– Не занимай телефон.
– Ты тоже.
– Если Агарь будет рваться за мной, останови ее. Хоть силой.
Я бросил телефон на сиденье и посмотрел на часы. Из-за бешеной гонки я чуть не влетел под кузов старой «Скании» с голубыми номерными знаками Восточного Иерусалима. Он перезвонил мне в восемь двадцать три, когда я уже был в городе и двигался по двухрядному шоссе, огибающему западные районы Ришон-ле-Циона. Справа возвышались белые высотки, слева раскинулись песчаные дюны, покрытые темной растительностью, похожей на зеленые коврики, какие стелют перед душевыми кабинками в отелях, чтобы пожилые посетители не поскользнулись и не сломали шейку бедра. Телефон снова зазвонил.
– Они нашли их. Перед съездом к «Суперленду» есть развилка. Поднимись на холм в направлении водосборников. Она припарковалась метрах в двухстах. Пилот заметил двух человек рядом с машиной.
Я вдавил педаль газа в пол и на скорости 140 километров в час повернул направо и проскочил на красный сигнал светофора. Через две минуты я был возле ее машины. Подо мной раскинулся «Суперленд» – огромный парк аттракционов. Несмотря на ранний час, колесо обозрения уже медленно крутилось. Каким-то странным образом я понял, почему она убивает их именно здесь: она говорила им, что они едут в луна-парк. Я вытащил «глок» и снял его с предохранителя. Я больше не смотрел на часы. Движение большой стрелки слишком меня пугало.
– Куда теперь?
– Птичка над тобой. Они видят тебя. Иди влево, они совсем рядом.
Я отшвырнул телефон и, сделав всего пять шагов, увидел обеих. Они стояли в десяти метрах от меня: тоненькая девочка с длинными каштановыми волосами и высокая стройная женщина у нее за спиной. Одной рукой она гладила девочку по волосам, а в другой держала нож с деревянной темно-коричневой рукоятью и двадцатисантиметровым лезвием. Я хотел тихонько подобраться к ним, чтобы без шума обезвредить ее, но тут увидел, что она поднимает руку с ножом.
– Не делай этого.
Она быстро повернулась, схватила девочку и поставила ее между нами, приобняв за грудь. Ножа я больше не видел, но, судя по ее напряженным плечам, она его не бросила.
– Я как чувствовала, что ты придешь.
– Убери нож и отойди от девочки.
– Не указывай мне, что делать.
Мой пистолет был нацелен ей прямо в лоб, но она смотрела в дуло так, будто там ей открывался восхитительный вид. На ней была белая мужская рубашка и джинсы. Я не сводил глаз с ее рук, пытаясь предугадать ее следующее движение. И все время говорил. Как в таких случаях предписывает инструкция: говорить не переставая, оттягивая внимание убийцы на себя и выводя его из равновесия. Девочка стояла спокойно и тихо. Ее губы были похожи на губы Агари.
– Почему?
– Что почему?
– Почему ты это делала?
– Из-за тебя.
– Из-за меня?
– Я же тебе говорила. Я ждала такого, как ты. Того, кто не перестанет искать. А они перестали. В первые недели я еще им звонила. Они держались вежливо, но я сразу поняла, что они перестали искать. Мне нужно было, чтобы поиски продолжались.
– Из-за этого все похищения были похожи на первое?
– А что мне оставалось? Я хотела заставить их продолжать поиски с того места, где пропала Дафна. Все, что я знала об исчезновении Дафны, я повторяла с остальными. Я хотела, чтобы они обратили внимание на аналогии, чтобы сказали себе: «Надо искать первую девочку. Она ключ ко всему. Если мы ее найдем, найдем и всех остальных». Я все воспроизводила точно. Время, число, матери-одиночки, возраст девочек. Я ни в чем не ошиблась.
Она гордится собой, промелькнуло у меня. Каким-то безумным образом гордится своим педантизмом и точностью.
– Наверное, трудно по два года держать их у себя.
– Нисколько. Они меня любили. Я очень хорошо за ними ухаживала. Спроси ее, как ее зовут. Ну спроси!
– Как тебя зовут?
– Дафна.
– А я кто? – спросила Аталия.
– Моя мама. Мама Аталия.
Девочка говорила тихо, но четко произнося каждое слово, как будто повторяла за магнитофоном. Она обратила ко мне пронзительный взгляд, словно пыталась мне что-то сказать. Было еще не очень жарко, но в горле уже першило от первых песчинок, принесенных хамсином.
– Вот видишь. Она сама говорит. Я о ней заботилась. Я обо всех заботилась. Я покупала ей подарки.
– Поэтому вы ходили в торговый центр?
– Мы ходили за одеждой. Я сильно рисковала, но хотела, чтобы она была не хуже других. Не хватало еще ходить замарашкой.
– А если бы она сбежала?
– Я бы ее наказала. Хорошая мать должна уметь наказывать.
Безумие, снедавшее ее изнутри, теперь вырвалось наружу во всем своем уродстве.
– Тогда почему ты их убивала?
– Тому, кто забрал Дафну, нужна была девочка, а не женщина. Надо было, чтобы полиция находила тела девочек. Я много читала на эту тему. Те, кто любит девочек, не похожи на тех, кто любит маленьких женщин. Если бы их поймал настоящий похититель, он бы их мучил, совал бы в них разные предметы, а я ничего такого не делала. Я спасла их от него.
– Ты больна.
Она прикусила нижнюю губу, и у нее по подбородку потекла струйка крови.
– Спроси у любой матери, на что она готова пойти, чтобы спасти свою дочь. И каждая тебе ответит: на все. Убивать, грабить, лгать. На что угодно. Я должна была спасти свою дочь.
– Ее убил Реувен.
В первый раз за все время нашего разговора ее непоколебимая самоуверенность дала трещину.
– Ты врешь.
– Не было никакого извращенца. Мы нашли ее останки под сосной у него во дворе. Он случайно убил ее и испугался. Думал, что ты разозлишься на него, и спрятал труп.
– Ты врешь! Врешь! Врешь!
– Помнишь, что ты мне говорила? Все родители уверены, что их дети живы, даже те, кто твердо знает, что это не так.
– Она не умерла.
– Она умерла в день своего исчезновения. Десятого августа восемьдесят девятого года.
– Она не умерла!
Она издала полный отчаяния вопль. Так кричат хищные птицы, упустившие из когтей добычу за два взмаха крыльев до гнезда. Ее тело напряглось, одна рука начала сжиматься на горле девочки, а вторая, с ножом, подниматься вверх.
Я и с большого расстояния хорошо стреляю, а на такой дистанции промахнуться было невозможно. Ее плечо белело передо мной мишенью. Я мог выстрелить ей в руку или в бедро – в любом случае пуля отбросила бы ее назад, подальше от девочки.
Я выстрелил.
На мгновение настала полная, окончательная, неподвижная тишина. Первой из оцепенения вышла девочка. Она шевельнулась, попыталась перешагнуть через лежащее на песке тело, но ноги у нее подкосились, и она упала на колени. Она заговорила с мертвой женщиной, повторяя одно и то же слово:
– Яара. Яара, Яара, Яара. Меня зовут Яара. Яара меня зовут. Я – Яара. Яара, Яара, Яара.
Издалека донесся металлический скрежет. В парке аттракционов запускали карусель. Вертолет пошел на снижение, поднимая вверх струйки песка, которые завивались кольцами, похожими на парящих в воздухе желтых змей.
Эпилог
Я спал. Сладким дневным сном. Сладким сном без кошмаров. В комнате тихонько урчал кондиционер да из-за закрытого окна доносился приглушенный уличный шум. Когда зазвонил мобильник, я ответил, толком не проснувшись. Скорее даже я позволил звонку проникнуть в темные глубины моего сна, который уже рассеивался. Через полуприкрытые веки я начал различать очертания помещения, служившего мне спальней, и вспомнил, что я в больнице, в комнате отдыха для персонала. Одна из медсестер разрешила мне здесь вздремнуть.
– Кто это? – простонал я в трубку.
– Кравиц.
– Который час?
– Шесть.
– Утра или вечера?
– Вечера.
– Что слышно?
– Ты пропустил все представление. Шавид созвал пресс-конференцию, но тут явился генеральный инспектор. Задвинул Шавида в дальний угол, как нашкодившего мальчишку, и поведал, что лично руководил расследованием. Кто-то из журналистов спросил насчет тебя, и генеральный сказал, что в ближайшие дни тебя пригласят и вручат медаль. Я думал, Шавида хватит удар.
Я хихикнул. Мне было так хорошо в этой темноте.
– Жалко, что не хватил.
– Генеральный инспектор просил узнать у тебя одну вещь.
– Да?
– На первом канале все еще ждут некую Ханну Меркман из Женской ассоциации взаимопомощи, которая вчера вечером должна была выступить с обращением. Сегодня утром ее обнаружили в рабочем кабинете привязанной к стулу. Она говорит, что накануне к ней в кабинет проник какой-то высокий мужчина и, угрожая пистолетом, связал ее, заткнул ей рот кляпом и ушел.
– Она его опознала?
– Нет. На нем была балаклава.
– Какая жалость.
– Она говорит, что фигурой он напоминал тебя.
– Серьезно?
– Да. Хорошо, что вчера в это время мы были вдвоем.
– Напомни, чем именно мы занимались?
– Пили кофе у тебя дома и обсуждали дело.
Как обычно, он отключился не попрощавшись, но я успел расслышать его смех.
Я встал, осторожно разминая наиболее пострадавшие части тела. В углу комнаты я увидел раковину, а на ней зубную пасту «Колгейт» и новую зубную щетку. Кто-то постарался создать мне максимальный комфорт. В общем-то, я догадывался, кто это мог быть. Я умылся и вышел из комнаты, моргая от яркого неонового света. Я нашел ее ровно через минуту. Она с ногами сидела в кресле, уткнув подбородок в колени. Заметив меня, она встала. Мы минуту постояли, глядя друг на друга.